Юлия Ник. Хроники любви провинциальной. Том1. Ушедшая старина.

пусть посмотрит. Он мно-о-о-ого ей скажет до того, как на неё возляжет. Не торопись и ласково лицо ей подними, чтобы глаза в глаза смотрели не мигая. В тот миг себя почувствуешь ты господином. Всё сущее в твоих окажется руках: любовь в ней вечную родить, иль муку ада, иль нехоть, или тяготу и страх.
Смотри в глаза внимательно и нежно, и взгляд её держи, не уставая. Потом тихонько привлеки к себе, тихонько, но — неотвратимо. Твой член толкнет её в живот. Ему не уклониться мимо. Ея он мимо не пройдёт. Она вздрогнёт, тихонько ахнет, вот это — то, что нужно. От живота её ты тоже задрожишь. Ну и дрожите дружно.
Не слишком медля, рот её на вдохе, закрой нежнейшим поцелуем. За низ спины её к себе прижми, чтобы почуяла героя твоего. Не бойся, не сломаешь ничего. Вдоль ваших тел, и наверх глядя, твой член расположиться. И будет дергаться слегка и биться, стучась ей в чрево. Всё это делая, ты наслаждайся, смотри, руками гладь.
И ей, Малаше, всё позволь, коль сможет отойти она от онеменья. Закинь ей руки за спину твою, и подними на руки. Поменьше говори, пусть тело говорит, сейчас его уменье тебя умнее. И этот разговор двух ваших тел — важнее для серьёзных дел.
Скорей всего, она немая будет. Свалилось ей на голову всего: от ложа брачного, до члена твоего. Неси её уже на ложе, где в изголовье плошки две положил. Надеюсь, хватит у тебя терпения и сил?
— Не смейся, старец, мне силы хватит хоть куда её нести — нет ничего дороже.
— И то… — святая простота... По центру сядь, взойдя туда ногами. И, обнимая тело нежное дрожащее её горячими руками и губами, целуй её, не отнимая рта. Ей губы поцелуем разомкни, чтоб для начала воедино здесь, во рту соединиться. Почувствуешь, как сердце у неё начнет ещё сильнее биться.
На грудь ей руку положи, чуть сжав. Когда ласкаешь грудь — почти ласкаешь розу. Грудь поцелуй, нагнувшись и сменивши позу. Случайно, как бы, и небрежно, её ты на подушки положи, и несколько минут, прижавшись к боку девы, ты лежи, её целуя нежно.
Рукой своей почувствуешь, и сам поймёшь, что и её любовная бьёт дрожь. Её живот прижми своей ладонью, и нежно сильно гладь. И прежде — гладь курчавенький лобок, чтоб ножки дрогнули ея, зашевелились.
Тогда тихонько руку положи меж ног. В глаза ей долго и спокойно посмотри. А бедра ей внутри рукой горячей нежно три. Они широко разойдутся. Не торопись, а лучше бы — совсем остановись. Пусть жаждет. Жаждет тренья твоего. Пусть овладеет ею страсти плен.
Ты сядь, заставь её невольно смотреть на член. Он будет очень неспокоен, давая ей понять, что большего достоин. Скорей всего, она несмело возьмёт его руками. А, может быть, коснется и губами. Тут надо потерпеть. И не забыть ей бедра и колени, и спину нежно гладить и тереть.
Как будто бы нечаянно коснувшись, раз-другой, пока закрытой розы. Все ласки повторяй, но время быстротечно. Дождись, когда она, как будто невзначай, тебя потянет на себя.
Такие ласки легкие всегда конечны. Потянет — знать природа потянула! Почуяла Малашенька твоя, что что-то есть покрепче поцелуя.
Её ты на колени положи и властно руку между ног вложи, усиль её охоту. И нежно пальцами ей розу разведи, почувствуй, как цветок желанный, горячий, нежный, влажный, трепещет, страстью обуянный.
А наверху, у самого истока, чуть в глубине, есть зернышко такое — с чечевицу. То — главное зерно цветка. Нажми чуток, не сильно и не слабо. Увидишь, как вздрогнёт девица, и — ноги разведёт наверняка. И если дальше не сомкнет их, скажу, как на духу, она готова тебя в себя принять.
И ей не жаль цветка, и просто ласк уже ей не довольно. Ты не забыл, что есть девичья плева? Войдя в цветок, ты разорвешь её, и сделаешь ей больно.
Здесь боль и радость рядышком живут. Но может и вскричать младая дева. Она упреждена, но должен ты понять, что первый страх способен слишком боль усилить. Горшочек с маслом есть, чтоб страх девицы пересилить и боль потом унять.
