где мы с Нафисой частенько уединялись, сидя на
ступеньках, покуривая дешевые сигареты и долго обсуждая свои проблемы, как и
мечтая. Идя по этой лестнице сразу можно
было выйти на третий этаж к фотолаборатории Александра, не проходя по длинному
каридору. Отсюда и рукой было подать к моей комнате. Однако, на площадке между
вторым и третьим этажами Дмитрий приостановился и, не смотря на редкие проходящие здесь пары,
зажал меня в углу и, не спрашивая,
напористо и с силой стал покрывать лицо мое поцелуями, покрывая мой рот
своим стал целовать столь сильно и больно, что я не могла сказать и слова,
приговаривая при этом самые ласковые слова, и все вновь и снова, ломая меня и
мои протесты, бурно шепча мне что-то, прижимая к себе всю меня, не давая мне и
мгновения для осмысления происходящего… И это продолжалось, мне казалось, целую
вечность, отпечатывая в моем понимании, что это противно, что это больно, что
это неприятно, когда так кусают губы, когда тебя не спрашивают, когда нет
чувств никаких… «Так вот оно как…», - едва проносилось в моем уме. Губы болели,
внутри тяжело отдавалось пустотой и какой-то потерей…
Первый поцелуй… Он был не
сорван любимым. Он был взят и не один грубо, больно, оставив синие губы и
воспаленное лицо от мужской щетины. Слезы обиды текли из глаз, ставших черными
пятнами на лице от косметики, от помады не оставалось и следа, растрепанные
волосы, куда-то девшаяся заколка… Отношения с мужчиной было, оказывается, делом серьезным, непростым и мне казалось, что
эти поцелуи и грубые объятия и было уничтожение целомудрия, шагом к потере
девственности… Но и этому был свой час и не здесь, и не так, но лучше ли?
Насытившись поцелуями, взяв их, как причитающиеся, он довел меня до двери и со
словами «Не бери дурное в головку, я приду…»,- попрощался и неспешной походкой ушел. Увы,
первый человек, который на такое расстояние приблизился ко мне, был в моем
понимании почти случайным, нежеланным, о котором сердце не болело, с которым
встреч не желало и которому уже не доверяло. Тихонько проплакав часа два, я
утром встала разбитая, скомканная, что-то потерявшая с распухшими синеватыми
губами, которые все еще побаливали, почти пекли и подумывала, неужели у всех
такие отношения, неужели все ходят с такими губами, неужели так положено… и как
неприятно, когда это принудительно, без чувств…
Часам к двенадцати постучал Саша, предлагая пойти с ним куда-то
прогуляться, но я дверь не открыла, ибо
казалось, что мои губы выдадут меня с головой, но, сославшись на то, что не выспалась, отказала ему, и в большом
потрясении продолжала свои новогодние
праздники теперь уже точно в одиночестве и более не спеша к Нафисе со своими
откровениями.
С Димой я не стала встречаться, ибо мне было и не до него, и сердце молчало, и разум уводил, не давая здесь сколько-нибудь
разгуляться мысли. Он приходил много раз, вызывал меня к телефону, звоня на
вахту, один раз принес цветы, прямо в
главный корпус и при всей группе вручил их мне, три красные розы… Но мы жили в
разных общежитиях, я бегала на работу, уходила в читальный зал, решала свои
бесконечные проблемы и постепенно смирялась с тем, что со мной происходило, ибо
это был факт, это было терпимо, это можно было переболеть, это было для меня не
главным, готовилась к пересдаче экзамена по дифференциальным уравнениям и
экзамена по матанализу, и никакие дороги
к нему, Дмитрию, не вели, ибо это был бы уже перебор, и чувства как и разум, начинали требовать затормозить в
этом отношении, но направить все свои усилия на то, ради чего я здесь и
оказалась.
Но снова не тут-то было. На самом деле можно было бы подумать,
что я сама себе ищу приключения и неизменно потому увязаю в них, хотя… ну что
особого я предпринимала? Я отнюдь не вожделела, не бросалась в любовный омут,
но я просто любопытничала, играла чуть-чуть своей смазливой внешностью, никак
не желая себе увязнуть и здесь, ибо хорошо понимала, что здесь можно хорошо
быть подловленным судьбой, а потому контролировала себя, как могла, хотя
наперед точно знала, что любовь всепоглощающая мне не грозит в той мере,
чтобы потерять голову, а с ней и свою
дорогую мне суть, ибо на внешность
других, как бы она ни была привлекательна, никак не прельщалась, хотя пользовалась
этой ошибкой других.
А духовный, внутренний мир, имеющий для меня существенную
важность, почти у всех ущербен, ибо в этом убеждалась с детства, не ведая, не
зная то, что из материального существования так извлекла основу совершенных
духовных знаний, говорящих о том, что любой человек, родившийся на Земле, увы,
не совершенен, управляем судьбой, ущербен именно качествами, тело же тленно и
приходящее. Также, готовя меня к разговору с Собой, Бог не собирался вести меня
путем святости и благочестия, не собирался творить из меня саму чистоту, хотя
изнутри неотступно поддерживал норму нравственности, напоминая о ней Своими
средствами, но, напротив, бросал меня во все опыты, но в меру, дабы я не
погрязла, но с тем, чтобы побывала, извлекла и не осуждала, давая право в себе
всему человеческому быть, как Божьей Воле на каждого, что было призвано очищать
и поднимать из грязи, чтобы ничего из Божественного деяния не осуждала, не
смела возвышаться, приводить себя в
пример, не считать себя более пред Богом достойной. Чтобы не устремлялась преобразовывать мир, но
доверяла в этом только Отцу, как Ведущему всех и каждого изначально. Своей жизнью я должна была поднять наверх для
себя разные вопросы, пройти разные практики, осознать многие грани жизни,
многое пропуская через себя, как и боль, как и насилия, как и многое другое, о
чем еще здесь будет поведано.
