ребенком.
МАЯКОВСКИЙ.
Не обижайся… А хочешь, я о тебе скажу?
Эльза ласково и немного лукаво глянула на Маяковского, и несколько раз кивнула головой.
МАЯКОВСКИЙ.
Нам потому с тобой так хорошо, что мы общаемся, как два художника. Да, да! Я прекрасно чувствую, как в тебе спрятана огромная творческая пружина. Какая-то невидимая, но прочная нить пока сдерживает эту пружину, но с каждым годом ее сила все возрастает и возрастает. Рано или поздно, найдется смельчак, который перережет эту нить. И тогда твой талант расцветет как огромный яблоневый сад.
ЭЛЬЗА.
Как я хочу, чтоб это был ты?
МАЯКОВСКИЙ.
Увы, это не возможно. Художнику нужна муза. Мне она явиться в виде ключа от двери, а тебе в виде острого ножа, для невидимой нити.
Эльза отталкивает Маяковского от себя.
ЭЛЬЗА.
Ты нарочно придумал сказку о пружине, чтоб не писать мне стихи.
Некоторое время Эльза и Маяковский идут молча.
МАЯКОВСКИЙ.
А чем занимаются твоя сестра и ее муж?
ЭЛЬЗА.
Осю призвали в армию, но Лиля через свои связи устроила его в петербургскую военную автошколу. У него много свободного времени, иногда он занимается адвокатской практикой. Лиля ведет богемный образ жизни, театры, балы, встречи с интересными и нужными людьми. Иногда устраивает чьи-то дела, получает за это деньги. Но в основном они живут на деньги Осиных родителей.
МАЯКОВСКИЙ.
Вы с Лилей дружно жили в детстве? Осторожно!
Маяковский подхватил Эльзу под руку и отвел в сторону. В это время работники, меняя новую вывеску над магазином, опускали вниз старую.
ЭЛЬЗА.
Лиля всегда была очень властной, и мне от нее здорово доставалось, а ей в свою очередь от мамы. Но, детские обиды в прошлом, с годами мы стали очень дружны. Помню, после того, как мама укладывала нас спать, мы еще долго сочиняли какие-нибудь пьесы, сказки в которых были главными героинями. Но и тут она умудрялась отбирать у меня самые дорогие украшения и платья. Теперь мы самые лучшие подруги. Эту шляпку и кораллы она мне подарила. Вот мы и пришли.
МАЯКОВСКИЙ.
А ужином нас накормят?
ЭЛЬЗА.
О, да. Гостей здесь любят.
МАЯКОВСКИЙ.
Тогда неудобно, с пустыми руками. Нужен хоть букет цветов для хозяйки.
ЭЛЬЗА.
Не слишком ли рано ты стал ухаживать за Лилей?
МАЯКОВСКИЙ.
Не говори глупостей.
Маяковский и Эльза заходят в подъезд дома.
КОНЕЦ ЭПИЗОДА.
НАЧАЛО ЭПИЗОДА.
ИНТ. Петербург. Вечер. Квартира Бриков. Для экономии места дверь между комнатами снята. Двух спальная кровать отодвинута в угол комнаты. Кроме хозяев в квартире еще около десяти гостей. В основном это творческая молодежь, поэты, художники, есть одна студентка консерватории. Играет патефон. Кто-то танцует. Молодой художник делает искрометные карандашные портреты присутствующих. Слышны шутки смех, царит непринужденная обстановка вечеринки. Эльза и Лиля накрывают на стол.
ЛИЛЯ.
(Эльзе)
Ты когда едешь к маме?
ЭЛЬЗА.
Пока не знаю. Завтра с Володей едем в Куоккале, он обещал познакомить меня с Ильей Репиным. Кажется, Илья Ефимович хочет написать Володин портрет. Представляешь, пока Репин пил чай на даче у Чуковского, Володя сам нарисовал несколько его портретов, чем поразил художника наповал. А еще, через несколько дней приезжает Горький. У Володи с ним какие-то дела. Я тоже хочу пойти. Когда ж еще с такими людьми познакомишься.
ЛИЛЯ.
Ладно, я сама съезжу к маме. Странно, что вы еще куда-то ходите с ним. Судя по газетам, твой скандалист поссорился со всем миром.
Лиля достала и подала Эльзе набор серебряных вилок и ножей.
ЛИЛЯ.
(продолжение)
Разложи на том конце стола.
ЭЛЬЗА.