Когда увидишь, что готов цветок тебя принять в своё пылающее лоно, Ты нежно чистоту его целуй, оно слегка солоно.
Когда совсем она свои раздвинет ноги, из плошки масла малу горсть туда налей.
Да не попутай плошки. И гладь ей, нежно груди гладь и бёдра, и — помогай вам боги! Она играть рукой немного будет х*ром, свыкаясь с видом и с размером.
Немного погодя, назад за голову ей руки заведи. Ляг на неё, ещё пока на ноги. И молча грудь целуй, одну, другую… Снова возвращайся. И потихоньку между ног ты членом шевели и углубляйся.
Она должна раздвинуть ноги шире. Цветок почти перед тобой. Не торопись, потише. Обоим вам не навреди. Встань на колени. Под ягодицы руки заведи. Приподними пылающий цветок повыше. И медленно, но неотвратно и твердо член свой наводи на самое податливое место розы девы. Там плева.
Можно и рукой его дослать, коль не уверен ,что сможешь без учений лишних разорвать, ту пелену, что ход к блаженству прикрывает. Начало самое я рассказал тебе, пока довольно. Ну, что ты приуныл?
— Я не хочу ей делать больно!
— А иначе никак. И надо осторожно — быстрым быть. Не потерять великой страсти пыл. Да ты — не первый, мальчик. Не смущайся. Покуда соберись и к ложу возвращайся. Всё от тебя зависит в эту ночь, она темна, чтоб взор не отвлекался, от чувствованья тел. Не расслабляйся.
Поменьше слов — побольше дел. Будь ласков, нежен, но настойчив, и дальше слушайся меня. Уж как ты ни востер, но сам ты вряд ли сможешь, как гляжу, разжечь любви высокой негаснущий костер.
Молчавший это время юный муж, бесстыдных слов горячую глотая вереницу, вдруг приподнял свою дрожащую десницу: « Постой, старик. Что дальше? На полпути ты, чай, остановился? Как я тебя услышу? Не будешь же ты рядом там стоять?! Уж это слишком! Я не хочу такого лиха!»
— Не буду. Ясно. Вот возьми, пупыха. Воткни её-ка в ухо. Через неё меня ты будешь слышать. Но, правда, очень тихо.
Поднявши плошки, задыхаясь, о ноги собственные спотыкаясь, пошел наш Клён.

Глава 5. Она и жрица
Жених ушел куда-то в полумрак, лишь беспокойно оглянулся второпях . А деву юную сковал немалый страх.
Но тут услышала она приятный женский голос: «Не бойся, с головы твоей не упадет и волос. Пойдём со мной, родимая, пойдём. Плат белый здесь оставь. Потом его возьмём».
Едва рукой касаясь, чего-то, вроде платья, она пошла на легкий звук шагов. Зелёная и тусклая лампада вдруг вырвала из тьмы поток воды. Поток воды навроде водопада.
— Разденься, на скамейку здесь сложи, — промолвил тихо голос, удаляясь.
Она разделась. На душистую траву ногой босой ступила… Безмолвно тьма её, нагую, обступила.
— Эй, голос! Что ты замолчал? Куда ты делась? Я всё с себя сняла. Давно разделась.
— Я вижу, здесь я, рядом. Тебя, хоть ты меня не видишь, окидываю взглядом. Что, девонька, решилась замуж по любви ты выйти? Или уже пришла нужда?
— Сама?! Какое там! Нужда! Жить не могу я без него совсем. Совсем беда!
— Он, что ли, приставал к тебе?
— Ещё как пристава-ал! Иду с подружками гулять, иль водим хоровод , смотрю, — опять стоит! Амбал! И так вот — целый год! Пока не скроюсь в тятин дом, так и идёт за мной следоОм. Ну что возьмёшь с него? И я уж вижу целый год в большой толпе его. Его, лишь, одного.
— Так любишь, значит?
— Ох, матушка, люблю, да так, что день не вижу — плачу!
— А знаешь ли зачем сюда вас привели?
— Ещё б не знать! Жениться вместе будем. Я буду замуж выходить. Не знаю только я, где дверь?
— Какая дверь?
— Ну, та, в котору выходить? Ведь, выходить куда-то замуж надо? Ты не подскажешь мне?
— А ну, присядь на лавку эту. Какое лето на сегодня разменяла?
— Шестнадцатое уж. Такая вот проруха! Мой младший братик говорит, что я — уже старуха!
