НА СТОЛКНОВЕНИИ ЭПОХ. Часть 2

свои ноги. Выше колен они все были синими в расплывшихся гематомах.
    -- Ты хоть знаешь, в каком бреду ты бился?! Я все на диктофон записала. Там и стихи твои новые, вдруг пригодятся... Теперь еще и компрессы из всяких вонючек придется прикладывать, чтоб гангрена не началась, -- вычитывала Лера, доставая из шкафа необходимую лечебную мазь. Она растирала его ноги, бинтовала и приговаривала:
    -- Рядом с твоим памятником на площади надо было поставить памятник всем, кто тебя опекал...
    -- О-ох... Да никто меня так раньше не опекал... Еловая моя голова, как я тебя раньше не заметил...
    -- Тогда я была еще призраком. Меня даже в зачатии не было.
    -- А, вот, за стихи тебе отдельное огромное спасибо!!!
   
              ГЛАВА 23.
    -- Ну, как у вас успехи? Хе-хе, -- Василий Петрович изобразил радушие.
    -- Пока немного. Но это объясняется кризисным состоянием после перебросок во времени.
    -- И, все-таки, уже что-то есть?
    Василий Петрович нетерпеливо ерзал на стуле.
    -- Как интересно собственными глазами увидеть, на что же способны настоящие гении.
    Лера молча ткнула ему в лицо распечатки листов с мнимыми его стихами. Василий Петрович жадно схватил их, развернул их и углубился в чтение. Он не отрывался от них в течение получаса. Лера терпеливо и настороженно ждала на своем стуле, на противоположной стороне стола напротив руководителя. Ей хорошо было видно его лицо. Она наблюдала за ним, молча. Оно было сосредоточенным. Иногда расплывалось в полуулыбке, непонятно от чего, иногда хмурилось. Лера стала переживать, что умудренный руководитель знает обо всем лучше ее самой и быстро вычислит строки известных всем произведений. Она почувствовала себя ученицей, которая содрала с учебника, под чистую, сочинение. А теперь пытается доказать, что это ее уникальная работа.
      Вдруг Василий Петрович оторвался от чтения. Лера напряглась. Но у шефа на лице появилась блаженная гримаса:
    -- Да, талантливый человек – талантлив везде!  У него есть своя индивидуальность, это чувствуется. Он – личность! Как это у него там:

                                          «Она – Маяковского тысячи лет:
                                          он здесь застрелился у двери любимой».
                                          Кто,
                                          я застрелился?
                                        Такое загнут!
                                           
    Именно эти строки Лера перекрутила на изнанку, изменив их до неузнаваемости.
    -- Какие будут дальнейшие распоряжения? – сухо задала она встречный вопрос.
    -- Что? Ах, распоряжения... Ступай, работай. Работайте вместе. У вас хорошо получается. Смотри за ним внимательней, чтоб снова не застрелился.
    «Кажется, он что-то пронюхал...»
    Лера вышла от начальника со смутным чувством тревоги. Впечатление о том, что хитрый руководитель догадывается обо всем, не покидало ее. Надо было немедленно действовать: выводить Эскулапа из кризисного состояния, донести до него минимум правды и выходить из сложившейся ситуации вместе как можно скорее.

