Бережёный

веры вся нечисть обретавшаяся на русской земле сползалась в здешние леса, защищая последний оплот свой отчаянным колдовством.

Единственная на всю округу церковь была возведена лишь в тысяча восемьсот сорок седьмом году и только после известных событий. Опять же события эти имеют два способа описания – церковную летопись и народную молву.

Летопись суха и не многословна, мол, тогда-то и тогда-то на деньги вольноотпущенницы Прасковьи в селении, называемом в народе Парашкиным, построен храм Покрова Божьей Матери, первый настоятель иерей Василий Теплов, вот собственно и всё в отличие от слухов...



К лесу во весь опор мчится всадник. Лошадью управляет молодой длинноволосый мужчина с весьма бледной кожей рук и лица. Судя по шелковым одеяниям он из господ. На его голове по примеру пиратов южных морей повязан черный платок. Мужчина правит одной рукой, а другой прижимает к груди приличного размера сверток. Пригибаясь в седле, он периодически оглядывается и еще крепче сжимает драгоценный груз. Похоже, что в детское с кружевной оборкой одеяло завернут младенец.

За ними гонится верховая группа одетых, как крестьяне людей. Они орут и размахивают топорами. Позади них, словно ярко оранжевый закат пылает барская усадьба. Край одеяла распахивается, открывает голову ребеночка. У младенца вытянутое к верху заостренное ушко. Надо же он спит!



Во дворе горящей усадьбы толпятся вооруженные чем попало крестьяне. Два нечесаных мужлана удерживают молодую женщину, на которой лишь ночная рубашка до пят. Ее волосы растрепаны. Она выпаливает стоящему перед ней человеку с лопатообразной бородой, по-видимому, отцу, что любит своего избранника. С остервенением отец бьет родную дочь в лицо. Из разбитых губ течет кровь. Темно вишневые капли падая на белую ткань расцветают, словно гвоздики. Человек приказывает подручным связать блудницу и везти в село.

Отец девушки верховодит толпой, перекрывая шум огня, он гневно кричит, что, так как он христианин, то никому не позволит путаться с нечистью и тем более рожать от нее, даже собственной дочери. Глаза человека передражнивая пожар сверкают злорадством. Его озаренный безумием взгляд провожает ведомую под уздцы гнедую, с заброшенной на нее как мешок муки пленницей.



Погоня близко. Но до леса совсем ничего, лишь бы не споткнулся конь. Беглец достигает деревьев, цепляется головой за ветку, платок свергается и взлетевшие от скачки волосы обнажают острые, как и у грудничка уши. Преследователи останавливаются на опушке. Впереди запретная зона. Там зло. Ругаются, спорят, половина поворачивает обратно, остальные крестятся, въезжают в лес.

Вокруг смельчаков возникает туча светящихся мотыльков. Кружение светлячков сопровождает мелодичный звон хрусталя. В творящемся волшебстве нет никакой угрозы, но страх порождает чудовищ! Мужики сбивают руками вьющихся над ними созданий. Тыкают зажженными факелами в их нежные тела. Копытами лошадей топчут упавших на землю. И танцующие мотыльки превращаются в черных безжалостных ос.

Черные рои с грозным гудением облепляют животных и людей. Лошади встают на дыбы, запрокидываются, давят наездников. Случайно или нет крестьяне поджигают сами себя и друг друга. В результате все они гибнут: кто от укусов, кто, сгорая в бушующем пламени. Поглотив звуки боли, пламя жрет лес.

Батюшка в эпицентре огненной стихии. Огонь касается его одежды. Священник чувствует нестерпимый жар, но пока чудом остается невредим. Схватившись за крест, он ощущает холод металла и понимает, что это всё не по-настоящему. Это какая-то сумасшедшая иллюзия, словно он попал в художественный фильм, иначе как объяснить его присутствие во всех эпизодах. Но это явно не сон.