— А братику-то сколь?
— Уже четыре года.
— Купала ли его когда?
— Их всех купаю с мамой в бане. Как проклятые, каждый вечер стадо отмываем, они орут, пищат, как поросята, и грязными улечься норовят! Вот пропасть! Постилки-то мы тоже с мамонькой стираем!
— А сколько братьев у тебя?
— Ещё штук пять. Уж так они мне надоели, что неохота и считать. Их точно — пять! Погодки все, старшому тоже пять. И все на батюшку похожи. Я, вот, одна — вся в мать! И тут! — Малаша указала на грудь свою — и здесь! — на пуп. — Ну всё, как у неё! Побольше только груди. И сама потолще.
— Так, значит, мальчиков нагих ты видела? Их вид тебе претит?
— Ещё бы! Все без портов. Рубахи — как навоз! «Уж больно много ссутся», — мама говорит.
— Ну, а мужчин нагих видала?
— Ясно дело! Видала, как их не видать? Ведь, плавают в реке, и сети без портов заводят, лишь задницы блестят. А нас, девчат, пред тем — куда подальше гонят, да всё ворчат, ворчат… Как будто рыбу их возьмём! Вот — больно надо! Сами нарыбачим!
— Так, так. Бывает, значит, и такое чудо… — ( Задумалась невольно жрица. Дитя сидело перед ней — не взрослая девица).
— Бывает, как не быть? Да за меня не бойся. Умею рыбу я ловить!
— Про жениха-то мать, что говорила?
–Да что? Почти что ничего… Чтоб не боялась. А чего-о? Его бояться!?!? Он сам боится взгляда моего! Ещё, чтоб делала, как скажет, когда ляжет. Но это бабка надвое сказала — кто скажет! И делать будет что, и кто тут ляжет!
— Ещё чего тебе маманя рассказала? — с трудом ведунья смех сдержала, не в силах дальше говорить.
— Да больше, знать-то, ничего. Нет, вот ещё… Она немного что-то говорила, что больно это — замуж выходить. Что надо потерпеть и не орать стараться. Ну, я уж лучше постараюсь. Как-нибудь. Об эту дверь не ободраться.
Не знала жрица, плакать, иль смеяться. Ведь, замуж собралось дитя, святая дева. И ни про член не знает ничего, и ни про плеву. Пришлось ведунье с духом собираться. Начать придется издалёка…Всё ведьма вспомнила: и кур, и петухов, свиней, баранов…И, в конце концов, призвала духов-мудрецов. И… сразу вспомнила про жеребцов! Вот где оно наглядно! И просто! И понятно!
— Ложись-ка, девочка , на лавку, — Малаше голос приказал. — И ноги ты вот так поставь. Читай молитву Ладе! — и было что-то в голосе ведуньи такое доброе... и в голосе, и взгляде… Таким был ласковым и властным голос, что вмиг она ему беспрекословно, охотно даже, подчинилась. И ноги — врозь! И чьи-то руки мягко и проворно по телу бегали её. То грудь помяв, а то — вдавив живот, запястье сжав, сгиб локтя, горло, рот.
— Созрела, девонька. Раздвинь-ка ноги. Да ещё, ещё. Пошире. — и балахон пониже наклонился, лампаду взял, и теплою рукой, бедра её слегка касаясь, что-то там пошарил, поискал. — Ну, слава Богу-Сварогу. И ладно всё, и чисто. Возьми — ка, милая, пучок травы душистой. Всё тело оботри. Особенно закрытые места: подмышки, складочку под грудью, между ног. Чтоб тела аромат, был, как твоя душа, чиста. Вот этим маслом разотрись. И между делом слушай, что буду говорить тихонько.
Малаша обтиралась, пахло мёдом, и лесом пахло, и морской водой… Немного жрица помолчала, решала что-то про себя, качая головой.
— Твоя утроба для любви готова. Желанья ты уже полна. Дай руку. Ею буду прикасаться к твоим местам заветным. И буду всё подробно объяснять. Потом — твои вопросы и мои ответы. Тебе всё это надо знать, чтоб выйти замуж. И мужа научиться понимать. Всё расскажу тебе я, полагаю, что нужно девичьему сердцу. И ты туда пойдёшь, совсем нагая. И он стоять там будет, тоже наг, хлебнувши жреческого перцу. Пришла пора, когда открыть он сможет дверцу.
— Да дверца-то та — где же?
— А дверца, девонька, всего одна. И та в тебе, малыш ты несмышленый.
— Во мне?! Вот это жалость! Ни разу у меня она не