НА СТОЛКНОВЕНИИ ЭПОХ. Часть 2

видела. А ведь свидетелей убирают. А что, если она сама заманила в ловушку этого доверчивого чудака. Но как мог выйти незамеченным убийца? Значит, она его прикрыла... И вдруг Лере вспомнилась записка. Она осторожно встала. Светильник включать не хотела, боясь нарушить сон «пострадавшего».  В дальнем углу шкафа на ощупь нашарила экземпляр книги, которую ей подарил Дэн, и которую она тщательно прятала от своего подопечного. Вышла на кухню и открыла на нужной странице:
    «Всем
    В том, что умираю, не винте никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
  Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ, (другим не советую), но у меня выходов нет.
  Лиля – люби мня.
  Товарищ правительство, моя семья – это Лилия Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.
    Если ты им устроишь сносную жизнь – спасибо.
  Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
   
                                              Как говорят –
                                                                «инцидент исперчен»
                                              Любовная лодка
                                                                    разбилась о быт.
                                            Я с жизнью в расчете,
                                                            и  ни к чему перечень
                                            Взаимных болей,
                                                                      бед,
                                                                              и  обид.
  Счастливо оставаться.
                                                                                Владимир Маяковский
                                                                                                                  12.04.30г.
        Товарищи ваповцы, не считайте меня малодушным.
        Сериозно, ничего не поделаешь.
        Привет.
      Ермилову скажите, что жаль, снял лозунг, надо бы доругаться.
                                                                                                            В.М.
        В столе у меня 2000 руб – внесите налог.
        Остальное получите с Гиза.

    Да, очевидно, это был его стиль. Но все же. Тонкая интуиция психолога подсказывала Лере, что все в этой записке пропитано фальшью.
      Во-первых. Да, там указаны факты, которые мог знать только ее подопечный. Но записка написана так весело, с таким утонченным чувством юмора, присущим только ему, чьим именем она подписана. Никак не верится, что человек всерьез был сражен депрессией и действительно хотел уйти из жизни. А ведь суицид – это в первую очередь расстройство психики, которое характеризуется потерей чувства юмора и состоянием безысходности. Значит, написана она была им в здравом состоянии (что, мало вероятно) или же вовсе не им.
    Во-вторых. Каждая строчка теперь говорила Лере многое, все против тех, кто ее сочинил, постепенно рисуя  психологический портрет сочинителя.
      В том, что умираю, не винте никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
  Понятно, почему никого не винить, и не сплетничать. Чтоб расследование, якобы, по его просьбе долго не длилось и слухи всякого рода не распространялись. Но он всю жизнь только и делал, что обвинял строй и правящих в нем бюрократов в тягости своего положения. Разве мог он сам себя назвать покойником при жизни?! Он, любивший жить до потери пульса в любых условиях: «Ненавижу всяческую мертвячину, обожаю всяческую жизнь.»
      Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ, (другим не советую), но у меня выходов нет.
  Лиля – люби мня.
Совершенно понятно, почему «выходов нет». Кто-то просто «перекрыл» эти выходы со вех сторон для него сознательно. Думали, «доконают». А, потом, видя, что он до последнего борется и ищет «выходы», решили сделать дело за него. И потом, зачем Лиля должна любить его, ведь он в ее любви разочаровался, понял – она его никогда не любила. Это бесповоротный процесс. Они даже стихи его перекрутили. На месте строк «с тобой мы в расчете», написали «я с жизнью в расчете». Чистейшей воды халтура. Разве стал бы он перекручивать собственные стихи так мелко. Если бы он это и задумал, то по такому случаю написал бы грандиозный шедевр. Ведь это же прощание с жизнью!
      Товарищ правительство, моя семья – это Лилия Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.
    Если ты им устроишь сносную жизнь – спасибо.
  Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
    В ней указан состав семьи, который в голову здравомыслящему никогда не придет. Лера вдруг обомлела, не имея возможности пошевелиться от неопровержимой догадки. Никакой не сумасшедший сочинял эту записку. Совершенно здравомыслящий человек. И даже очень здравомыслящий и юридически подкованный. Вот кому было выгодно это преступление, а вовсе не вапповцам и не гэпэушникам, с которыми он дружил. Да и сработанно оно грязновато, органы власти так не «убирают». Можно было бы подстроить элементарную аварию. А сколько раз он ездил с ними за город на пикник и «поупражняться в стрельбе». Там можно было подстроить все, что угодно и списать это все на «пьяную дурочку». Но так стихийно и в собственной квартире... Это наводит на подозрение кого угодно. Но вот еще одни строки: «Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.» Как они разберутся? А ведь Лиле было присвоена половина гонорара от их издания, после случившегося. И стихи его продолжали печатать очень долго, он никогда не был запрещенным поэтом, хотя и «вводили их насильно, как картофель при Екатерине», по словам Пастернака. Тот, кто составлял эту записку, должен был очень хорошо знать личность поэта со всеми ее закоулками, а так же его почерк. Но так могут знать только люди, с которыми он общался очень долго и близко.
      Ермилову скажите, что жаль, снял лозунг, надо бы доругаться.
                                                                                                            В.М.
        В столе у меня 2000 рублей – внесите налог.
        Остальное получите с Гиза.

