мало может показаться!» Лежит она, глотая тихо слёзы: «Да неужели это всё? О Боги, небеса!... И, что ли, только глупые про наслажденье грёзы меня питали три часа?»
Вдруг слышит в ухе голоса: «Не плачь. Он просто молодой и слишком уж горяч, не удержал коня, понесшегося вскачь. Пройдёт лишь полчаса, и он в себя придёт. Ты всё своё возьмёшь. Тебе не только долг вернет, он всю испьёт тебя до дна. И напоит своим хмельным и сладостным вином, и будешь ты полна его любовью. Займись-ка делом.
Не прячься от него нимало. Мазь в плошке в головах возьми, намажь ей между ног себе, всё нежное, что так страдало. Вся боль твоя от этого уйдёт и кровь совсем утихнет.Ему ты улыбайся, пусть видит он, что рада ты ему. По голове погладь, глаза его целуя, спустись пониже мимо рта, на шею. Здесь знак твоей любви запечатлей.
И посильней… кусни его!…Сильней! Не бойся, не жалей, всё это только подбодрит его. Рукой нечаянно по груди проведи, соски задень, пожалуй. Но руки на себе его не слишком жалуй. Пусть лучше их сжимает в кулаки. И так умнеют люди. Не все, ведь, быстрые, как ветер, дураки. Ты лучше грудь свою сама себе погладь, и талию оправь. И вся прогнись, тряхнув власами, закинув их вперёд, под ними скрывшись. Плат также под собою переверни ты чистой стороною. К нему сиди лицом, опершись подбородком о колено. Так видно всё ему. Но так закрыто всё, что вечер открывал, и тупо потерял. Сгорев, как щепка-береста, а не горя поленом.
Ну ладно. И так бывало. Будем исправлять. Учиться сами будем и мужа вразумлять. Ты пальцем по носу его води играя. И снова улыбнись. Или вокруг соска его кружочек обведи, на что-то нежно намекая. И тут же, как бы убегая, за плечи обними себя, иль пальцы в волоса…Увидишь, будет что. Что дальше делать, сама поймешь». — сказали так и вдруг совсем исчезли голоса.
Присев на чистый плат, немного взявши мази, себя умаслила она, как ей сказали. Прям, на виду у мужа своего. Соски распухшие помазала себе. И гибко выгнув спину, огладила себя: и шейку нежную, и грудь, живот с ногами. И волосы златою гривой бросила на грудь, укрылась ими вся. Как будто всё с себя стряхнув. И подбородок уперла в колено, руками голень обхватила, как будто бы на время упорхнув. Закрыто было всё, на что он силы тратил. Уткнулся носом в ложе он и чуть не плакал.
И дурости своей он ужаснулся: «Какой же я дурак. Всё так изгадил! Но как же было хорошо!! Как сладко,.. А ей!??»
Кричали, ведь, ему «остановись!!» Клён на затылке руку ощутил, и резко повернулся. Она смеялась, только добрым смехом. По носу щелкнула легонечко ему. И по губам, смеясь, пальчонком пробежала. Вокруг его сосков кружки нарисовала. И черточку по груди провела вниз на живот и чуть ещё пониже…И застыла взглядом!.. Почти пропавший, маленький и синенький огурчик…Рос на глазах!!! В глазах любимого вдруг замерцали звёзды. Потом совсем огнём глаза его зажглись. На члене быстро складки кожи разошлись. Он сел неё напротив, её ладони развернул и стал их целовать. Моля прощенье взглядом. Потом он каждый пальчик целовал на ножках.Потом за ушком снова, снова плечи…
Пупышка в ухе, как комар, звенела, как будто жрец был рядом: «Не всё потеряно, вперёд, жеребчик!» — Малашины он ступни приподнял и начал целовать, невольно лечь её заставив, на локти опершись. Глаза не расставались. Целуя ноги, снизу вверх, над нею он склонился… Откинул волосы назад… и удивился… Соски торчали вверх! Их будто не терзали…, и губы мужа явно ждали! Обняв её, Клён рядом лёг, и пальцы нежные её, с своей ладонью он замком сцепил… За шею нежно укусил… — кобылку так кусает нежный жеребец. — Она его сосок губами теребит, в глаза насмешливо, немного дерзко, но ласково, как женщина, глядит. Пожалуй, смело можно повторить, как и в начале… Да только член слегка свербит! Вот не было ещё печали!
