непостижимую тайну. Шибко грамотные связывали то свечение с выплесками гнилостного газа, большинство считало, что в ночи по топям скитаются бесприютные души грешников.
Рита чисто машинально насчитала уже шесть таких таинственных огоньков, они не возбуждали воображение, да и чем теперь ее удивить. Внезапно что-то темное замаячило впереди девушки, вглядевшись, она различила смутно-колеблемый людской силуэт. Подойдя ближе, когда туман уже не мешал, Рита едва не столкнулась с женской фигурой, с головой укрытой тяжелым платом, а точнее домотканой дерюжкой и по сей день используемой на селе в качестве половиков. И вот ей открылось изнеможенное лицо женщины, вероятно, источенное малярийными испарениями, оттого чуть зеленоватое и сильно припухшее у глаз. Веки закрыты, как у покойника. Опять мерзкая нежить!..
Внезапно где-то вдали заухала большая птица, утопающее в тине эхо подхватило и размножило бесцветно-нудный звук. Болотное видение встрепенулось и судорожно задергалось, словно приплясывая. Рита безбоязненно взирала на эту дикую пляску, ожидая дальнейших осмысленных действий непонятного существа. Промолчав с минуту, осмелевшая девушка решила переломить патовую ситуацию, она заговорила первой:
— Чего тебе нужно, призрак ты или дух ночной? — Рита впервые заговорила так складно и вычурно. — Зачем ты заступил мою дорогу?
В каждом из нас скрываются неисчерпаемые залежи чужих слов и выражений, вычитанных в учебниках у тиражируемых классиков, услышанные от умных людей или выдающих себя за таковых. Кладезь Ритиных знаний невелик, но как знать, возможно, в ее подсознании хранится обширная лингвистическая палитра всех ее предков, вполне возможно и дворянских благородных кровей.
— Что привело тебя сюда?.. — продолжила девушка.
Призрак изломанно отшатнулся, видимо, не ожидал столь решительного напора. Потом, приняв устойчивое положение, заговорил:
— Я Анастасия, так нарекли меня мои родители. Отец с матерью души во мне не чаяли, была я у них Настенька, одна-единственная дочь, ребенок вымоленный, выпрошенный и оттого неистово любимый и обожаемый. Ах, как они пестовали меня до самого того дня... Я хуже, чем убила, я лишила их жизни всякого смысла и предназначения, пожалуй, это больше всего сокрушает и неволит меня. Бедные мои мама и папа, ах, какая я жестокая!.. — слова призрака утонули в рыданиях.
Маргарита почти догадалась, кто стоит перед ней, — самоубийца, точнее, химера покончившей с собой девушки, еще одна отверженная, вечная скиталица в болотных туманах...
— Я была избалованным и очень тщеславным ребенком, мне все давалось очень легко, без лишних усилий, я привыкла считать, что мир принадлежит лишь мне одной. И так могло продолжаться, казалось, целую вечность, но я влюбилась. Полюбила самозабвенно, фанатично, безоглядно — но страсть моя была безответной. Я и это смогла бы перенести, свыкнуться, выплакать, наконец, но он не позволял любить себя, хотя бы находиться рядом. Я стала непросто отвергнутой, я ненужная, бесполезная... — лишний в его жизни человек. О, я была готова всячески угождать ему, рабски прислуживать, мыть ему ноги, даже каждодневно лобзать их — так я его обожала. Он же гнал меня, прилюдно позорил, выставлял истеричкой, но эти унижения были мне в сладость, ибо исходили от него, моего кумира. Я все ему прощала и неотступно следовала за ним, каждый его шаг был шагом моей души, моей любви к нему. Чего он только не предпринимал, чтобы отвадить меня от себя, подговаривал милицию, врачей психдиспансера, давил на моих родителей — но я стояла твердо. И тогда он нанял какую-то мразь, и она изнасиловала меня, изнасиловала жестоко, в извращенной форме. Обо мне был распущен гадкий слух, он ядовито выползал из подворотен, он настигал меня каждым шепотом из-за угла. В один из самых безотрадных дней я выпила горсть белых таблеток, — опять слова заглушил неподдельный плач. — Бедные мои родители, была я у них Настенька, одна-единственная дочка... А я любила его, любила...
