Роман и Джета - Ромео и Джульета?

офицера, но вспомнив - в каком он сейчас аховом положении и, что никакой он, ни офицер, обреченно произнес: - Меня здесь болше никогда не вернуться.

  - Что, шашличком изобразить сэбя нэ хочется? – усмехнувшись, спросил мужчина, - Прокалывай, к чертям собачьим отсуда со своим сбродом и

запомны – сунэтэсь ищчо адын раз – вам будэт очен плохо.

    Командир, ссутулившись, повернулся кругом и побрел к машине.

    - Уходим, - пробормотал он Роману, с трудом продираясь в кабину, -

передай по колонне.

  Роман вышел из газика и срывающимся голосом передал водителю

следующей машины: - Разворачиваемся – уходим! Спокойно, не торопитесь, - памятуя заставу, добавил он.

  Волонтеры, понявшие, в чем дело, уже поспешно спрятавшие

заготовленные для «наведения законного порядка» палки, цепи и ножи; бледные и притихшие, испуганно косились на гагаузов, сжимающих в руках шланги и пожарные рукава…

    «Не солоно хлебавши», колонна вернулась в Кагул, разъехалась по

местам дислокации, и началось…!

  Среди волонтеров, во второй раз чудом избежавших страшной смерти,

началось повальное пьянство.  С парами алкоголя в задурманенных головах, зародилось чувство мести. Им необходимо было вылить на кого-то свою злость от неудачи двух своих военных походов.

      «Хоть на этих русских горожанах отыграться», - думали упившиеся

волонтеры.  Начались драки. Злые, как черти, задуренные «Народным

фронтом», опоенные вином добровольцы, цеплялись к жителям города по поводу и без повода. Они ходили по улицам города тройками, с дистанцией, между собой в пятнадцать-двадцать метров, с синими нарукавными

повязками. Шли, злобно скалясь на каждого прохожего, выискивая себе

очередную жертву для расправы.

      Одной из троек показалось, что водитель рейсового автобуса, стоявшего на остановке, погрозил им кулаком.  Тут же, по их крику, сбежалось

десятка четыре волонтеров. Навалившись на борт машины, раскачав,

опрокинули ее на бок. Из битком набитого автобуса, понеслись крики ужаса перепуганных пассажиров, плач детей; люди, находившиеся в ней,

вынуждены были, под улюлюканье и смех добровольцев, вылезать через

аварийные люки и разбитые окна. Кого-то избивали просто так, ловили

молодых женщин и совсем девчонок, тащили, похотливо щерясь, в свои автобусы и машины.

      Особенно старательно выискивали молодых ребят. Но те, попрятавшись, готовились к ночным схваткам. В гаражах, других укромных местах – они заливали в бутылки бензин, готовили рогатки, пращи, точили ножи,

вырезали палки поувесистей, подгоняли их под руку, снимали с велосипедов цепи…

    Роман, сменив махнувшего на все рукой и беспробудно пьянствующего командира, разъезжал по городу, останавливал распоясавшихся волонтеров, внушал им: что они не должны вести себя так с местным населением; что этим они вызывают к себе вражду, ненависть и противодействие, не только русских, но и молдаван. Однако стоило ему отъехать, как волонтеры тут, же принимались за старое.

  Проезжая по улице «Танкистов» в районе поликлиники, он увидел толпу своих подчиненных, яростно избивающих кого-то ногами. Растолкав толпу, увидел лежащего на земле человека, лицо которого было залито кровью, судя по всему, он был без сознания. 

  - За что вы его так?! – схватил Роман за грудки одного из волонтеров.

  - Он русский и избил наших трех человек! – испуганно, втянув голову в плечи, ответил тот.

  - Вот прямо так, сам подошел и начал их избивать? – не отпускал его

Роман.