    -- Постарайся вспомнить, в какой момент газеты стали все, как одна писать о тебе всякую дрянь? – Лера отлично знала все события до единого, но хотела знать, что скажет он.
    Эскулап тер подбородок, вспоминая:
    -- Кажется, после того, как я вернулся из заграницы.
    -- Кому, по-твоему, это было выгодно?
    -- Врагам революции! – не колеблясь, ответил Эскулап. Лера глубоко вздохнула, опять абстрактный образ.
    -- И кто же эти враги?
    -- Те, кого я ненавидел и крыл стихами и прозой... А еще я заграницей нашел друзей и меня там слушали, приглашали...
    -- Значит, ты стал известен на весь мир. Но ты ведь представлял наше посольство, наш народ, нашу культуру. О чем же ты им рассказывал?
    -- О коммунизме, конечно же.
    -- Так что, правительству, которое не захотело тебе помочь, было не выгодно, чтобы ты рассказывал о коммунизме другим народам? Ведь тебе потом не хотели давать визу.
    Эскулап снова погрузился в раздумья.
    -- Как ты думаешь, почему друзья не пришли на твою выставку?
    -- Да они мне не друзья, всю жизнь завидовали, я это знал.
    -- Хочешь сказать, что они просто хотели насолить тебе таким образом?
    Великан снова потер подбородок большим пальцем:
    -- Прав был Борис, меня все время окружали меркантильные мелочные людишки. Это просто зависть успеху. Они ее просто прятали.
    -- Это не просто друзья. Это твои подчиненные. Ведь ты был руководителем группы. Она держалась на тебе. Слово руководителя должно быть законом для подчиненных. Попробовала бы я не явиться на конференцию по требованию Дэна...
    -- Да я вовсе хотел закрыть журнал. Или набрать новых людей.
    -- Похоже, они этого не боялись. На что же они рассчитывали?
    Эскулап хмуро смотрел в сторону Леры и думал. А она тихим глубоким голосом продолжала:
    -- На твоей выставке было много людей. Было сделано много фотографий рядом с тобой, я видела. И школьники, и комсомольцы, и еще какие-то деловые особы хотели сфоткаться рядом со «звездой». Скажи, пожалуйста, меркантильному человеку разве не хотелось бы извлечь хоть какую-то выгоду из дружбы с тобой?
      Великан молчал. А Лера продолжала:
      -- Скажи, разве они раньше не извлекали выгоду из твоей дружбы в нужный для них момент?
      Великан по-прежнему молчал и только косился в сторону Леры хмурым взглядом: что ты этим хочешь сказать? А Лера продолжала:
      -- Скажи, а почему они решили все вместе не прийти к тебе на выставку, ведь ты был в зените славы? Это что, одномоментное решение? Или заговор? Но у заговорщиков всегда есть лидер. То есть, инициатор сговора. Ты можешь сказать, кто он?...
      -- Что ты, барышня, мне загадки задаешь? В прятки, что ли, играешь!
      -- Я не барышня, я – психолог. И если задаю загадки, значит над ними нужно подумать. Это нужно тебе, в первую очередь... И мне.
    -- То было ужасное время для меня, пока я сюда не попал. Моя новая пьеса потерпела провал в нескольких театрах сразу.
    -- А у тебя всю жизнь только успех был?
    -- Да какой там успех! Ну, не всегда, конечно... Но, ни одного хлопка, ни одной эмоции из зала...
    -- Когда люди хлопают, они заранее знают, что это хорошо. Или просто льстят. Над твоими пьесами необходимо думать. Тем более, над новыми. Зрители молчали, значит – думали. И я уверена, что должно пройти время, чтобы любое произведение нашло своего зрителя и читателя.
    -- А когда я пришел к комсомольцам Красной Пресни, они мне такие вопросы стали задавать. Вот тут-то был настоящий бой!
    -- Ты победил?
    -- Да, я им доказал!
    -- Вот видишь. Я читала твой доклад о выступлении в доме комсомола Красной Пресни. По моему мнению, нет ничего удивительного в таких вопросах. Совершенно объяснимое состояние молодежи, которой хочется подольше пообщаться с известным человеком, являющимся их лидером. Это еще раз говорит о том, что ты по прежнему был популярен и никто не смог бы доказать людям обратное. Но об этом кто-то знал. Хорошо понимал всю ценность того влияния, которое ты оказывал на людей. Как ты думаешь, кому мешал твой талант?
      Великан молчал, нахмурившись. Лера понимала, что ему сейчас сложно определиться. Она настойчиво подталкивала его к выводу:
