мысль которую подарил мне человек, которого я считаю своим отцом, грандиозна.
— Бог и дьявол, что ты выберешь Артур?
— А что выберите вы?
— Бога нет, как нет и дьявола! — ответил Полковник ГРУ
Мальцев, проповедует материализм, предложил мне идти в наемники, вступать в частную военную компанию которые учредила и разрешила Российская Федерация.
— Я направлю тебя, к человеку, пройдешь комиссию, и тебя зачислят, — сказал мне Мальцев. Полковник не на грамм не сомневался, что я не смогу не вступить в военные формирование по состоянию здоровья и, что отличусь на военном поприще.
Но теперь уже поздно. У меня теперь своя частная военная компания.
— Ты заметил Артур все здесь все равно как дети? — сказал Авилов после тоста Зубкова. Шумят, возятся, задирают друг друга, но без обиды. Даже Диков, когда бы из-за страсти на вид готов убить как разъярённый демон, а потом снова как малое дитя. И Зубков! Да Юрий Иванович?
— Что ты имеешь в виду?
— Что с виду приличный человек, семьянин, а в Тузлуках, у тебя бес в ребро колит ножом и ты не пропускаешь не одной юбки.
— Чушь! — отвечает Зубков и махает рукой на слова Авилова, а встает из-за стола. Его сами несут ноги и все естество, потому что из дома вышла незамужние подружка жены Авилова… Супруга Авилова, Ника необыкновенная женщина, яркая и очень сильная, не смотря на все невзгоды и трудности, что не приносит ей жизнь. Ника любую трудность одолеет… Живая подвижная с опьяняющей улыбкой на лице.
— Тамара, а можно вас пригласить? Пригласить смотреть звезды! — спрашивает Зубков
— Что их смотреть, блестят как глаза у кота в марте месяце, — отвечает Тамара
— Я про то, и говорю Тамара, смотреть звезды надо исключительно в горизонтальном положении… Рыбка моя!
Авилов пограничник смеется, это стройный жилистый человек воплощения хозяина служебного четвероного друга людей. Однажды я спросил у Авилова:
— Что вы сделали бы с нарушителем государственной границы, если он покалечил бы вашу служебную собаку?
— Убью на мести! Убью не на миг не задумываюсь, — ответил Авилов.
Зубков же не убьёт иза собаки, иза денег тоже не убьёт, убьёт только за правду. Родного сына убьёт, себя убьёт, всё и всех.
Зубков просит отправиться снова Тамару смотреть на звезды в горизонтальном положении, но Тамара не преступна, это ошибка. Зубков, теперь не угомониться до рассвета и будет не давать никому спать и отдыхать. Будет приставать к женщине до рассвета. А с закатом во время застолья все повториться…
— Юрий Павлович купил бильярдный стол! Ты играешь Артур, — спросил Авилов.
— Играю! — ответил я. -Но навряд ли Юрий Павлович будет рад меня видеть в своем доме.
Доктор, Юрий Павлович, может шутить, а может и быть грозным. Мы с ним тогда были в соре. Я зачинщик. Он настоящий врач и в его жизни главное порядок. В моей же жизни случается хаос и поэтому мы порою не сходимся во мнение. А так он хороший человек и профессионал своего дела. У него прекрасная и интеллигентная жена.
Авилов мне подливает. Ника приносит на стол все новые и новые блюда. Я ем и вдруг кусок застревает у меня поперёк горла, когда я понимаю, что моя мать может быть в это самое время ворочается и не может уснуть, потому что голодная.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Утром приезжает Мальцев, тот, кого я вспоминал накануне.
У нас Мальцевым, какие то доверительные отношения, словно отец с сыном. А всем его друзьям я словно как сын полка — мальчик.
Говорят, как назовёшь корабль, так он и поплывёт.
Я не знаю, отчего, но Мальцев Виктор Абрамович, мной заинтересовался пре самой первой встречи.
Полковник пригласил меня прокатиться на лодке с мотором.
