Бережёный

явились новые персонажи. Первым с пышными телесами и одышкой взобрался глава районной администрации Коркин. Он изображал галантность и предусмотрительность, протягивая пухлую руку поднимавшейся по ступеням даме.

Эту женщину отец Геннадий видел впервые, но сразу узнал – он много о ней слышал. Елена Николаевна как всегда в черном платье, однако, без платка. Ее цвета вороньего крыла волосы полноводно ниспадали вдоль стройной фигуры, оттеняя снежной белизны лик, бледно голубые глаза, пожалуй, чересчур большие и не по-человечески светлые. Возле подиума столпились милицейские фуражки. Им велели ждать.

Ковыляя как жирная утка, глава подскочил к священнику. Его багровое обращенное вверх лицо за минуту изменилось три раза. Гневную гримасу начальника отменила растерянность подчиненного, сменившаяся умственной напряженностью организатора, ведь не рядовой хулиган стоял перед ним. Сообразительный руководитель то ли подыскивал нужный тон для необходимой дипломатии, то ли определял уровень трезвости оппонента, шумно втягивая толстыми ноздрями атмосферу испорченного праздника. С кончика его рыхлого носа свисала крупная капля пота.

Наконец, Коркин определился с подходом к представителю официальной религии. Поглядывая на стоявшую слева и чуть позади него женщину, в духе лжедоброго самаритянина взялся выспрашивать батюшку, мол, что же вы, отец Геннадий, праздник нам срываете, убытки творите, вот, мол, и спонсоры наши о том же интересуются? Больны вы или выпили лишнего? Как вы себя чувствуете?

Отец Геннадий не слушал, о чем говорил мяч размером с человека, он заворожено наблюдал за алмазной горошиной, в которую на глазах превращалась обыкновенная капля пота. Было ему любопытно: сама она оторвется и размажется о деревянный настил, или Коркин смахнет ее. Может и не размажется, а возьмет, отвердеет и покатится до первой щелочки. Смахнул-таки. Эх, не надо было так пристально смотреть на его нос.

Батюшка протянул Коркину огромный белый платок. На лице священнослужителя выступило сострадание. Но глава не принял помощь, сообщив, что у него есть подобный атрибут культуры, видимо забыл в пиджаке. Лицо чиновника вдруг обрело черты мучимого полнотой человека. В глазах Коркина мелькнула его несчастная душа.

И снова произошло нечто невероятное. Елена Николаевна машинально или намеренно заправила за ухо волнистую прядь. Ее аккуратное женское ушко имело вытянутую вверх заостренную форму…



Внезапный ливень размывает нарытую землю в липкую грязь. По летнему теплый, почти горячий. Черные ручейки, побежавшие в яму, усиливают сходство дождевой воды с потоками крови.

Ослабевшие ноги скользят и разъезжаются. Иван поскальзывается, падает лицом в мертвеца, пахнущего мокрой одеждой и чем-то, о чем не хочется знать. Умереть бы сейчас или провалиться, да хоть бы и в преисподнюю.

Падая, он выронил нож. Дождь как застрявшая в распутье телега неподатливый и важкий. Превозмогая бессилие, Иван поднимается на четвереньки, слепо шарит в проливной мгле, скрывающей его слезы.

Иван не находит нож и встает во весь рост. Вглядевшись в темные безмолвные фигуры компаньонов, с испугу отступает назад, спотыкается о труп и снова падает, теперь уже в яму.

На дне могилы он открывает глаза и попадает в объятия молодой женщины. Резко отстраняется от ее холодной стати. Женщина, кажется, удивлена, остекленевший взгляд будто вопрошает, мол, куда же ты муж мой, нежели разлюбил преданную свою женушку.

Яма по грудь всего, но осклизли края и по щиколотки воды - самому не выбраться. И не дай Бог наступить на мертвую. На крик о помощи бородатый протягивает нож, другие сталкивают тело князя вниз. Режь либо похороним заживо.

