Юлия Ник. Хроники любви провинциальной. Том1. Ушедшая старина.

открывалась. И не видала даже. Где ж она?
— Да там же, где и у него. Меж стройных ног твоих. И то — не просто дверь. То счастье для двоих. Ты у него увидишь между ног, что ни на что другое не похоже. Вообще похоже больше на сучок, округленный с конца. В обхват — с твою в запястье руку, длиной в ладонь…, нет… полторы! Поменьше, чем у жеребца,… но… всё же… Ладно. С размерами пока останутся загадки, но только до поры. Ты ко всему сама приноровишься. Аз есмь. Дай руку. Ну? Чего ты суетишься? Нажми легонько пальцем здесь. — Малаша чуточку нажала. — Что? Что чувствуешь?
— Щекотно, как-то, мягко, как провал.
— Всё правильно. Провал и есть. Заветная пещерка, куда пока закрыта дверка.
— Не чувствую я дверь нигде! И где ж ей поместиться тут? Куда, ж, уж?!
— Та дверь — лишь пленка тонкая. Её порвать вдвоём и значит — выйти замуж!
— Вдвоём?! Чего тут рвать? Одна я справлюсь, только покажи. — и дева на локтях поднялась.
— Нет, ты пока лежи, лежи. Меня ты слушай и запоминай. — не так всё просто ведьме оказалось. — Вблизи ты жеребцов видала, что за кобылою идут?
— Вида-а-а-ала! Кусает, ржёт, на спину громоздится. Такая суета! Всех, инда, гонят пастухи, чтоб под копыта не попалась.
— А палку у него видала, что вниз свисает с живота?
— Видала. Да только не могла понять, как умудрится жеребец такое чудо не сломать? Куда она потом девалась?!
— Его сломать бы он не смог. — под капюшоном жрица рассмеялась. — Ведь у кобылы тоже есть отверстье, откуда жеребята вылезают. Вот в это-то отверстие свою он палку метит и вставляет. Кобыла же, как вкопанная встанет, заржет, чтоб долго не шалил. Чтоб побыстрее вставил он в неё огромное орудие своё. И ей в утробу семени налил, чтобы от семени его она зачала жеребенка. И люди точно так родят ребенка.
— Как, — точно так?! — Малаша чуть не потеряла дара речи! — У мамоньки нас шестеро. Ни разу с мамой не видала жеребца!
— О, дитя! Да твой отец — для мамы — тот же жеребец! Но… человечий. Каурка ваш лишь для Игреньки приспособлен.
— А-а-а! А где ж та палка у отца!? Её я тоже сроду не видала.
— Глупышка. Когда хотят зачать дитя, иль просто так понаслаждаться телом, что делают гораздо чаще, хоронятся от всех муж и жена, иль в темноте ночной, иль в сумраке зеленой чащи….
— А палка-то? Где же лежит она? Откуда он её берёт и к пузу приставляет?
–Она сама собой из тела вырастает. Из маленькой и сморщенной пиписки, Которая сама растянет кожу … Поменьше, чем у жеребца,… но… всё же… Её у Клёна ты увидишь между ног, когда пойдёшь обратно к ложу… Я ж говорила, — похоже на большой сучок. В конце он гладко закругленный. В обхват с твою в запястье руку, Длиной ладонь иль полторы. Бывает, правда, много меньше. Ну… , то есть…, маленький сучок. То не горе.С ним тоже можно чудеса творить, коль правильно постичь науку. Хотя,.. — задумалась ведунья, — сморчок и есть — сморчок!
— С руку?! — девчонка, онемев, на руку дико озиралась. — И куда ж суёт он этакую штуку? Чтобы дитя зачать мне сразу! И чтобы я ещё и наслаждалась?!! Вот,… зараза!!
— Ну…, ты так не тужи. Ещё мне дай-ка руку, запомни — вот лобок. Пониже щель меж пухлых губ. Раздвинь их. Влагу ощущаешь?
— Да...
— Ты дальше пальцем не ходи. Там плева. Она для чистоты тебе дана. На первом брачном ложе расстанешься ты с ней. То — лучший из подарков мужу, что может приготовить юная жена. Когда к соитию жена готова, здесь влажная всегда она. А дальше, — там провал, закрыт девичей пеленою. Ты услыхала? Я говорю — она и есть заветная та дверца, куда войти бы надо, чтоб замуж выйти.