Я никогда не знал, своего отца. Смутное воспоминание из детства — это армейская фотография, на которой молоденький солдат сидит на корточках. Совсем не по-армейски, не как на миллионах фотографиях из армий, где ребята с оружием, или на танке. Да хоть обнявшись, стоят и улыбаются в объектив.
Чёрт его знает от чего, от того, что отца, я видел только в военной форме и запомнил на всю жизнь, истории об отцовской службе в армии, о которой рассказывала мама, во время которой они познакомились, и я родился на свет, я всегда мечтал быть военным. Окончить военное училище и служить в армии.
В армию по ряду причин служить не пошёл. В военное училище не поступил, но судьба, словно зная с детства порывы моего сердца, дарила мне встречи с военными людьми. И не просто военными, а какими-то самыми удивительными.
Воевавших только за правду, тех, которых можно было смело назвать героями свой Родины.
— Лодка, должна быть с мотором! — рассказывал Мальцев. — Вот у меня надёжный, тебе надо такой же. Хочешь по управлять?
— Да!
Я пересел за мотор и вправду как кой мальчик стал играть с управлением мотора, словно с игрушкой. Как ещё иначе, если я управлял мотором первый раз в жизни.
Виктор Абрамович сделался серьёзным.
— А ну соберись! — не строго, но волевым голосом сказал Полковник. — Держи ровно! Не виляй! Смотри вперед, рукой правь без резких движений — плавно.
Я тут же освоился и выполнил наставление.
Малец сделав только ему ведомый обо мне вывод улыбнулся. Малец — так между собой звали Полковника ГРУ его близкие товарищи военные.
На берегу нас встретила жалобным и горьким стоном соседская кошка. Мурка намертво запуталась в ракаловке.
Диков негодовал.
— Сейчас я её прибью! — сказал Диков.
— Не надо! — сказал я.
— Малец переглянулся с Диковым и достал нож.
— Да! давайте, спасители! Переведите мне ракаловку.
— Погоди, — ответил Полковник и бережно, чтобы не причинить несчастной кошке вреда стал ловко разрезать ножом сетку из, которой была сплетена ракаловка.
— Держи! — сказал Малец и дал мне в руки перепуганную до смерти кошку.
— Вот дурынды! — сказал Диков, а сам улыбался и отчего — то был очень довольный и когда я на волю отпускал кошку, мельком глаза увидел, как Диков подмигнул Мальцу.
Так мы сдружились, и я полюбил Мальцева как отца.
И в это раз Мальцев приехал как всегда на рыбалку и снова взял меня с собой.
Весь день мы прорыбачил. Я много раз порывался рассказать полковнику о матери, но так и не сделал этого. Я решил, что сам должен во всем разобраться. Раз уже прежде вчера у москвичей я рассказал о своей беде, и больше я решил не стану никому жаловаться. Наступил вечер.
— Скучно, — сказал мне Полковник ГРУ.
— Пойдёмте в гости! — предложил я.
— Если только к дамам, то пойдём!
— Разумеется! К тете Нади, она с дочкой, у Юрия Ивановича на дачи гостит.
— Зубка?
— Да. Зубков уехал они теперь одни! Может скучают!
— Но, тогда, тихо. Никому не слово. Ты ведёшь! Я за тобой в след в след.
И мы отправились, словно на разведку, в боевое задание.
В нескольких метрах от дачи Зубкова, меня остановил Полковник.
— Осмотрись, по сторонам. Сориентируйся на местности. Вот забор. Можно через него. Но лучше обойти дом со стороны и забраться без слышно в окно.
— А если окна закрыты?
— Лето, ночь, за день в доме духота как в бане. Одно окно все равно да открыто.
— Неудобно, мы же всё-таки в гости. Напугаем.
— Хорошо! На воротах замок, вскроем.
— Чем?
— Спички есть?
— Есть!
— Давай!
— Как какой фокусник, разведчик, спичкой открыл на вид хитрый навесной замок.
Я кинул в окошко камешек.
Малец с досадой посмотрел на меня, что я нас обнаружил.
— Так романтически, — ответил я.