(раскладывая столовые приборы)
Ну, что ты! Володя только внешне такой колкий и задиристый, внутри он очень нежный и застенчивый юноша. И те, кто знает его не по газетам, безумно любят.
После беседы с сестрой, Лиля украдкой глянула на Маяковского. Он стоял возле фортепиано и читал какую-то тетрадь. Антипатия к поэту исчезла, а во взгляде Лили появился неподдельный интерес. Затем, как бы очнувшись, она посмотрела на Эльзу, не перехватила ли та ее увлеченный взгляд на Маяковского. Но нет, Эльза продолжала спокойно раскладывать столовые приборы.
ЛИЛЯ.
Тебе виднее. Только, пожалуйста, не проси его читать свои стихи. Мне еще скандалов не хватало.
В другом углу квартиры, на диване расположились Осип Брик, Давид Бурлюк и Василий Каменский. Они уже выпили водки и оживленно беседуют.
ОСИП.
Не понимаю, зачем вы, поэты, делитесь на группы? К чему вся эта борьба друг с другом?
БУРЛЮК.
Поймите, Осип, символисты, псевдо футуристы – это залежалый товар истории. Будущее за массовым искусством.
КАМЕНСКИЙ.
Вернее не за массовым искусством, а искусством для масс.
БУРЛЮК.
Правильно, простите за неточность. Стихи надо писать на языке улицы.
КАМЕНСКИЙ.
Сотрудничать с Бальмонтом и компанией, все равно, что пришить себе мертвую ногу, а потом удивляться почему началась гангрена.
ОСИП.
Но, Пушкин, Лермонтов? Зачем вы их отвергаете? «Бородино», «Сказка о царе Салтане», все кто умеет читать, не зависимо от сословий зачитываются этими произведениями!
КАМЕНСКИЙ.
Ну, как вы не поймете! Мы не против гениальных произведений прошлого! Мы против обожествленных икон под названием «Пушкин», «Лермонтов» и другие.
БУРЛЮК.
Мы не хотим, чтоб достижения прошлого навязывались нам, как закон жизни. Чем меньше ограничений, тем свободней творчество.
КАМЕНСКИЙ.
Я глубоко уверен, что и сам Александр Сергеевич был бы глубоко против своей канонизации.
В это время Маяковский подошел к проему двери между комнатами, оперся спиной о косяк. Немного постоял в задумчивой позе, а, затем, не обращая ни на кого внимания, стал читать отрывки из своей новой поэмы «Мария». Музыка и разговоры моментально стихли. Все присутствующие заворожено смотрели, как поэт без всякой жестикуляции, на одном интонировании гениально читает собственные стихи.
МАЯКОВСКИЙ.
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было
в Одессе.
«Приду в четыре», - сказала Мария.
Восемь,
Девять,
Десять
Вот и вечер
В ночную жуть
Ушел от окон,
Хмурый,
Декабрый.
В дряхлую спину хохочут и ржут
Канделябры
Меня сейчас узнать не могли бы:
Жилистая громадина
Стонет,
Корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
И вот
громадный,
Горблюсь в окне,
Плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая –
Большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
Должно быть, маленький
Смирный любеночек.
Она шарахается автомобильных гудков.
Любит звоночки коночек.
Полночь, с ножом мечась,
Догнала,
Зарезала, -
Вон его!
Упал двенадцатый час,
Как с плахи голова казненного.
Слышу:
Тихо,
Как больной с кровати,
Спрыгнул нерв.
И вот,-
Сначала прошелся
Едва-едва,
Потом забегал,
Взволнованный,
Четкий.
Теперь и он, и новые два
Мечутся отчаянной чечеткой.
Вошла ты,
Резкая, как «нате!»,
Муча перчатки замш,
Сказала:
«Знаете –
Я выхожу замуж».
Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите – спокоен как!
Как пульс
Покойника.
Помните?
Вы говорили:
«Джек Лондон,
Любовь ,
Страсть», -
А я одно видел:
Вы – Джоконда,
Которую надо украсть!
И украли.
Лиля выглянула из кухни, и стала слушать вместе со всеми. В руках она держала чашку чая, который приготовила для себя.
ЛИЛЯ.
(з.к)
А он не просто красив, еще и талантлив! Ах, Оська, Оська, как же ты разглядел в этом плохо одетом неотесанном бунтаре огромный талант! А как читает! Актер от Бога! Не слишком ли много талантов для одного человека. Хотя, какая разница, наконец, я слышу то, что давно хочу услышать. Сколько чувства, а трагизм! Каждое слово через сердце. Интересно, кого он так воспевает? А не все ли равно, пришел ко мне, значит, будет мой. А Ося, Эльза? К черту, все к черту, и адъютанта и бал. Это сильнее меня, сильнее их всех вместе взятых.