Видение исчезло так же внезапно, как началось. Отец Геннадий нашел себя в том же перелеске. В полумраке, в запахах сырости, в звуках доносившейся музыки. Выход, кажется, близок! Не выпуская из руки крест, не разбирая дороги, священник ринулся на свет. Преодолев последнее препятствие в виде кустарника, наконец, выбрался на простор.

Это был день посреди ночи! Целый залитый светом прожекторов стадион расположился в лесу. С одной его стороны возвышалась сцена, заставленная аппаратурой. На противоположном конце отражая светопредставление, блестело небольшое похожее на гигантскую сардельку озеро, на полукруглом мыске пылал сложенный из бревен костер.

В молодости отец Геннадий бывал на подобных мероприятиях. Видывал стадионы, которые собирали тогдашние звезды. Но это в городе! Честно говоря, он не ожидал такого столпотворения в захолустье, пусть и в районном центре. Масштаб организованного действа потрясал.

Нечаянная ревность, словно запыхавшийся от страха мышонок метнулась из лап зазевавшейся кошки. Что это: боль несбывшейся мечты, стать известным певцом или обида за истинного Бога, оставленного этими людьми? Прыгнула кошка и поймала мышку. Опомнитесь люди! Не тому вы кланяетесь!



Рассердился отец Геннадий на прихожанок своих преданных, не сказавших ему о готовившейся вакханалии. Все знали, кроме него. За неделю или даже за две. Вот почему никто из молодых не пришел на службу, соблазнились феерией в честь Купалы. Язычники! Да какие язычники, просто невежественные, не просвещенные божьим светом люди. А он? А он не интересовался жизнью села - урок на будущее.

Не сдержался он отчитал старушек, мол, вы-то старые, почему молчали? Каялись матушки, чуть ли не в ноги падали, не хотели, мол, расстраивать батюшку. А что тут поделаешь, если в администрации так решили. Объявления повсюду расклеили. И по радио парашкинскому трезвонили и в газетке печатали. Обещали автобусы бесплатные, столичных артистов и даже телевидение. А священник настаивал, ведь могли бы отменить по требованию церкви. Если бы он знал, то потребовал бы. Эх, вы, хоть и старые, а как малые...



Тяжелые музыкальные басы и ударные, казалось или действительно так было, сотрясали не только слуховые мембраны, но и землю. Частотой повторений и громкостью, словно тараном выбивали из тела душу, из головы мысль. Дьявольское орудие било точно в цель, в самую человеческую суть, вынуждая либо зажать уши и бежать отсюда, либо подчиниться ритмичной агонии.

Позади чудовищный лес. Впереди бесновавшееся море людское. Там - что-то необъяснимое и кошмарное. Здесь – вероятность прекратить всё это. Подавляя отвращение к «долбежке», сжимая рукой холодное тело креста, батюшка погрузился в толпу. Надо пробиться к сцене, найти ответственных и потребовать…

Потребовать! В этом месте его рассуждений, словно подслушав его намерение, толпа вокруг него уплотнилась, сдавила и полностью обездвижила, придя в движение, понесла в обратном от его цели направлении. Будучи человеком высоким, на голову возвышаясь над ними, глядя на стремительно приближавшийся костер, священник недоумевал. Ему казалось, что не сами люди сошли с ума, что какая-то сила извне руководит их безумием. Но как? Неужели они не видят куда бегут? Гольфстрим разгоряченных тел несся прямо на громадный треугольник огня.

Он, то семенил ногами, поспевая за всеми, то зависал над землей, судорожно ища опору, опасаясь провалиться людям под ноги. Он сравнивал себя с поленом, которое несут, чтобы бросить в огонь. Еще несколько секунд и он снова почувствовал жар, как в лесу, только теперь им всем угрожало реальное пламя. Люди в переднем ряду будто опомнились и застопорились, видимо обжигаемые огнем, ощущая боль, но напиравшие сзади неуклонно толкали их к гибели.