Трепеща и рыдая, призрак отвергнутой девушки стал отдаляться и вскоре растворился в густом тумане.
Продолжив путь, они с ведьмой вышли на пологий песчаный берег, уже не девственно пустынный, здесь бывали люди. Вот разбитый, изломанный баркас, вросший в песок, вот разбросаны рыбацкие верши, окутанные засохшими водорослями, а вот и следы кострищ. Увязая во влажном песке, Рита замедлила шаг, и тут до ее слуха донеслось какое-то очень мелодичное и слаженное пение. Женские, девичьи голоса. Она стала вслушиваться, но звуки песни, несмотря на свою мягкость и лиричность, были непонятны, и лишь грустная мелодия напева выдавала опечаленные души певуний. Рита поплелась на льющиеся, словно из-под земли, звуки пения и внезапно оказалась в центре того искусного хора. Ее окружил хоровод девушек одинакового с ней возраста, они выводили ангельски чистыми голосами иноязычные слова, окутанные сказочно красивой, но не запоминающейся мелодией. Девушки были обнажены, но их мраморно-белая нагота не производила нескромного чувственного впечатления, она была естественным, гармоничным дополнением их чудесного пения. Если бы Рита была хоть чуточку просвещена, то определенно соотнесла бы их хоровод, кружащий в речной пойме, с картиной «Весна» кисти Боттичелли. Столь же таинственен, столь же прекрасен.
Маргарита обратила внимание на одну из певуний, самую броскую из своих подруг, не менее прекрасных, но как бы одинаковых, отдаленных от нее, составляющих фон той красавице. В ее густые волнистые каштановые волосы, ниспадающие по пояс, вплетены сочные цветы лилий, они облекли ее маленькую головку сияющей жемчужной диадемой. Поверх плеч, воздушно укрывая мягкие груди, накинута тонкая паутинка прозрачных водорослей — легкая ажурная газовая пелена. Длинный ее край, плавно огибая овал живота, едва прикоснувшись к оперенному тенью лобку, ускользал между ног. В своем обворожительно легком наряде она выглядела горделиво и величаво, словно царица в парадной горностаевой мантии. Все ее жесты были исполнены изящества, ни капли затейливости или выучки, они были искренни и естественны. Она не зримо руководила подругами, негласно направляла их, неявно дирижируя волшебным хором. А остальные девушки, осчастливленные ее первенством, пели все благостней и благостней, одариваемые ее волшебной красотой. Чудесный хоровод, не замечая странниц, скользил мимо них, дуновение ветерка. Вот прекрасная водительница поравнялась с ними, Риту поразила сверкающая перламутром кожа девушки, а также ее стройное, гибкое, мраморно-ледяное тело. Вот рука прекрасной водительницы, плавно подымаясь, нежно коснулась щеки Риты — неземной холод пронзил девушку, невольно вызвал ее безотчетный вскрик. Едва Рита ойкнула, как хоровод обнаженных певиц разом всполошился, до этого самозабвенно увлеченных, у них тотчас открылось зрение, они испуганно загалдели, засуетились, прикрывая наготу, еще мгновение, и они уже бежали прочь. Лишь только шелест распущенных волос да блики на кипенно-белых ягодицах — еще краткий миг напоминали об их существовании. Они безоглядно исчезли в никуда...
