свободен. Покажи, что я нахожусь повсюду. И затем верни меня домой к чаю». Оказалось, что обрести полную свободу, в том числе от забот и болезней, можно на кладбище под серебряным солнцем могильного памятника, при этом сохраняя память в сердцах поклонников. Вот только вернуться домой уже невозможно. Таковой оказалась истина. А Маккартни знал ее без всякой медитации. Получается, надо искать опору на земле, а выспаренная истина нужна, разве чтобы позабавиться ею, как балуются воздушным шариком в праздничный день?
И зачем Иван, обремененный семьей, писал на кухне свой ненужный труд? Куда хотел воспарить?
P.S. Кстати, о «Битлз». «Все, в чем вы нуждаетесь – это любовь», пели молодые, богатые битлы и миллионы людей вместе с ними. С возрастом же начинаешь понимать, что это не совсем так. Нужна еще, как минимум, здоровый кишечник и хорошая пенсия. А разве нет?
Ладно, шучу я…
5
Ирина выполнила свое обещание. Через день в редакции я получил две пухлые папки с четырьмя экземплярами и дискету с компьютерной версткой.
Ирина занимала маленький кабинет с одним столом, двумя стульями и вазочкой цветов на подоконнике. Как типичная жертва асфальтового мира, в цветах я не разбирался, но, кажется, то были орхидеи. Для зимы – круто. Интересно, что за ухажер вокруг нее вьется? Еще я увидел волосы Ирины – она оказалась темной шатенкой, - наиболее близкий моему сердцу цвет женской головки. Остальное мне было уже знакомо – глаза, лицо, руки…
Я одернул себя и свел общение к официальной части – возвращению ценности хозяину. Поблагодарил за оказанную радость. В сознании мелькнуло, что надо бы отблагодарить как то иначе. Еще раз покосился на цветы. Решил: в отличие от меня некоторые умеют благодарить. От всей этой истории с размножением текста испытал неловкость…
Открытие себя
Памятуя наказ Маши, я полез на антресоли. Не совался туда лет эдак сто. Знал, что кроме ненужного барахла, которое надо бы выкинуть, там ничего не было, но срок увядания жалости к нему еще не истек, а потому добро мирно пылилось в ожидании своего армагеддона.
Найдя искомую синюю папку, с облегчением спустился на пол.
В ней и впрямь находилась нужная Маше бумажонка, а, кроме того, там покоились какие-то листки, исписанные корявым почерком. Без труда признал свой… Заглянул в самый верхний лист. Какие мысли «по поводу». Среди них был и такой текст:
Спорят: почему на Земле возникла жизнь? Но не видят, что было бы чудом, если бы она на Земле не появилась, ибо на планете возникли идеальные условия для расцвета всех ее форм. Из всех планет только на Земле сконденсировалась вода, причем в огромных количествах. К тому же с самым разным минеральным составом – от пресной до соленой. А без воды жизнь невозможна. Далее: на Земле возник идеальный температурный режим, вернее целая палитра режимов – от очень холодного до очень жаркого. Выбирай! На планете сформировалась великолепная атмосфера – сравните с Венерианской. А тут тебе щадящее давление, много кислорода и азота. А какие грозы! Какие разряды электричества! К тому же в распоряжении эволюции было огромное количество времени. И вот на каком-то там 323 миллионном году существования планеты, после бесчисленного количества взаимодействий разных ингредиентов у Природы получилось – возникла устойчивая и самоподдерживающая связка молекул. Что здесь чудесного? Цепочка рутинных экспериментов и только.
И такого разного рода мыслей, свойственных исканиям молодости, набралось на три странички свидетельствующих, что я мыслил, и, следовательно, если верить одному почтенному философу, существовал. Далее шла какая-то беллетристика. Причем без начала.
…- Показательно, что за убийство двух человек Раскольникову только каторгу положили. Вот вам и божье «око за око».