Господи помоги им! Спаси их Господи! Священник кричал и молился. Ему хотелось вскинуть руку и осенить всех спасительным жестом, но он не мог шевельнуться. Лишь до боли в руке сжимал он потеплевший металл. В шаге от пламени насквозь пропотевший, задыхаясь от жгучего воздуха, отец Геннадий подумал о смерти. Господи…

И тут застопорившееся было течение, разделилось на два рукава, в одном из которых оказался и батюшка, набирая обороты, потекло по сторонам огненного утеса. Рукава, огибая горящие бревна, перемешивались и рассеивались, образуя широкую беспорядочную дельту, впадавшую в озеро. Оказавшись свободным, священник пробежал еще несколько метров по инерции подгоняемой желанием и плюхнулся в воду. При этом он чувствовал, как освежающую влагу, так и запах сырых, недавно горевших волос.



Набранный телом разгон не позволил сразу подняться. Попытавшись встать на ноги, отец Геннадий снова упал, выставленными руками нащупал илистое дно. Одежда отяжелела, подрясник казался бронежилетом, а точнее железным покрывалом, испод которого он никак не мог выбраться.

Бултыхаясь под водой, он уже почти вынырнул, но кто-то вцепился в ткань на его плечах и с силой рванул вглубь. В свою очередь он схватился за чьи-то тонкие, будто женские руки и пока его тащили, елозил коленями по дну, нащупывая точку опоры.

Буквально чудом ему удалось подтянуть согнутые в коленях ноги и ударить по кому-то своими натовскими на толстой подошве ботинками - подарок друга. Воспользовавшись замешательством противника, отец Геннадий встал на одно колено, словно средневековый рыцарь и наконец, водрузил голову над поверхностью.

Стоя по грудь в воде священник откашливался и с жадностью глотал черноту ночи, одновременно прилагая усилия не слабого физически мужчины, чтобы освободиться от цепких рук шутника. А быть может врага!

Проказницей оказалась девушка с привлекательными чертами лица. С большими, чересчур большими, какими-то даже коровьими или лошадиными глазами. Ее объемистые голые груди, словно поплавки то всплывали, то погружались, когда она выпрыгивала и опускалась, дергая на себя, норовя свалить человека лицом вперед.

Она улыбалась, но что-то с ней было не так. То, что она откровенно топила его, можно было принять и за юмор, но желтые зубы и бледно зеленая кожа это… Господи, неужели русалка?! Да! Слишком сильными были ее руки для обыкновенной-то женщины!

Батюшку осенило, он прекратил вырываться, нащупал крест и, выставил перед собой. Физиономия напротив в миг перестала быть милой исказившись в злобную харю. Существо отпрянуло, развернулось и нырнуло. Удар мощного хвостового плавника обдал священника шквалом брызг. Русалка исчезла, оставив после себя расходящиеся по воде круги и тошнотворный запах гнилой рыбы.

Держа крест на вытяжку, отец Геннадий вскочил и попятился. Воды оказалось едва ли по пояс. Он пятился до тех пор, пока ни споткнулся о берег. Ударившись спиной, упираясь ногами, отполз еще на метр от береговой кромки и только тогда поблагодарил бога за счастливое избавление от напасти. Бог с ним, что мокрый и грязный, зато живой!

Немного отлежавшись, отец Геннадий приподнял голову и осмотрелся. Как ни в чем ни бывало юноши и девушки, бабы и мужики с праздничным настроением, веселые и счастливые, по одному и парами и целыми компаниями, многие полностью обнажившись, бросались в теплые воды озера.

О чем-то они кричали, над чем-то смеялись, но из-за грохотавшей на весь лес музыки ничего не было слышно. Парни гонялись за девушками. Мужчины за женщинами. Молодые и не очень люди плескались и резвились в воде. В шутку топили друг дружку. Целовались, а некоторые,