Уши княжеские с виду такие же, как у молоденького поросенка, ежели не присматриваться. Но только с виду, на ощупь-то они людские - мягкие без единого волоска аль щетинки. Отвернул Иван женщину, чтоб не глядела, и стал думать, что обрезает свиную голову на холодец.



Не его это были руки, осквернявшие чужую плоть. Но чувствовал он, как дрожали они, прорезая человеческий хрящ.

Гнал из памяти гнусное зрелище. Сомневался, что, так было в действительности. Однако уши у Елены Николаевны такие же. Такие же! И невольно он потянулся к ней, чтобы, как и Фома неверующий поверить прикосновением.

Нет, не его едва вменяемого от радости, тронутого безумием пройденной инициации, вытаскивали из ямы, хлопали по плечу, мол, дело сделано, теперь и помолиться не грех.

Это не я! Отец Геннадий кричал. Хватался за голову. Мотал ею. Со стороны могло показаться, что он хочет оторвать ее. Это не я!

Не зная подоплеку, Коркин смеялся над ним, мол, конечно, не он, это ангел, спустился и повалял аппаратуру и музыкантов!

На сцену выскочил начальник милиции с протоколом в руках и рвением в лице. Глава покрутил пальцем у виска, объяснил пучеглазому, что не надо бумаг, просто гостю не хорошо от современной музыки, отвезите его домой, и ради бога без ваших милицейских штучек-дрючек, священник всё-таки.

Смиренно уходил отец Геннадий, сопровождаемый двумя сержантами, позабыв о первоначальном намерении, лишь оглядываясь на Елену Николаевну, оправдываясь мысленно, что не он это. Взгляды их встретились и словно минометная мина в окопе, в его сознании разорвалась догадка, что и сам он вряд ли уверен в том.



Никто не вступился за него, не поддержал в правоте. Толпа свистела, орала, требовала возобновления концерта. На сцену летели комья земли, люди вырывали траву с корнями и бросали в священнослужителя, даже пустая бутылка прокувыркалась в воздухе...



Не стал он корить себя за то, что не довел до конца начатое. Да и достаточно на сегодня переживаний. Понял батюшка, что никому здесь не нужен, как не нужны, ни молебный дом, ни храм, точно так же, как не нужен этим людям и Сам Господь. Он действительно опоздал... А может время такое ныне?

А какое такое ныне время? Чем оно отличается от других времен? На этот вопрос ответ пришел сразу – конечное. Не ищут люди Бога, а значит, не стремятся к духовному росту. Если рост прекращается, то начинается обратный процесс. Постепенно мы перестаем быть человечеством, превращаясь в существ, у которых не души, а страсти.

Нравственные идеи зашли в тупик. Начался нравственный регресс. И что делать? Души беречь! Сначала они съедят души, а после примутся за тела. Он и не заметил, что говорит вслух. Сержантитки загыгыкали, мол, кто съест?! А кто бессовестнее, тот и съест…

Приехали. Отец Геннадий вылез, перекрестился, мгновенье подумав, перекрестил озорно пыльнувший "Уазик".



Нет, он не сдастся! Война так война! "Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!" Решил он написать своему духовному наставнику отцу Фотию…



Дано было отцу Геннадию видеть то, что другим невозможно. Наставник убедил его скрупулезно делиться своими видениями, ибо очень легко принять ложь за правду. Ведь не только Бог дает. Дают и другие. Но с иным умыслом.

Многие малоопытные духовидцы впадают в так называемую «прелесть», думая, что общаются с Богом, потому что красив Его лик и прекрасен голос Его. На самом деле, это дьявол, а выглядит божественно, потому что когда-то был ангелом света. Так же предостерегал духовник прельщаться воображением.

А еще Фотий говорил Геннадию, что Церковь это сами люди, весь народ снизу доверху, то есть общество. Как вне общества не может быть человек, так и вне Церкви не должен, иначе некому за ним приглядеть, если собьется с пути.