— Зачем меня дуришь ты, жрица? Мне это не понятно. Хоть слушать мне тебя и ощущать рукой приятно. Ну, посуди сама, как я туда войду? Смеешься что ли?!
— Да нет, — не ты, а Клён. Твой муж младой туда войти должон. Нет слаще для него такой неволи. А ты, должна всё сделать, чтобы он, своим упругим членом ту пелену прорвал. И медленно, не торопясь, не причинив особой боли, заполнил твой провал. И с небольшой, немного резкой болью, с девичьей ты простишься пеленою, Разорвана твоя им будет пелена, иль девственная плева. Довольно это неприятно, но потерпеть должна ты дева, Когда впервые он войдёт в твою вагину. И станешь в тот же миг его женою. Ну, вроде…, вот и всё пока… ну, да… Нарисовала, вроде, первую картину. Той боли будет малое мгновенье. Через минуту, две, иль три, почувствуешь ты неземное наслажденье.
— Так он меня же напрочь разорвет! Какое же тут, нафиг, наслажденье?!
— Послушай, глупая, когда ты начинаешь дело вновь, каким-то неизвестным инструментом, почти всегда порежешь палец в кровь. Но если дело стоит этой жертвы, научишься и будешь это делать вновь и вновь...
— Вот то-то бабы ночью в коляду, на жениха тогда Парашеньке гадали. И говорили: «Кровь, да кровь!» Она, бедняжка, так потом стыдилась. На краешек скамьи, лишь половинкой попы скромнешенько садилась.
— Не торопись несчастье звать. У всех по-разному бывает. Параше, правда, трудно было. Но ей о том заранее дано было узнать. Как видишь, — ходит весела. И год тому назад мальчонку родила. Тебя ж природа щедро одарила, и в животе твоём есть пустота, Куда легко вполне, вагину растянув, поместится у Клёна член, тебя заполнит. Тебе ещё и мало может показаться. Ещё попросишь. Слова мои запомни. — пыталась жрица не смеяться, и балахоном запахнулась.
— Я всё равно боюсь! — девчонка на живот перевернулась. — Как страшно жить на свете! Неужто только так заводятся все дети?! Да, ведь, верно! …Точно! У мамоньки с Петром живот был — снесть немочно! Какой здоровый уродился!! И весь, ведь, в животе до родов поместился.
— Так я и говорю. Тебя потом не испугать, когда научишься владеть ты инструментом. Ты будешь пользоваться им любым моментом. И от уменья наслажденье получать. Вот так и тут. Чтобы пришла к тебе твоя огромная волшебная любовь, должна ты будешь испытать и боль, и мужу жертву принести, пролив девичью кровь. Сегодня ты поранишься, но знай, ничтожной, в общем, будет эта боль. Затем ты к небу воспаришь. Потом вернешься. Раз десять это до утра ты с Клёном повторишь. Чего ты жмёшься?
— Ты знаешь, что-то вдруг я задрожала. Так вот о чём вчера мне мама толковала! А если я не захочу ни боль, ни кровь, а захочу я, как сейчас остаться? То будет это замужем считаться?
— Навряд ли… — (жрица поперхнулась, смеясь под балахоном, она едва не задохнулась). — Какая ж ты жена, коль ты — девица?!
— Скажи-ка мне, — вдруг встрепенулась дева, — а мой жених об этом…, обо всём всё знал?!
— Ну…, знал… — не думаю. Я думаю, что что-то слышал. Но точно знаю, свой сучок, ни разу никуда он не совал. И никакую дверь не открывал.
— Ого! Да он про это, значит, знает меньше моего!? Так мы друг друга сдуру точно покалечим. Боюсь я очень. Обними меня за плечи.
— Ты веришь мне?
— Да, я тебе поверила. Уж слишком всё на истину похоже. Уж я и так,… и этак всё примерила…
— Так вот, ещё разок поверь. И ничего не бойся. Расслабься. Совершенно успокойся. Я обещаю, что сама ему прикажешь: «Пусть кровь моя прольётся» ! — и всё случится. Он тоже, ведь, боится. И для него впервой с тобой так глубоко соединиться. Запомни, милая, всё мужу можно говорить, всё трогать. И Клёну тоже ты позволь собой налюбоваться, натрогаться, нацеловаться. Единственная это в жизни ночь — Вселенная откроется пред вами. И он сегодня сын её, а ты — Вселенной дочь. Меня не видишь в темноте ты взглядом, но слышишь. И если что пойдет не так, я буду где-то вдалеке, но рядом.