  - Нет, этот, - кивнул головой в сторону лежащего мужчины волонтер, - нес из магазина два хлеба, а ему, - ткнул он пальцем в сторону в волонтера, держащегося руками за промежность, - показалось, что для него это много, и он выбил ногой хлеб из рук этого, - опять кивнул он в сторону лежащего на земле человека. - А этот, - ударил его ногой прямо между ноги, видишь - ему и сейчас болно! Этот, кажется, разбил ему все яйца, то есть, все его мужское имущество, и что он теперь должен будет сказать своей жинке

Дорине и любовнице Албине? А потом этот, как ударил его, прямо вот так, - показал он руками, - боксом, боксом Степана в лицо и, наверное, сломал ему челюсть. А я начал убегать, а этот как дал мне ногой под зад, что я упал, ударился головой, поцарапал себе лицо и теперь у меня очень сильно болит голова - он, наверное, отбил мне весь ум. А потом подбежали все наши и начали нас защищать…

  - Все ясно, - отмахнулся от него Роман, - поднимите его и несите в машину, - приказал он волонтерам.

  - Не надо вести меня в машину…, - поднимаясь на ноги, заплетающимся языком, сказал человек, и с трудом выпрямившись, встал во весь рост.

Утвердившись на ногах, обвел собравшихся вокруг волонтеров

презрительным взглядом, провел рукой по лицу - увидев на ней кровь - 

полез в карман…

  - У него там нож! – истерично завопил кто-то из волонтеров и бросился к нему, чтобы помешать извлечь оружие из кармана.

  - Стоять! – крикнул Роман, но напрягся, готовясь к любой неожиданности.

  Мужчина, только, что поднявшийся на ноги, пошатываясь, и все так же презрительно усмехаясь, вытащил из кармана носовой платок и начал

вытирать им кровь с лица.

  - А-а, это ты, румынский прихвостень? – снимая платком сгустки крови с лица, усмехнулся пострадавший, посмотрев на Романа.

  - Вы меня знаете? – пропустив мимо ушей «румынского прихвостня» - “чего не скажешь, когда тебя так избили!”, - подумал он. - Откуда? –

удивленно спросил Роман.

  - Как же не узнать? – все так же усмехаясь, отвечал мужчина, -

Племянничек тренера Петроае, -  Виноградник совхоза Трифешты

помнишь?  А картину Репина: «Тренеры, бегущие по винограднику» - не помнишь…? Что, теперь вспомнил? - увидев, по реакции Романа, что тот не забыл их встречу в Трифештах, - Дождался, гнида, своего часа…?

    Вглядевшись в разбитое лицо мужчины, Роман с трудом начал узнавать в нем одного из тренеров, работавших, в июне – июле, на виноградниках, затягивая их проволокой.

    Так это же…! – полыхнуло в его мозгу.

    Перед ним всплыла комната, куда увел его дядя Николай от матери и деда, и его четкие фразы, кусками вырванные из контекста: «…твой отец, тот, что подошел к нам первый. … Они так красиво и сильно любили друг друга.  Твоя мать не захотела пойти за него замуж, на то у нее были свои какие-то причины.  Он? Он ничего не знает о тебе, но очень долго искал твою мать. Не получилось. В общем, запомни: твой отец очень хороший человек…

  Да, это он! - узнал он окончательно в человеке Романа Степановича и крикнул: - Ко мне его! В машину! Осторожнее, черт тебя побери! –

вызверился он на одного из своих охранников грубо потащившего Романа Степановича.   

    В кабинет, куда привели Романа Степановича, вызвали врача

травматолога Марковяну, ярого националиста, активного члена городской организации «Народный фронт».

    Врач, с очень недовольным видом, дескать: «нечего мне больше делать, как только осматривать в нерабочее время, каких-то русаков», - начал обследовать пострадавшего.

      - Ничего серьезного, - сказал он, небрежно махнув рукой, - так,

поверхностные раны, - на скорую руку, осмотрев Романа Степановича, сделал он заключение.

      - А если я привезу другого травматолога, русского, и он найдет, что-

нибудь серьезное…?  - спросил Роман, и многозначительно продолжал, - Осмотрите больного, как следует – ему предстоит очень серьезное задание, и он нам нужен здоровым.