- Так то ветхозаветное правило, а Христос, придя в наш мир, даровал людям облегчение. Дал возможность покаяния. Разберем ваш пример. С одной стороны, погибшие, вроде бы, остались без надлежащего отмщения, а преступник наказывается только физическим и моральным стеснением. А с другой стороны, будь смертная казнь – Раскольников не сдался бы властям. Да и Соня наверняка не стала бы уговаривать его на верную смерть идти. А так – шанс с каторги новым человеком вернуться.
Студент на эти слова усмехнулся.
- Много ли «Раскольниковых» каются в своих преступлениях?
Отец Гермоген только пожал плечами. Студент воспринял сие, как сигнал перехода в наступление.
- Ах, эти душещипательные разговоры! - воскликнул он, вкладывая в слова немалое презрение. - Ах, эти мне полеты духа и вопрошание: «Что есм вера?» По мне так, если хочешь проверить свою веру в человечество – займи деньги своим знакомым… А вообще-то, беда Раскольникова в том, что он всего двух человек убил, а не миллион. В первом случае – это уголовщина, во втором - политика. Кстати, вы читали последнее сочинение г-на Достоевского? Так вот, возьмем, к примеру, Алешу Карамазова, Алешеньку, этого херувима. Как он себя на суде повел? Благородно до невозможности. Его спросили: слышал ли он от брата Дмитрия угрозы убить отца? Слышал, отвечает тот кротко, слышал, как грозился убить. Правда я…я этому не верю. А подтекст: вы уж сами, господа присяжные и судьи, разбирайтесь. И все по честному, и все по благородному. И автор благоволит к нему и Дмитрию – идейному бездельнику, но очень хорошо умеющему свистеть про совесть, особливо, когда промотаны чужие деньги, а надобно добыть новые. Женщина доверила ему 3 тысячи рублей, он их прогулял с другой и затем послал брата сообщить первой, чтоб та на возврат долга не надеялась. Мило! Зато третий брат, Иван, хоть и атеист и нелюбим автором, а он один совестился по-настоящему и от тех мук с ума сошел. Зато Алеша чист, и все 100 тысяч папенького капитала к нему отошли. Каково? Тут поневоле креститься начнешь. Вот и у вас, отец Гермоген, церковь на том стоит. Все про Бога, да про душу, про бренность бытия, а в закромах все полнее и полнее становится. Бренность бренностью, а золотые кресты на шею вешать не чураетесь. Предполагаю, что нет лучшего на белом свете предпринимательства, чем делание из слов злата. На этой стезе не обанкрутишься.
Отец Гермоген продолжал спокойно прихлебывать чай из блюдечка, не забывая усмехаться в особо гневливых местах тирады.
- С вами, господин студент, спорить, все равно, что воду в ступе толочь. Так что выговаривайтесь себе без моего поспособствования.
- А может, вам крыть нечем?
- Есть, милок, есть, чем крыть. На любое слово два других найдется, только что проку в этом? Кто кого в чем убедить может, если каждый при своем мнении заранее готов остаться?
- Так наставили бы меня на путь истинный, - не унимался Студент. – Вы же пастырь наш духовный.
- Наставлять требуется того, кто в этом нуждается. А вы, сударь, уже себе все наставили: и рога, и копыта…
Студент громко и от души рассмеялся.
- Хорошо, ваше преподобие, ах как хорошо! Теперь…ха-ха… теперь мне и вправду крыть нечем!
- Ну что, помирились? – спросил Прохор Иванович.
- А мы и не ссорились, - весело ответил Студент. – Мы суть единство двух противоположностей. Кого они без нас ругать и стращать будут по-крупному? И мы на них свои молочные зубы оттачиваем. Свет и тень, так сказать. А человеку и на свету погреться охота, и в тени отдохнуть.
Смотрел я на этот листок и не мог вспомнить: откуда он? Сотворено мною. Однако… судя по желтизне листа, написано очень давно. Но я не помнил, чтобы занимался в младые годы сочинительством. И не помнил, чтобы меня занимали подобные вопросы. О чем писано? Что за студент? Что за отец Гермоген? В связи с чем, я стал писать это? И «Братьев Карамазовых» помню смутно. Давненько читывал…
Взял следующий листок.