И Клёном будем тоже мы руководить, чтобы ничем не навредить. И научить жену любить, как завещали боги. Я думаю, вы любите друг друга. Костер зажжется мощный…Да! Черепушку эту не забудь. На порошок священный ты не смей подуть. Неси прикрытым. И там под белый плат положишь в головах. И зернышко вот это сохрани. Идём туда, откуда удалились. Пора за дело браться, и не на словах, снять целый воз невежества и страх.
Зерно потом применишь. Смотри, не урони, не оберёмся лиха. Пока другое принесут. Да, чуть не позабыла: воткни-ка в ухо ты себе пупыху. Через неё меня ты будешь слышать, но, правда, очень тихо.

Глава 6. Жрецы и они
Два ведуна по лестнице крутой неспешно поднимались. На некое подобие балкона в высокой темноте. Над ложем молодых оно располагалось. Сокрытое от всех ненужных любопытных глаз. И тихо голос раздавался:
— Ты слышал всё?
— Ты тоже всё слыхала. И неча говорить. Пред нами чистые листы. Дай, Боже, мудрости, и сил, чтобы увлечь, чтоб чудо сотворить. Ещё один костёр зажечь, чтобы зеленый столб его высоко поднимался. И, как фонтан, на Землю проливался Велением Сварога. И всех питал своей зеленою волной, что есть вокруг живого.
Вулканы успокоятся и волны. Наступит в мире тишина, в ней злаки прорастут, зерно наполнив, колосья станут тяжелы и полны. Для дел великих мудрость тишины нужна. Прольются животворные дожди, всё исцеляя на своём пути, что попадёт под воды животворны, которые способны глупость, тлен и грех волной нести. На месте их взрастут густые травы. Большого урожая жди и злаков, и людей, и подрастут ещё тенистые дубравы.
Светильники горели так же тускло вкруг ложа распростертого пред ним. Поставил плошку где-то за подушкой, набитою пожарника душистым пухом. И вдруг увидел он со стороны другой…Она стояла, глядя на него…, нагой! Он к ней рванулся прямо через ложе, что есть духу.
В траве душистой чуть не утонул, но справился, был ловким он, как кошка. Встал пред нею молча. Она была сейчас на птенчика похожа. Она глядела в пол, где плат лежал, предохраняя плошку.
Вдруг в ухе у него задребезжала мошка: « Ей косы распусти, расправь по телу. Пусть волосы прикроют наготу. Её большой стыдливости причину. Лицо её, обнявши, подними, попробуй ей в глаза взглянуть. А если нет, и руки прикрывают грудь, тогда целуй, как мотылёк, касаясь век ея и щёк, и губ. Потом ладонь раскрой и в центр поцелуй.
Потом другую так же. К лицу себе, к пылающим щекам прижми их. Обязательно посмотрит. — всё делал Клён, что мошка в ухе повелела. — Вот видишь? Прав я, посмотрела! Взгляд глазок не теряй. А если снова опустила веки, лицо ей смело поднимай и жадно, страстно в губы ей впивайся. Ей поцелуем ротик открывай.Прекрасную живительную влагу ощути.
Коль у неё глаза закрыты будут, на верном ты пути. Прижмись всем телом, нежно обними, её закинув руки на себя. И так застынь, её целуя. — о чём-то тихо там ещё шипела мошка, но Клён её не слышал, язык в Малашин ротик углубя.
— Эй, парень! Время слишком не тяни. Целуй, пока ты не почувствуешь движенья, её движенья губ. Хоть робкого, но встречного движенья. И в это время… чувствуешь? Взгляни! Меж ног твоих растёт дубок, натягивая кожу и мошонку. Пускай себе растёт, коль есть, куда расти. Но если он в неё упрётся, её ты просто подними, легка она, сродни тяжелому ребенку. Ему дай место развернуться, там где-то между ног её. Иль на руки возьми, своё скрывая чудо. Ты ложе обойди с ней на руках. И возложи её на ложе, на руку левую свою ей голову положа.
Пусть правая рука свободна будет. Ей нравится уже смотреть в твои глаза. У человека в этот миг глаза, как звёзды светят. Такими же глазами смотрят дети. Не разрывай волшебного мгновенья. И молча, нежно волосы раскинь с её грудей. Невольно она локтями их прижмёт. Ты нежно левый локоть разжимай. Не сделай больно, и в нежный сгиб его целуй, её ласкать рукой не забывай.
Целуй довольно страстно, тихонько