–Про мазь ты позабыл? — зашелестело в ухе. — Ты попроси её, пусть густо плоть твою открытую намажет. Понянчит пусть её, позакрывает. Когда впитается вся мазь, он должен будет плохо закрываться. Так и след. И боль исчезнет быстро. А чтоб верней её зерно нажать, гораздо лучше голым член держать.
У Клёна дух опять зашелся. Хватило сил на ушко ей сказать: «Мне помоги своей рукою нежной. Похоже, я перестарался малость. Намажь мне тоже всё, чтоб всё впиталось, твоей рукой, боль успокой. Он, правда, чуть разбухнет, говорят. Но ты, ведь, не боишься больше?»
— Я?! Да ничуть! И пусть он будет больше. Во мне вполне он поместиться, Когда уже способен будет жить. — Она ласкала мужа, ей от волненья было трудно говорить. Всё снова с ней всё ладом… Вся боль прошла от благотворной мази. А он по ней глазами лазал, пока она лечила плоть его, коленочки калачиком сложив и сидя рядом… И плоть её ему глаза застила. И, отойдя от боли, от страсти вожделенья застонав, Малашу он на спину опрокинул, ногами ноги ей раздвинул. Сомнений — ни у одного! Лишь выгнулась, ему подставив чрево, чтобы губами затушил его. Его язык горячий гораздо холоднее был, чем складки губ и зев её манящий.
Всё было то ж.. .Едва лишь тело милой задрожало, он под себя его увлёк,Легши поверх её разверстых ног. Но только в этот раз ей в рот сосок попался (не окарала жрица).Второй же в ея пальцах оказался.(Урок запомнила девица.)
О! Это был огонь, его терзающий и рвущий на содрагающие части! И уловив её зерно, он чуть не зарыдал от счастья. Зерно набухло, он явно чувствовал его. Да, третий ключ помалу открывался.
Ногами упираясь, Клён дрожал, зерно толкая и толкая. И губы раздвигались от толчков его, и ноги милой тоже раздвигались. На этот раз он опытной рукой их сам достаточно раздвинул, Нырнул под ягодицы ей рукой и приподнял. Цветок любви пред ним сиял открытый, весь жаром воспаленный желанья нестерпимого её. По краю зев был весь изранен.
Его Малашенька звала и взглядом страстным, и грудь в неистовстве своём вздымала вверх руками.
В неё он тихо, медленно вошел, склонившись, стоя на коленях. И, сжав за талию, её к себе он тесно притянул, её распластанное тело. И сидя так, он ей смотрел в глаза, держал её за бедра и медленно качался. Боялся боль ей причинить, но сам себя не мог остановить. Остановить не мог, но в этот раз не убыстрялся. Разглядывал её, смотрел на грудь, соски её тугие, на губы, пухлые, от ночи поцелуев. Он даже видел, как её полнится тело, когда он вглубь него заходит. И как живот спадает при выходе его. И это страшно возбудило.
И снова захотелось тело сжать и наполнять его бессчётно! Быстро! И потом дрожать в мужском неистовом блаженстве…
Но в ухе голос строгий зазвенел: «Постой! Да стой ты! Ты не один. И если телу своему ты господин, остановись! Ты выйди из неё и остудись. А чтоб её не мучить пустотою, оставь лишь кончик самый в зеве у неё. Возьми её за руки, подними. Пусть всё сама увидит, насколько он велик, и как в неё он входит. Не торопи. Тогда получишь вдвое против прежнего соитья. А если сможешь долго так стоять за раз один она получит от тебя дрожаний пять. И каждое сильнее содроганье, чем прежнее. Поверь мне.
А чтоб пока сильней остыть, дать ей великое, не торопясь, блаженство, считай овец в загоне, или начни верёвки вить. Иль вспомни, как отец порол, за стог сожженный сена. Иль, как орала тогда мать, швырнув в тебя поленом: «Ну, только попадись, уж в этот раз тебя я точно вздену, сынок! Ведь я не так проста!»
И правда… — помогло, когда гусей ещё он сосчитал… до ста! Почти что отлегло! Клен, чуть замедлив свой порыв, совсем остановился.