— Испугались красотки, не дали на себя налюбоваться, убежали, застыдились нагого тела, ха-ха! — смеясь, задребезжал голос ведьмы. — Да ты хоть поняла, кто эти голые девицы? — обратилась колдунья к Рите и, не дождавшись ответа на вопрос, словоохотливо пояснила:
— Они, утопленницы, бросились в омут от неразделенной девичьей любви, как видно, возлюбленные не обращали на них внимания, смешно, не правда ли? А их начальница, та вовсе никого не любила, а только кокетничала да кружила головы парням. Втюрился в нее один тихий паренек, больше жизни полюбил вертихвостку. Уж он к ней и так и сяк, а она только смеется над его неумелыми ухаживаниями. А потом что придумала?.. Стала его нарочно изводить, мол, его любовь ей совершенно не к чему, она уже живет с одним шофером. На деле, оставаясь неприступной девственницей, она так измучила бедного паренька, так измарала его мечты, растравила душу, что он однажды, совсем одурев, когда девки купались, поднырнул к ней — своей любимой и утянул ее на дно. Потом сам публично покаялся всему миру в содеянном. Сейчас сидит за решеткой, а ее уже нет — красавица была неописуемая. Вот утопленницы и выбрали ее своей предводительницей. Только никакая она им не начальница, она чище их... мужской поцелуй не коснулась ее щек, а наговаривала на себя она от глупости, как малое дитя, лишь бы позабавиться. Уж больно смешно было смотреть на паренька в его негодующие глаза — вот и пошутила, зло посмеялась, а вон как вышло. Вот так-то, девонька...
Рита заворожено слушала детальный рассказ ведьмы. У нее в душе неприятно захолодело: «Сама-то я не раз подобно тому, издевалась над сельскими парнями...»
— Что это я разболталась, как на базаре, идем, девка! — как ни странно, заключительные слова старухи показались девушке по-человечески теплыми.
И наши путницы пошли дальше. Экзотические декорации исчезли — обычная земля, обычные деревья, ни чудищ, ни зверей, ни реки не было. Рита вновь ощутила в своих руках руль велосипеда. Забытый, выкинутый из памяти велосипед решил в отместку такому пренебрежению весомо напомнить о себе. На ободья колес тяжелым пластом налип влажный чернозем. Счищаемый передней и задней вилками, он, забивая их просвет, упрямо мешал велосипеду катиться. Настал момент, когда спрессованные комья земли окончательно заклинили колеса. Рита некоторое время тащила велосипед юзом, наверное, принимала свои усилия за заслуженное воздаяние, потом, поумнев, она остановилась, подобрала палочку и начала очищать ободья от напластовавшейся земли. Слипшаяся грязь не поддавалась, но Рита не уступила, методично и добросовестно она очистила свою технику. Руки перемазались жирным черноземом, девушка вытерла их пучком влажной травы, теперь можно идти дальше... Ведьма уже не подгоняла, шла где-то в сторонке, но эта ее «скромность» не освободила Маргариту от состояния подневольности.
Лес кончился, впереди расстилалась бескрайняя, погруженная в темень равнина. Миновав пролесок, поросший густой, сочной, мягкой, как перина, травой, наши путницы оказались на недавно скошенном поле. Острая стерня ломко впивалась в босые ноги, нещадно колола и ранила их. Рита подумала о туфельках — где же они? Соскочили, когда бежала. Полю не было конца. Велосипед опять шел юзом, надо бы очистить его, да под ногами лишь одна хлипкая стерня, ни веточки, ни крепкого корешка. Рита стала изнемогать. Все тело ныло от бурлацкой натуги, ноги жгло кипятком, они уже не ощущали боли отдельного укола стерни. Рита догадывалась, что ее бедные ступни кровоточат, что они напоминают кровянистую терку, но деться было некуда. Все!.. Казалось, сейчас она упадет, и уже ни что не в силах поднять ее.
Превозмогая переутомление, Маргарита вгляделась вперед. Сквозь слезную пелену она наткнулась на какой-то пронзительный пучок света... От яркого света зрение застлалось до слепоты. Рита опустила веки, дав отдохнуть глазам, выждала минутку — действительно, совсем недалеко со свистом