Малец рассмеялся:
— Романтически, говоришь! Хорошо! Романтически — можно.
Мы зашли во двор и постучали в двери.
— Мальцев, я знаю, что это ты! — ответила тетя Надя. Она всю жизнь проработала на секретном военном заводе и может у неё было развито чувство на людей, для которых она делала оружие. А может, потому, что она знала, что только Мальцев способен что — не будь такое выкинуть.
— Уходите! Мы уже спим!
— Ладно, пойдём! — ответил Полковник.
Мы шли обратно. На небе стали просыпаться звезды.
Мальцев был довольный и словно, сам не свой.
— Но мы с тобой здесь ещё нашухарим! — сказал Полковник, а утром я собрался и уехал с Маныча и Тузлуков.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Я решаю взорвать церковь, не дожидаясь выписки матери из больницы, чтобы был наглядный пример, что полиция бесчувственный и циничный орган правления. Я не живу дома, и переезжаю, а именно в хутор Александровка к старинному приятелю моей бабушке. Александр Закаблуков ее последняя любовь. И одинокий старик принимает меня с радостью.
Живу у Закаблукова. Целый день пропадаю на Дону. Я шукаю рака на мелководье и в камышах. Рука цедит ил и вдруг в палец впивается клешня. Я терплю и другой рукой хватаю и вытаскиваю из воды крупного голубого донского усача. В хуторе Александровке особый Дон исконный и дикий как может быть триста лет назад, рак здесь крупный, но его не много. За то великое множество речных ракушек моллюсков. Их собирают дети и пекут на костре.
Через три часа два десятка раков я варю с укропом и солью.
Закаблуков радостный и светлый словно помолодев, ест донской деликатес и говорит:
— Спасибо! Забыл какие они раки на в кус! Ноги совсем не слушаются.
Закаблуков офицер служил в германии, окончив знаменитое училище связи. Он прослужил считанные годы и его комиссовали именно из поэзии и чудных взглядов.
— Мы не знаем, что он от нас хочет! — сказали однажды солдаты Закаблукава.
Молодой офицер вместо муштры и нарядов читал им Есенина.
И сам дядя Саша был поэт.
После раков вечером мы выпили водки и Закаблуков, словно прочитав мое настроение и помыслы прочитал из своих:
Мы рано выбросили парус,
Не потому что трудно кораблю,
А потому что мало плыть осталось,
Душа не подчиняется рулю!
В хуторе есть маленькая библиотека. Я записываюсь и беру стихотворения Пушкина.
Из всего многообразия поэзии Великого русского поэта мне врезается одно, так что пробирает всего до костей, и я заучиваю эти горькие и страшные строчки наизусть.
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Я засыпал и думал о бабушке. Она без мужа воспитывала троих детей, меня своего первого внука она считала, за родного ребенка. Работала в торговле в большом кафе, где были столы, и мужики после работы собирались промочить горло опрокинув стакан с портвейном. До глубокой ночи женщина стояла за прилавком и носила из подсобки тяжелые ящики, сотни ящиков за смену, приходила домой и без сил валилась замертво.
А соседи писали в милицию, что такая сякая, без мужа трое детей, а они у нее сыты, квартира в коврах и в хрустале, что должны умереть с голода, пойти по меру, а так нет жируют. Еще страшней, что соседи нашёптывали детям, о нашем богатстве, записывали нашу семью в предатели и словно подговаривали отомстить. А Зинаида Яковлевна не чаяла во мне души и отдавала мне все самое лучшие, в тайне мечтая, чтобы я походил на нее, крепкую дородную женщину. И ее мечта была кем-то исполнена, и я пошел в сибирскую породу. Крупный и сильный, а поначалу был болезненный и чахлый.
— Это он армянскую кровь, отхаркивает, — говорила Зинаида Яковлевна. Потому что бросили! Ну и пусть! Сами виноваты. Вырастит, будет русский богатырь!
А пока я был тонок и в семь лет не дотягивал ростом и силой сверстников. Только какая-то прямо совсем не детская задумчивость иногда посещала
