МЕДАЛЬ

мыслишка — если он нарвется на грабителей, то пусть и его убивают вослед бабушке, пусть — все едино... Исчезли желания, пропал и страх. Мальчик шел и шел, и эта ходьба была единственным выходом из обступившей пустоты. Дошагав до завалившегося на бок сарайчика (тут свалены лопаты, кайла, большие клещи-захваты — одним словом, путейские инструменты), Игорек неосознанно повернул и направился вдоль железнодорожного полотна. В темноте он споткнулся о шпальный выступ, но сбалансировал, машинально извернувшись все телом, не упал. В душе что-то стронулось, он побежал, не разбирая дорого. Наткнулся на бетонный забор, отпрянув, чуть не влетел в разлапистые штабеля недавно привезенных шпал, удержал мощный запах креозота. Огляделся недоуменно — куда я?.. В просвете виднелись подъездные ворота. И вдруг до слуха донесся до боли знакомый, единственный бабушкин говор. Мальчик вдохновенно вскрикнул и опрометью бросился на родной голос. Бабушка стояла за проходной, переговариваясь с кем-то через дорогу. Игорек подлетел к ней, обхватил ручонками ее телогрейку, уткнулся бабушке в живот, притом не издал ни единого возгласа, ни единого всхлипа. Его кулачки цепко ухватили засаленную ткань ватника, не найти силы оторвать их...
      — Ну что ты, дурачок, чего ты?.. — бабушка погладила внука по махрушкам шапки. — Чай, испугался? Ну, пойдем..., — и следом шумнула собеседнице. — Добро тебе добраться, Варвара Алексеевна, — и уже говоря внуку, мягко произнесла: — Пошли, горе ты мое луковое, пошли. Ну, чего ты вцепился-то, как скаженный?
      Обнявшись, они кособоко заковыляли к конторе. Шли долго, обходя отсвечивавшие лужи, ветер утих, взошла удивительно ладная чистая луна.
      Спустя полчаса они поужинали под астматическое посипывание закопченного артельного чайника. Вода долго не хотела закипать, да и не удивительно, каково электроплитке-малютке нагреть такую бадью. Бабушка толи себе самой, толи внуку взялась поведывать о событиях прожитого дня. Игорек по младости не участвовал в обсуждении житейских перипетий, да он и не слушал старушку, ему и так было хорошо. Он только одно уловил, когда бабушка, облегчению вздохнув, сказала, мол, скоро тебе опять в школу, кончаются наши мытарства. Мальчик не разделял ее убеждений — в интернат ему не хотелось, и вовсе не потому, что там его обижали или недолюбливали, нет, просто дома всегда лучше. Да и какой дурак поспорил бы с ним? Пусть постная еда и не всегда вовремя подается к столу, и нет телевизора (одно радио на стене) — не жратвой же и забавами мил родной дом, он радостен тем, что уже есть на белом свете, и где бы мы ни были, дома все равно лучше.
      Мальчик явственно представил грядущий понедельник, к утру засаднит под ложечкой, станет так горько, но делать будет нечего — нужно подниматься и идти в интернат. Придется, как на привязи, тянуться вслед бабушке, выгадывая совместные минутки, а потом и секунды до момента расставания. Когда он перейдет с рук на руки и потеряет пусть эфемерную, но свободу, станет «инкубаторским», так говорят дети про себя, там, в интернате. Какая тоска — опять оказаться в казенных стенах, спать на казенной постели, есть казенную еду.
      Впрочем, много ли надо ребенку? Стоило бабушке пообещать, что завтра даст денежку на кино (должно обратила внимание на печаль в глазах паренька), как мальчик тотчас выбросил вон из головы гнетущие мысли, ведь до конца каникул еще два дня. Как это много — целых два дня!.. Ему стало опять покойно и хорошо.