МАЯКОВСКИЙ.
Мария!
Имя твое я боюсь забыть,
Как поэт боится забыть
Какое-то
В муках ночей рожденное слово,
Величием равное Богу.
Мария –
Не хочешь?
Не хочешь!
Ха!
Значит – опять
Темно и понуро
Сердце возьму,
Слезами окапав,
Нести,
Как собака,
Которая в конуру
Несет
Перееханную поездом лапу.
Я тоже не ангел, я был им –
Сахарным барашком выглядывал в глаз,
Но больше не хочу дарить кобылам
Из севрской муки изваянных ваз.
Всемогущий, ты выдумал пару рук,
Сделал,
Что у каждого есть голова, -
Отчего ты не выдумал,
Чтоб было без мук
Целовать, целовать, целовать?!
Я думал – всесильный божище,
А ты недоучка, крохотный божик,
Видишь я нагибаюсь,
Из-за голенища
Достаю сапожный ножик.
Крыластые прохвосты!
Жмитесь в раю!
Ешьте перышки в испуганной тряске!
Я тебя пропахшего ладаном, раскрою
Отсюда и до Аляски!
Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!
Глухо.
Вселенная спит,
Положив на лапу
С клещами звезд огромное ухо.
Маяковский закончил читать. Со всех углов раздались аплодисменты. Осип вскочил с дивана, подбежал к Маяковскому.
ОСИП.
Разрешите взглянуть.
Не дожидаясь ответа, Осип буквально выхватил тетрадь у Маяковского, и, неся ее как огромную драгоценность, пошел читать в свободный угол квартиры. Но ему не дали уединиться. Тот час же вокруг Осипа образовался круг любознательных поклонников Маяковского. Эльза осматривала окружающих взглядом именинницы, но на нее никто не обращал внимания, и она немного расстроенная вернулась на кухню. Когда всеобщая буря восторга немного утихла, Лиля подошла к Маяковскому.
ЛИЛЯ.
Хотите теплого чая?
МАЯКОВСКИЙ.
Спасибо, хочу.
ЛИЛЯ.
Владимир Владимирович, мне нужно с вами поговорить.
Маяковский спокойно выдержал откровенный и восхищенный взгляд Лили.
МАЯКОВСКИЙ.
Какое совпадение. Мне тоже.
Лиля и Маяковский отошли к окну. Не зная с чего начать разговор и заполняя паузу, Лиля, глядя в окно, присела на подоконник, и откинулась спиной к стене. Не сделав ни одного глотка чая, Маяковский поставил чашку на другой конец подоконника.
ЛИЛЯ.
Я знаю, вы довольно давно дружны с Эльзой…
Маяковский отпустил штору, так, чтоб Лилю было меньше видно, и положил руку на её бедро.
МАЯКОВСКИЙ.
Я не хочу говорить об Эльзе, я хочу говорить о вас.
Эльза, домывая последние фрукты, и сложив их в вазу, вдруг беспокойно оглянулась вокруг. Лили рядом не было. Она выглянула в комнату и стала искать ее глазами. Ни Лили, ни Маяковского нигде не было. Беспокойство и волнение охватили Эльзу. От смутного нехорошего предчувствия она даже покраснела. Окончательно убедившись, что в квартире их нет, Эльза выскакивает из квартиры на лестничную клетку.
СМЕНА ПЛАНА.
ИНТ. Лестничная клетка третьего этажа дома. Широкая лестница, чугунные перила покрыты сверху дубовой доской. Посредине лестничной клетки, в огороженном металлической сеткой пространстве ходит лифт. Лестница освещается узкими высокими окнами и маленькими электрическими лампочками. Между лифтом и лестницей есть небольшое пространство. Эльза посмотрела в низ. В этот момент Лиля и Маяковский, взявшись за руки, выходили из подъезда дома на улицу. Эльза все понимает, садится на верхнюю ступеньку, опускает голову на колени и плачет. Из квартиры на лестницу выходит Осип.
ОСИП.
Эльза? Что случилось? Что ты тут делаешь?
ЭЛЬЗА.
(сквозь слезы)
Лилька! Тварь! … Она опять… А еще сестра. Ося, ты же мужчина, сделай что-нибудь. В конце концов, ты ей муж или не муж?
Осип