    -- Хорошо, давай по порядку. Кому ты мешал и почему? Правительству?
    -- Они вычищали меня из рядов советской власти.
    -- Каким образом?
    -- Не пускали заграницу.
    -- Получается, они боялись тебя потерять.
    -- До меня дошли слухи, что они боятся, что я буду критиковать Россию заграницей и переброшусь на другую сторону баррикады. Но я писал только для нашего народа. А критика моя для того, чтобы улучшить их жизнь и быт, чтобы многие смогли обогатить свое воображение, отточить свою волю к борьбе за коммунизм. Я их вдохновлял.
      Лера шумно вздохнула. Теперь она сама смутно понимала цель своей беседы. Судя по горячим доводам Эскулапа, правительство такого преданного «воина» должно было на руках носить. И оно бы носило. Тут Лера прозрела.
    -- Скажи, а в чем, собственно ты считаешь существенными свои неудачи в то время?
    -- В газетах даже портрет мой перестали печатать. Они обвиняли меня во всех смертных грехах.
    -- Откуда они знали про эти грехи? Ты ведь им не рассказывал.
    -- Нет. С редакторами я о себе мало говорил. А когда журналисты приставали с вопросами, ругался и заявлял: «Идите к черту! Когда надо будет, сам напишу. Сам писатель.»
    -- А кому ты мог рассказывать о «своих грехах».
      Он думал, перебирая в памяти всех знакомых.
    -- Вероятно, это человек, знающий о тебе много. Знающий тебя долго и хорошо. Он должен быть из твоего близкого окружения. Мало того, вероятно, у него есть связи на верхушке. Знакомства в газетах...
      Не успела Лера закончить фразу, как здоровяк хлопнул себя по коленям огромными ручищами:
    -- Так вот оно что! – он сжал кулаки, -- Вот, значит, какая месть! Ну и семейка... Я давно понимал, что этот типчик мне завидует больше всех...
    -- Понимал, а все равно дружил с ними.
    -- Меня удерживало чувство долга. В самом начале они здорово мне помогли. И... наверное, любовь.
      -- Но я ведь видела, ты ее давно разлюбил, просто не мог отвязаться от ее манипуляций... Глупые историки в книгах пишут другое, но я все поняла там, по твоему поведению, по твоим стихам. Ты ведь хотел уйти от манипуляций?
    -- Да, я делал это несколько раз.
    -- Что тебе мешало?
      Но великан уже не слушал Леру и не воспринимал ее вопросы. Он отошел к окну, обхватив плечи обеими руками, и думал о своем, тупо глядя во двор. Лера поняла, что умение благодарить стоит для него превыше собственной жизни. И это у него, должно быть, от грузинского народа. Вдруг, он резко развернулся и, схватив куртку, кинулся в прихожую.
    -- Володя, ты куда? – Лера бросилась за ним.
    -- Хочу отомстить! – великан был вне себя от ярости.
    -- Кому? Как ты хочешь это сделать?
    -- Сейчас же скажу твоему Дэну, чтобы он отправлял меня домой. У меня там много дел!
    -- Нет! Нельзя! Там же... Там тебя ждет... Нельзя менять ход истории, понимаешь. Ведь это было не вчера. Сто лет прошло. Если ты что-нибудь изменишь, у человечества не только прошлого, будущего не будет!
    Лера хватала великана за все, что могла и тянула назад от дверей: за руки, за ворот рубахи, за туловище. Наконец она выбилась из сил в неравной схватке, подбежала к двери, почти упала на нее спиной и, теряя силы, сползла вниз, повторяя:
    -- Не надо, пожалуйста... Ради мня... Все чем можешь отомстить ты теперь – жить здесь по новому, как ты умеешь... Мы ведь дали тебе этот шанс!
    Великан упал на нее сверху, уткнулся в ее плечо и, как маленький, бесшумно зарыдал. От бессилия и злости. Но, увы, он должен был впервые в своей нелегкой жизни отказаться от боя. Лера тоже плакала, но слезы лишь увлажняли ее ресницы и щеки. Больше всего она боялась, что Дэн, узнав, что Лера выдала секрет великану, отстранит ее от дальнейшей работы. На ее место поставят другого психолога, который изведет ее подопечного своими пустыми собеседованиями и тестами, и тогда он действительно пропал!

              ГЛАВА 24.
    В замке над их головами бесцеремонно загремел ключ.
    «Это Дэн!»
    Лера начала лихорадочно отталкивать Эскулапа от себя:
    «Скорее, скорее. В комнату! Нас