      Сторожиха укладывала внука в апартаменте начальника на кожаном довоенном диванчике. В кабинете по-особенному пахло, совсем не так, как в остальных помещениях. Там запах бумаг, застоялого папиросного дыма или резких женских духов. Здесь же (мальчик не мог выразить свое ощущение) обоняние улавливало особые флюиды — так должны пахнуть звездочки и нашивки на форменных тужурках, так должны пахнуть черные лайковые перчатки, так, видимо, пахнет власть и величие.
      Но вот лежанка застелена голубым вигоневым одеяльцем (им пеленали мальчика еще грудным малюткой), покрывало местами протерлось, выступили грубые нити тканой основы, но все же оно было мягким и нежным, глаже любой отбеленной простыни.
      Оставшись в легком трикотажном спортивном костюмчике, паренек юркнул под свое пальтишко. Бабушка как-то сообщила ему, что в армии солдаты спят, укрывшись шинелью, заменяющей им и перину, и одеяло. Игорьку отрадно спать, как солдату. Сейчас, вспомнив о том, он нежно погладил ворс пальто — своей «шинели». Он, было, свернулся калачиком, но сон не шел. Угнетала липкая жара, истопник накочегарил от души, верно, получили антрацит, а зиме уже конец, вот и топят на всю катушку. Мальчик наблюдал за играющими на потолке бликами автомобильных фар, вслушивался в протяжные гудки локомотивов — сон безнадежно улетучился. Решение пришло внезапно, он быстренько вскочил с дивана, босиком пробежал по дощатому полу, щелкнул выключателем. Ослепительно вспыхнула люстра, заполнив комнату густым молочным светом. Взгляд паренька упал на книжную полку. На угловатой подставке из полосатого мрамора полулежа мерцающе отсвечивал серебристый диск. Мальчик раскрыл рот от удивления — медаль! По-кошачьи вспрыгнув на стул, он ухватил заманчивую штуковину, восхищенно повертел ее в руках, прочел рельефно выбитые по металлу цифры и буквы: «300 лет со дня основания...». Поставив мраморное основание на место, медаль же зажав в растопыренном кулачке, пацаненок поспешно шмыгнул под свою накидку. Он с наслаждением разглядывал матово-лучащуюся вещицу, какая она тяжеленькая, ладненькая, на лицевой стороне выгравированы крепостные стены и башенки. Вот бы взять ее себе...
      Игорек еще ни разу в жизни нее присвоил чужого. Он твердо знал — красть нельзя. И бабушка, и воспитатели в интернате часто твердили: не тронь принадлежащего другим, не бери чужого... Мальчик и в мыслях никогда не зарился на чье-то добро. А эта удивительная медаль, конечно, она создана не про него, да и дум таких он не мог позволить себе...
      Игорек вертел увесистый кругляш, закрывал им огни люстры, подкидывал вещицу на ладони. Разумеется, он положит медаль обратно на подставку, а как было бы здорово показать ее приятелям. Мальчик частенько наблюдал, как ребята постарше играют в «расшибок» на деньги. Ему даже давали пару раз стукнуть битой по кучке медяков. Как упоительно ударить по маленьким монеткам и тут же увидеть, как некоторые из них переворачиваются — выиграв тем самым. А если вместо свинцовой биты попробовать вот такую тяжелую медаль? Вся ребятня поляжет от зависти — надо же, у мальца какое сокровище?! Но нет, медаль придется вложить в мраморное гнездышко, ведь ее непременно спохватятся. Но сон уже застилал глаза, веки сладко слипались. В полудреме паренек засунул вожделенный диск в кармашек пальто, повернулся на бок и чмокнул губами, засыпая.
      Воротившаяся с обхода бабушка, взглянув на разметавшегося во сне внука, вздохнула: «Ишь, нагонялся, постреленок, спит без задних ног. 0х дитя, ты дитя, — ни забот у тебя, ни кручины?! Ну, спи, внучек, спи, маленький», — потихоньку выключила свет и осторожно вышла в коридор.