    С интересом, и некоторым удивлением посмотрев на Романа, затем на больного, Марковяну; сделав, какие-то выводы, тщательно обследовал пострадавшего, наложил повязку на разбитую голову. Закончив обследование, он подробно доложил об отсутствии угрожающих жизни и здоровью симптомов, за исключением нескольких гематом в области грудной клетки и крупных ссадин на лице, которые, «в скором времени, должны оздоровиться сами по себе». Уходя, травматолог доверительно шепнул Роману: - Вы не очень доверяйте этому русскому, он, хоть и не коммунист, но на митингах против «Народного фронта» выступал, чуть ли, не больше всех.

      - Спасибо, господин Марковяну, мы все знаем, так надо было для дела,

- так же шепотом, и многозначительно ответил ему Роман.

      - А-а, - понимающе закивал головой врач, и, более благожелательно,

посмотрел в сторону Романа Степановича…

      - И зачем вы меня сюда привезли? - спросил избитый мужчина своего более молодого визави, - О русском подполье в городе мне ничего неизвестно, о расположении складов с оружием – тоже. Да и нет, насколько мне известно, ни подполья, ни оружия, во всяком случае, пока.

      Роман, молча, рассматривал отца: «Красивый мужчина –

не удивительно, что мама полюбила его. Мужественное, благородное лицо, хорошо сложен.  А мы с ним - похожи, – обнаружил он вдруг, - у нас один и тот же нос, глаза…. Нет, цвет глаз тот же, а вот расстояние между ними….  У меня, оно, пожалуй, шире, как у мамы, а вот овал лица, лоб такие же…».

    - Что вы рассматриваете меня, как картину? – нарушив молчание, возмутился Роман Степанович, - Собрались сажать, так сажайте, если есть за что. Но, как мне кажется, на моем месте вы поступили бы, точно так же, или я ошибаюсь?

    - Нет, не ошибаетесь, - коротко ответил Роман.

    - Знаете, вы мне кажетесь умным человеком, и мне непонятно, как вы, интеллигент…, - задумчиво произнес Роман Степанович, в свою очередь, разглядывая, сидящего напротив, очевидно, далеко не рядового

исполнителя всей этой, кем-то заваренной исполинской каши, влезли в это дерьмо.

    Было в молодом человеке, что-то очень знакомое, кого-то напоминающее, но кого...?

    - Кстати, - решил спросить старший Роман, - как мне вас величать? Не запомнилось, знаете ли, - усмехнулся он, - в ту встречу на винограднике,  ваше имя.

    - Зовите Романом, Ромой, можно, даже, Ромочкой, - насмешливо отвечал собеседник Романа Степановича, а в уголках его рта образовались едва

заметные складки, выражающие горечь и сожаление.

    - Не понял?! – удивленно вскинул брови старший Роман.

    - Это я так пошутил, - ответил младший. Больше всего на свете ему сейчас хотелось обнять этого человека, прижаться к его широкой груди, почувствовать, наконец, сильные, мужские руки отца. Как ему в детстве не хватало их…!

    - Да, - продолжал Роман Степанович, - мне непонятно, как вы, повторяю, далеко не глупый человек, могли связаться со всей этой, простите,

шелупонью?

    - Вы думаете ваша, с позволения сказать, шелупонь лучше? Вы что, не видите, что вас, русских, бросили здесь на произвол судьбы, а если быть категоричным, то – предали! Да предали; и здесь в Молдове, и в Прибалтике, и на Кавказе, и в Казахстане, и в Киргизии. Что сделал ваш новоявленный президент? Быть может он предложил вам всем переехать в Россию,

предоставив жилье и работу? Или, что-то сделал для того, чтобы вам жилось здесь спокойно…?

    - Минуточку…, - попытался перебить его Роман Степанович.

    - Простите, вы, конечно, старше меня, но я позволю себе, на правах

хозяина кабинета, выговориться первым. Вот здесь все это стоит, - показал

Роман себе на горло, двумя, разведенными вилкой пальцами. – Так, что

сделал ваш президент? О-о! Он опубликовал, видите ли, – помахал он кистью руки в воздухе, - в газете