…- А давайте сыграем свою пьесу, где все мы переменимся на время и заживем другой жизнью - той, которой могли бы жить при других обстоятельствах. Ну, например, кто женат - станет холост, кто холост – станет женатым, кто беден – богатым, и наоборот. А вольнодумец станет верноподданным, а отец Гермоген – революционером. А? Сыграем? Правда, недурно придумано?
- Пристало ли нам дурака валять, - ответствовал отец Гермоген. – Комедианты мы что ли? Да и лета не те, чтоб шутами гороховыми представляться.
- А почему бы ни сыграть? – вдруг поддержала Полина. – Без лукавства. Тогда и шутовства не будет. Ведь сыграем без зрителей и цензуры, так чего бояться? Дожди когда еще кончатся. Мы тут на даче позеленеем от сырости и ничегонеделания.
- И сыграть бы в духе «Гамлета», - мечтательно проговорил студент. - Гамлет - ведь нам близкая душа. У нас есть сознание долга, но парализована воля! Гамлет – практикующий мечтатель. Мечтал привносить в мир добро. А с чего начинает мечтающий делать добро? С того, что делает зло. Парадокс? Пьеса о том, как благими намерениями мостится дорога к аду. Но вспомните Дон Кихота, та же история, в сущности… Словом, хотели как лучше… И религия им почему-то не стала ориентиром. Да ее ни в «Гамлете», ни в «Дон-Кихоте» нет! Прямо атеизм какой-то! А ведь время, вроде бы, на дворе было сугубо религиозное. Можно и священника призвать… Но не позвали! Так что есть о чем подумать и порассуждать, да в лицах, в картинах.
- Во диавол-искуситель! Гляди, как чешет языком! – удивился отец Гермоген и вдруг хитро взглянул на хозяина дома. – Ну, так что, Прохор Иванович?
- Да вы что, в своем уме? Чего я бедняком буду прикидываться? Чушь и только, вот мой ответ.
- Ну, как знаете, - махнул рукой Студент. – Пейте свой чай всю оставшуюся жизнь.
И ушел.
- А ведь хитер студент, - проговорил отец Гермоген. – Ведь он, если глянуть в корень, на исповедь нас подбивал.
- Да-а, заманчиво это он придумал, - с задумчивостью проговорил Прохор Иванович.
- Чего тут заманчивого - дуры-то строить? – удивилась Авдотья. – Представьте, я, считай что, приживалка, тут перед вами начну барыню столичную изображать. Каково?
- И что было бы? – спросила Полина. – Что купила бы, чтоб соответствовать?
- Чего-чего… купила бы чего-нибудь, – Авдоться пожала плечами. – Да хотя бы бархатную кацавейку отороченную мехом в холод носить. Даже сейчас зябко, хотя и сентябрь, а зимой с утра, когда не протоплено, в самый раз…
- А я бы муфту для зимы и шапочку меховую, из соболя желательно, и с вуалью, - мечтательно проговорила Полина, и подперла подбородок кулачком. - Серьги бы еще…
- Серьги с камушками и я бы купила, - согласилась Авдотья.
- Ну-с, с дамами разобрались – что им играть, а вы бы чего сыграли, отец Гермоген? - спросил мимоходом Прохор Иванович, сосредоточенно дуя на блюдце с дымящей жидкостью.
- Студент меня «православным мусульманином» кличет. Корит за излишнюю, по его понятию, приверженность ко всему старому, и, надо полагать, с его колокольни, отжившему. Я бы, ей богу, поменялся с ним местом, чтоб он стал приверженцем монархии, старославянства и домостроя, а я, так и быть, в нигилисты бы перестроился. Быть нигилистом просто, слова изобличения и социального презрения с языка легко стругать, а вот как бы он защищал древние ценности – любопытно. Тут ум нужен.
Не помню. Совершенно не помню, с чего это и когда я стал писать? Надо же, выходит, и у меня была какая-то другая жизнь, которая ушла, и о которой я позабыл… Судя же по тексту, время действия избрано