      Поутру, поспешно разбуженный бабушкой Игорек не сразу сообразил — где он находится. Старушка тормошила его, натягивала на сонного штаны, курточку, резиновые сапожки. Подсушенные на батарее отопления, они явно ссохлись, насилу налезали на толстый шерстяной носок. Бабушка беспокойно ворковала:
      — Ох, милок, проспали мы с тобой! Гляди, с минуты на минуту сам заявится, а мы в его кабинете ночлежку устроили. Да что ты, батюшка, такой, увалень-то у меня, чего ты ноги-то сгибаешь? Ну, совсем горе мне с тобой...
      На скорую руку обрядив внука, она отвела его в бытовку, усадила на лавку, мол, посиди пока тут. Игорек собрался еще чуточку покемарить, притулился к стенке, ткнул руки в теплые карманы. Пальцы левой уперлись во что-то круглое и железное. Он вмиг вспомнил про медаль. Выходит, он не отнес ее на место... Как же так? Надо скорее, пока никто не увидал, забежать в кабинет и воткнуть медаль в ее подставку. Но, увы, оказалось поздно. В конторе сновали люди, на весь коридор громыхал густой властный бас, определенно то был голос самого Пэче.
      Мальчик поначалу сильно струхнул, но потом совсем по-взрослому решил, что навряд ли начальнику есть дело до железного кружка, у него своих забот по горло, на нем висит все ПЧ. В голове кружили бабушкины слова: «Сам-то... он за всех должен думать, поди, о себе и вспомнить-то некогда?..». Ну а если так — начальник не сразу хватится медали. Вечером же, когда они придут ночевать, Игорек возвратит вещицу, никто и не узнает об ее отсутствии. Однако в душе мальчика все же осталось место опасливому сомнению — а вдруг не сложится, как он хочет... Страшно представить, что тогда произойдет...
      Но все шло как по маслу. Вернувшаяся бабушка, чем-то раздраженная, бормоча себе под нос, цепко ухватив внука за руку, вывела его из конторы.
      Паренька радовала такая поспешность. Скорее, скорее улизнуть бы отсюда! Но вот они уселись на дерматиновое сиденье автобуса. Никто их не преследовал. Они поехали. Волнение как-то незаметно схлынуло, мальчик расслабился, нащупав ребро медали, он облегченно вздохнул.
      Они поднялись на второй этаж бревенчатого дома старорежимной постройки. Вошли в заставленный ветхим скарбом коридор, пропахший керосином и мышами. Бабушка долго возилась с непослушным замком осевшей линялой двери. Их комнатенка безбожно выстудилась за ночь. Пока старушка растапливала упрямую, нагло не желавшую разгораться печь-голландку, Игорек, выбрав укромный уголок за спинкой кровати, сев на пол, рассматривал медаль. В утреннем обволакивающем свете она казалась еще соблазнительней. Строгий рельеф с шахматными башнями пробудил в мальчике игру воображения.
      Игорьку доводилось рассматривать красочные иллюстрации в учебниках истории старшеклассников. Там, в рисованной дали, высились неприступные замки, среди диковинных растении и не менее чудных улочек старинных городков бродили, толпились, что-то вытворяли людишки в сказочных одеждах — как хотелось хотя бы на минутку оказаться среди них. Случалось, мальчик вчитывался в тексты учебников. Ему открывалось события и имена еще более таинственные и притягательные: Дарий, Цезарь, Магомет, Лютер... Игорек понимал, что они особые люди, но он ничего не знал о тех личностях, прочитанное же было или совсем не понятно, или вовсе не интересно. Однако паренек догадывался — в книжке мало что расскажут о тех людях, и тогда он начинал фантазировать. И вот Юлий Цезарь оказывался в африканской пустыне, сражался с разъяренным гривастым львом (нетрудно проследить истоки — цирковой лев по одноименной кличке из мультфильма). Магомет виделся злым колдуном, под стать дервишу-магрибинцу из сказки об Аладдине. Гришка Отрепьев походил на лохматого нищего, шастающего по вагонам электрички.
      И сейчас, разглядывая юбилейную медаль, мальчик перенесся на триста лет назад, в давнее прошлое, во времена городских башен, во дни мечей и арабских скакунов. Откуда ему знать, что тогда в России правил царь Федор, последний