столь невысокой ступени, что я начинала уставать, переставая быть искренней, но делая все вежливо-автоматически, ненужную информацию пропуская меж ушей и настораживаясь лишь тогда, когда разговор шел о душе, о нравственности, долге, что тотчас затрагивало мою суть.
Но дети… Здесь никак не было неискренности, но величайшая ответственность и любовь, которая во мне была естественна. Детские глаза, вопросы, взгляды… Свой класс я полюбила всем в себе сразу же, но и другие… Нет, никак не могла уловить разницу. Я еще не знала, не могла знать, что каждый из них – непростая личность, имеет свои непростые качества, и отнюдь не всегда положительные, что держать их надо не столько любовью, сколько волей, терпением, внешностью, одеждой, взглядом, требовательностью, абсолютным исполнением своих обязанностей, непременно опытом, четкой методикой, умением заинтересовать, умением держать дисциплину, хорошим своим тылом, да и к каждому требуется подход уникальный, как и время.
Я не знала, что внутренним чувством, на которое и опиралась в себе, не научишь, не наставишь, не устремишь. Этого слишком мало. Это – для себя. Необходима твердость, абсолютная в себе уверенность, разумная любовь, непременно отличная внешность, правильные поступки. Я могла рассчитывать лишь на безупречное изложение материала, но методика, но опыт… Это совсем другой вопрос. Он, как и в преданном служении Богу, дает результат только вследствие долгой практики, непременно опыта, в результате внутренней силы, непременных качеств, в сотрудничестве с коллегами и самое главное – это опять же при наличии хорошего подспорья, т.е. условий жизни в своей семье, или хотя бы помощи и понимания или хотя бы, чтобы никто не требовал, не мешал и тем более не измывался, ибо и дома продолжается труд учителя в проверке тетрадей, дневников, в подготовке к урокам, в приведении необходимых вещей в порядок. Это целая система, которая должна работать без сбоев. В другом случае такая работа превращается в сильнейшую аскезу, великое внутреннее неудовлетворение, в частичное исполнение того, без чего в труде учителя - никуда.
Не имея такого абсолютного тыла, я устремилась выкладывать себя там и теми средствами, где мне никто не мешал, непосредственно в кабинете. День за днем я начинала входить в труд учителя, начиная учиться мыслить в этом направлении постоянно и находя, что здесь тоже есть немалое поле приложения своих внутренних и духовных сил и для творчества, и для поисков, и для реализации. Все в себе следовало направить в эту струю при всех внутренних своих разногласиях и не состыковках, полностью мобилизуя себя, контролируя, постоянно держа все вне себя в поле зрения, будучи начеку, ибо начинала воочию видеть, что за многими невинными глазками, устремленными на меня, были непреклонные в своей сути характеры, отнюдь не ангелы, но те, кто смотрел на тебя во все глаза и постоянно давал тебе оценку, а себе мыслью нащупывал те слабые места, где и можно было излить себя с той или иной осторожностью или уверенностью.
Учитель отнюдь не был в глазах детей слишком значимой фигурой. Привыкание к нему шло быстро, оценка ему давалась стремительно и далее… Это была реакция, которую следовало преодолевать, пускать эту струю в необходимое русло и никак не позволять выбиваться из-под контроля. Воистину, здесь и сразу требовался кнут и пряник, я же обладала только пряником и пока на этом стояла, однако, начиная все глубже и чаще мыслить о том, как бы этот пряник не помешал основной цели.
Строгость и принципиальность отнюдь не были мне чужды. Однако, их, эти качества я употребляла в основном к себе и в отношении тех, где это было решительно необходимо, эти качества никак не касались мужа и лишь в малой толике дочери, ибо я ей решительно все прощала, и наказания всегда заменяла долгими беседами по душам, сказками, наставлениями и любовью, и лишь в те моменты, где виделось сильное нарушение нравственности и проявление неоднократное не лучших качеств, там я применяла серьезный разговор и наставления или давала терпимую взбучку в виде шлепков, после которых вся обливалась слезами, просила прощение у дочери и, как могла, заглаживала свою родительскую вину и строгость и утихомиривалась, когда дочь шла на мировую. Но как быть здесь?
Я научилась говорить достаточно громко, ибо надо было излагать урок, как и донести всем, даже заигравшимся. Надо было управлять, быть авторитетной, быть также нравственной и понимающей, находить общий язык с каждым. Да, вопрос начинал утыкаться в святая святых – в дисциплину. Вопрос упирался и в то, как лучше преподнести материал, как объяснить его не только доступно, но и чтобы вошел и остался. Это требовало подготовки к уроку тщательнейшей, это требовало постоянной проверки тетрадей и дневников, чтобы быть постоянно в курсе учебных событий каждого и держать связь с родителями, как лучшими помощниками, это затребовало родительские собрания, общение, и снова размышления и снова поиски.
Тетради, журнал, педсоветы, посещение уроков опытных учителей, подготовка сподручного материала, вызов родителей, уборка пришкольных территорий, уборка непосредственно класса и школы… - все это было в школе, все это в свою меру и обустраивало и влияло на мой быт дома. И все же работать учителем было удобно тем, что уже после двух я была дома, убирала, готовила, стирала, ходила в магазин, воспитывала дочь, как могла проверяла тетради и несколько часов непременно отдавала своему роману, как своему великому детищу, ради которого было и все остальное.