А почему в Церкви, да потому что там Бог, который один непогрешим и праведен, а люди на Него равняются, и поступки свои судят Судом Божьим, коим никакой судья из людей не вправе обладать, да и не способен, ибо слаб и пристрастен человек.

Устранившись из Церкви, люди лишили себя Солнца и ходят во тьме с фонариками. Натыкаются друг на друга, выспрашивают, мол, не знаешь, как пройти туда-то? А в ответ, нет, не знаю, сам, мол, ищу...



Письмо перехватили на почте…



В правлении заседали трое. Дмитрий Дмитриевич, Елена Николаевна и Коркин. Потный, задыхавшийся от полноты и волнения глава района держал аккуратно вскрытый конверт. Пространное на несколько тетрадных листков письмо читал директор.

После чтения, в том же молчании муж воззрился на жену. Голубые глаза Дмитрия Дмитриевича стали фиолетовыми под сдвинутыми бровями. Он вздыбил свои кудри, продемонстрировал вполне человеческое ухо с еле заметными шрамами. Елена Николаевна с презрительной ухмылкой отвернулась.

Не выдержав паузы, Коркин затараторил, рассказывая о вчерашней беседе с неугомонным попом, явившимся к нему в кабинет. Священник требует, чтобы в дни церковных праздников общественные мероприятия не проводились. Обвиняет администрацию в распространении языческого культа.

Ему про народные традиции и реконструкцию историческую, а он одно, что сообщит обо всем в епархию. Мол, Православие на законодательном уровне утверждено официальной религией, так что будьте добры не совращайте народ антиобщественной самодеятельностью.

В конце концов, это чревато, церковь курируется на самом верху. От губернатора даже бумага есть - рекомендуется содействовать. Как-то надо избавиться от этого попа. Но как? Совершенный бессребреник. Ни кола, ни двора, ни семьи, ни пол семьи, в чем его слабость непонятно…



Осень и зиму прожили. Разгоралась весна. Соскучился батюшка по рыбалочке. Ангел не рыбка, но и ангела можно поймать на крючок. Имелись у ООО «Новая жизнь» и собственные пруды с карасями. Правда, допускались к ним, только избранные рыбаки...

Как-то, какой-то новоявленный прихожанин, мужчина предпенсионного возраста занес на воскресную службу богатый улов. Освяти батюшка! Эх-хе-хе. Брюхо с икрой. Особь в пол руки.

Расчувствовался отец Геннадий, где, мол, такие водятся? Там-то и там-то, вот, мол и пропуск лишний - своячок отказался. Место хорошее, оборудованное, хоть с утречка, хоть в ночь. Есть где погреться и переночевать. Если батюшка желает, то и ушицу организуем! По нашему, по парашкинскому рецепту с угольком вместо соли!

Были сомнения. Строжайший пост и уши не выходили из головы. Но ложились контраргументы, как снаряды из гаубиц весомо и убедительно. До Пасхи еще далеко – успею грех отмолить. Епитимью на себя наложу. А уши может и померещились, показать не попросишь ведь. Зато с главой взаимопонимание наладилось. Колоколенку с его помощью возвели. А колокол он к празднику привезет. Заказали уже колокол в Воронеже.

Грела душу картонка бумажная. Нет-нет, вынимался пропуск из кармана подрясника. Эх, была не была. Как люди говорят, охота пуще неволи! Да и не грех вовсе рыбку половить и ушицу похлебать…



Уха получилась - ум отъешь! Но никто не сказал о секретном ингредиенте, добавленном в суп. Речь идет о водке. Батюшка не раскушал подвох, попросил добавочку, а чуть погодя захмелел.

И уж очень хорошей показалась компания. Ничего страшного, если один стаканчик. За знакомство приятное можно и в пост, главное мясом не закусывать. Второй. Третий. Четвертый...

Как истинно русский человек отец Геннадий, когда нужно не пьет и довольствуется малым, но иногда ему просто необходимо гораздо больше...



Крики и свет разломили больную голову,