      Станет ли человек в таком состоянии думать о том, что «надо бы доругаться»? Это говорит о том, что он находился в состоянии борьбы за существование, значит, инстинкт самосохранения у него не исчез, наоборот, обострился. Как же мог возникнуть суицид? Шито-крыто, а узелок-то – тут. Вот он, узелок. Торчит черным по белому. Ни чем не скроешь! Вот он – убийца, улики налицо! Даже о 2000 рублях упомянуть не забыл, чтоб меньше налог за журнал  «Новый Леф» платить надо было потом.  Ну и повеселились же они, когда писали всю эту мерзость! Ничего, теперь веселиться буду я... Когда отомщу.
        Кстати, записка... Лера вовсе забыла о ней. Ведь если ее не было в кармане, значит, она должна была остаться на столе. Лера на цыпочках вошла в комнату и снова  потихоньку включила пленку. Пересмотрела все от начала до конца. Внимательно смотрела на стол, но среди бумаг было сложно что-нибудь понять. Конечно, ее там не было, иначе гостья увидела бы ее и прочитала. О, да тут еще один сюжет. После продолжительных помех Лера увидела в той же квартире людей из разведывательного отдела. Среди них товарищ исследуемого, Агранов и, надо сказать, очень близкий товарищ. Он подошел к столу, увидел на нем исписанный лист бумаги, взял в руки, прочитал и тут же сунул в карман. Стоп! Лера прокрутила этот эпизод трижды. Так и есть, это та записка, которую она искала в карманах уже здесь, и та, которая должна была оказаться на столе тогда. Но появилась она только сейчас. Но зачем этот человек сунул ее себе в карман, если она представляет собой важный момент для расследования. Неужели, это он подбросил ее. А, может, как раз и нет. Он хочет прикрыть того, кто подбросил. У Леры мутилось в голове от этой путаницы. Она чувствовала, что здесь кроются все факты, приближающие ее к истине, но озарение  не приходило. А, может, это все же суицид? Что же делать тогда?  Все, чтобы его не повторилось здесь! И только в этом заключается ее работа.
    Совсем измотанная, Лера выключила дисплей и почти подползла к дивану. Ее подопечный заворочался и что-то пробубнил во сне. За окнами брезжил рассвет. Глаза у Леры сомкнулись сами, она почти впала в забытье и, вдруг, молния пронзила ее мозг. Ну, конечно же, вот кто руководил парадом, как я сразу не догадалась! Он руководил всей его жизнью с самого начала. Он влюбил его в свою жену и удерживал возле нее всю жизнь ее же уловками. Именно ему это было выгодно, как никому другому! Эскулап по своей доверчивости просто этого не понял в самом начале. А ведь после того, как они стали жить все втроем, их трио получило пропуск в высшие круги общества. И все эти связи были налажены невесть, каким способом. У странной четы было довольно таки «невинное» хобби – коллекционировать и собирать таланты вокруг себя. И все эти «осады» творчества потом были подстроены с его легкой руки, при помощи связей, которые он заимел на верхушке. Ведь разбитым отчаянием человеком управлять куда проще. Чтоб у него «выходов не было». Это все происходило именно тогда, когда страсть стала угасать безвозвратно, а с глаз спадать пелена иллюзий. «Золотая рыбка» стала уходить из его рук, и он решил убрать «яблоко раздора», иначе потерпел бы крах от него же. Ведь как этот огромный эскулап своего дела давил вот таких «клопов» в своих последних изданиях! Вот оно – то, от чего Лера должна уберечь своего подопечного, за которого теперь отвечает. От дальнейших манипуляций и зависимости. Она должна научить его жить!
      И еще один вопрос будоражил Леру. Зачем от нее скрывают эти факты? Как бы там ни было, но ГПУ давно уже нет, правительство поменялось, и тех людей, кто его подставил уже тоже нет. Какая кому разница, от чьих рук пал поэт... А вот есть разница! Леру опять пронзила новая догадка.

          ГЛАВА 17.
      Дэн не звонил, находясь в командировке. Это время должно было бы стать отдыхом для них двоих. Но подопечный волновал Леру еще больше. Его угрюмый вид, тоска в глазах. Ему б стихи писать... Но о чем? Ведь он еще не знает здешней жизни. Ему бы пообщаться по душам... Но с кем? Кроме Леры он никого здесь не знает. Да и внешне он осунулся, что называется, стал терять форму. Штаны «треники», с выдутыми коленями, которые он больше не снимал. Похоже, ему было все равно, в чем ходить. Так и шатался по двору целыми сутками и становился похожим на обычного заурядного алкаша. Хотя, с момента переброски по времени больше не пил. Лера понимала, у него настоящая депрессия. Вовсе не та, что была там, когда он хмурил брови и зло смотрел на всех. Тогда он был готов к боевым действиям и отражению любой атаки. Он жил. А здесь... Уныние, тоска, безысходность. Он даже с Лерой теперь говорил очень мало. Как тигр в запертой клетке мечтал о джунглях и свободе. Единственное, что его немного поднимало – любовь. И Лера не могла ему в этом отказать долгими безумными ночами. Ведь это была единственная ниточка, связывающая его с жизнью.
    -- Скажи, детка, коммунизм уже построили или нет? -- спрашивал великан, обхватив Лерины коленки своими огромными «лапами». Лера успокаивала его, заботливо гладя по голове:
    -- Построили, построили. Только не такой, как ты думаешь.
    -- Так что ж, и у вас всякой нечисти тоже хватает? Будем драться!
    -- Будем, будем. Но не так, как ты дрался там.
    -- А