Редкий день обходился без Сашиных скандалов, ибо он, работая на стройке, всегда был в той компании, которая легко втягивала его в пьянку, от чего он приходил домой, едва держась на ногах и неумолимо буйствовал; и мне приходилось срочно прятать тетради, дабы они уцелели, и буквально умолять его, унижаясь неимоверно и терпя оскорбления. В таких условиях все делать хорошо было практически невозможно, но я устремлялась как-то уложиться, уделяя много времени подготовке к урокам, планам, ища новые пути постоянно.
В начале урока я непременно сообщала детям план урока, тему нового материала, предстоящие пятиминутные самостоятельные и другие формы опроса. Далее, следовали «пять минут полета». Это были те минуты, которые я позаимствовала у других, когда я задавала классу вопросы по пройденным материалам, включая правила, теоремы, требуя всегда точных математических формулировок, заостряя внимание там, где преимущественно чаще всего ошибаются. Я добивалась того, что даже самые заядлые лодыри знали все правила, ибо их невозможно было не запомнить при такой постоянной системе повторения. Эти пять минут проходили быстро, однако также служили поводом для оценок. Зная расположенность этого возраста к играм и соревнованиям, я делила доску на три части, и каждый ряд радостно вступал в борьбу за первенство, получал плюсы и минусы за ответы с места, тем увлекаясь, упрашивая меня ответить, и на урок математики шли охотно, вновь предвкушая борьбу и выигрыш.
Но это и расслабляло, делало уроки возбужденными, и снова приходилось искать золотую серединку, чтобы все же математика заставляла и более глубоко мыслить, и надо было не упускать практику.
Учить решать задачи, учить мыслить – дело отнюдь не простое. Каждая тема дает свои методы, которые надо отрабатывать. Как, с какой стороны подойти к задаче, какой вопрос в себе поставить, как и в каком направлении надо начинать здесь двигаться, какой способ решения предпочесть, где именно применить новые знания и в чем суть нового… Мне казалось, что и урока мало, а уложиться в сорок минут было крайне необходимо. Все было бы возможно, но дисциплина… В общей сложности слабые ученики забирали у класса не менее пятнадцати драгоценных минут. Это то время, когда разговаривают между собой, или рисуют на парте, или заняты совсем другими делами, или легко встают и переходят с парты на порту, или когда, увы, жуют жвачку, или пускают самолетики, или когда класс в целом весь возбужден после урока физкультуры и мелко гудит… Один класс в большей степени, другой в меньшей, третий – идеально ведет себя… Но потерянное время есть во всех классах. Это время, когда делаешь замечания, когда призываешь к порядку, когда буквально удерживаешь некоторых за руку, когда интересуешься, чем заняты на последней парте, когда заставляешь забрать лишнее со стола, когда решаешь вопрос с забытыми ручками и закончившимися тетрадями, с мелом, тряпкой…
Сказать, что это была моя серьезная проблема, я не могла, но добиться максимальный результат было крайне необходимо. Для этого приходилось и беседовать, и вызывать родителей, которых скорее упрашивала, и делать записи как можно более лояльные, и просить ребенка, и пояснять ребенку в доверительной беседе. Уже с первых месяцев работы в школе я почувствовала, что есть опыт, что есть наработка понимания, что есть усилие учителя, как не прост ребенок, как не прост класс в целом, который или может последовать за тобой, безоговорочно принять тебя, либо терпеть, не признавать.
Внимание детей, авторитет у детей невозможно заработать раз и навсегда, но постоянно трудясь, иногда видя и сильнейшее свое падение и радуясь даже крошечной победе. Иногда это чувство победы было неожиданным и тогда, когда видела себя самым плохим во всех смыслах учителем. Иногда, когда мне приходилось подменять заболевших учителей в классах, где я вела, давая вместо, скажем, литературы математику, то ребята к великому моему изумлению кричали «ура!», что располагало ко мне и сердца коллег, хотя я прекрасно понимала, что есть это «ура» и насколько оно может быть зыбким и переменчивым. Здесь надо детям служить постоянно, влюбить в себя, несколько убрать дистанцию. Но это и чревато.
Однако, я все еще искала пути ко всем моим классам, ибо мои и так были от меня зависимы, должны были принимать так, как есть, и поневоле роднились, единились со мной нашими общими классными делами и проблемами, слушаясь и проявляя свое детское уважение и преданность, что для меня было величайшим счастьем, хотя были и те, кто абсолютно уклонялся от моего влияния, жили в классе особнячком, никому не принося неприятностей, но и ни к чему не тяготея и тем более ни с кем не раскрывая свою детскую душу. Но надо было расположить к себе и тех, и других, поскольку в этом мне виделся и залог успеха, и правильный и более-менее успешный учебный процесс. Игры, соревнования, быстрые самостоятельные, дополнительные занятия со всеми – все это входило в систему, но мне приходилось отмечать в себе, что сентябрьская дисциплина пошла на убыль, а это сказывается и на успеваемости. Так во мне зародилась идея использовать то в себе, что сблизит меня с детьми, что поможет. Вскоре я объявила всем своим классам, что по воскресеньям с двенадцати до часу в кабинете буду рассказывать сказки, а с часу – дополнительные занятия по математике для всех, где также можно получать оценки.
Дети потянулись к сказкам, по сути, ко мне, и это было действительно удачное,