— Я на тебя хочу налюбоваться. Сядь на колени ты ко мне лицом. Тебя хочу чуть-чуть я прикасаться, чуть в твой цветок входить и выходить. Хочу, чтоб видела и ты глазами, своими трогала руками, и ощущала мой жар любви в себе.
–Да, милый, нет прекраснее на свете картины этой ничего. Во мне ты. И ещё осталось очень много. Неужли всё войдёт?!
— Войдёт любимая. Я наклонюсь назад, а ты ко мне приблизься. Дай в губы мне твой правый холмик, — он указал на грудь, — и опустись на ёбало моё, раздвинув вовсе ноги.
От страсти бледная, она к губам его всей грудью потянулась.., — но член чуть не ушел из-под неё, она его терять не захотела, и ноги по бокам поставив на колени, села…И он пронзил её своим копьём!!! Пронзил, совсем не больно, но пронзил… Стремительно, ничем не задержавшись! А сильный муж её за спину обнял, и грудь упругую губами захватил. Впервые ток любви её сразил, от груди к члену пробегая. А член его влагалище качал слегка вперёд — назад и снова так. А ей казалось, грудь предательски скользнет из губ его…И их она руками поднимала… Неистово он целовал соски тугие. Ток нарастал и нарастал… А член меж тем качал, качал…, качал… её разобранное тело…
— Где грудь? Влагалище…. огромное такое? Что с животом? Там так приятно что-то шевелится! Где Клёна рот, с которым хочется так слиться?
А членом, спрятанным внутри неё, её размеренно качало и качало… И оторваться было невозможно… Клён увидал, она, чуть запрокинувшись, полуоткрытым ртом хватает воздух… И вдруг! Как молнии разряд всё осветил!!! Не видел в жизни он такого действа… Зубами губу прикусив, Малашенька забилась, застонала. Остановился, было, он…
— Нет! Нет! — она почти рыдала. — Дай мне ещё! — её он опрокинул, чтобы скольженье мог добавить к качке ...
Теперь он думал больше про неё. Ему ещё раз захотелось, чтоб также в голове всё завертелось, и стон её возник… И он возник! Не стон — почти что крик! Его губами был охвачен, заглушен, её глаза не открывались… Глаза его сквозь страсти пелену от женушки теперь не отрывались, Ведь обещал старик дрожаний пять… и вдвое против прежнего блаженства, стремленья жажду утолить… Тут стоит подождать, чтоб испытать себя, и, главное, Малашу в её беспамятстве любовном, жгучем — до тла спалить! И довести восторг до совершенства!
Покрыл всё тело пот блаженства. Затихла женушка в руках, прижал к плечу головку. Она его руками обняла устало и неловко. Но вот дыхание восстановилось, и тело напряглось, как в тетиве стрела… Клён понял, только передышка сейчас короткая была.
Качнулся пару раз проверить, и проверил…!Снова вспышка! Она вдруг широка глаза раскрыла, зашлась в протяжном стоне. Не знал он, видит ли его, но чувствует, уж точно, в своём распнутом лоне.
И он спустился с тетивы, чтобы её усилить стон. И он его-таки усилил! И заглушил его почти, издав неведомый ему дотоле рык .И смертный страстный стон. Себя не чуял он, не ожидал такого полного в Малаше растворенья. Ни ног. Ни рук. Ни мышц.
Единым было тело у двоих, оно освободилось от границ. Согласно, медленно на Землю возвращаясь, дыша порывисто и сладко содрогаясь. Клён понял, наконец, чтО обещал ему храмовный жрец .
Совсем другое дело: иль одному дрожать, от страсти трепыхаться, Или в руках держать её, тобой трепещущее, тело. Их к жизни возвращало время.
Глава 7. Они и жрецы
— А не пора ли нам испить по кружке взвару, — зевая жрец проговорил.
— Пожалуй, что пора. Пусть отдохнет немного шальная наша детвора.
— Да! Если двести лет таких вот обучать, не мудрено под утро зазевать.
Глаза открылись у неё, улыбка появилась на лице. И у него улыбка счастья появилась.
— Давай совсем не будем разделяться?
— И я хочу с тобой единым телом быть. Везде тебя с собой носить!
–Вот будет всем причина посмеяться! Но, если позаправду, я вся насквозь твоя. Хоть миг мне без тебя сейчас остаться, — настанет тотчас смерть моя!
