Юлия Ник. Хроники любви провинциальной. Том1. Ушедшая старина.

— кормить генномодифицированными продуктами. Третье поколение крыс — бесплодно. Ура-а-а-а-а-а….
Там уже и нормальная человеческая Любовь в разряд ненормальных явлений попала. Нельзя детей ограждать от морального растления на уроках в школах, педофилия признаётся просто некоторым отклонение от нормы — только и всего. Нельзя мальчикам внушать, что они мальчики — будущие мужчины, а девочкам, что они — девочки, и они — будущие женщины и мамы. За это можно в тюрьму угодить. О чём говорить, если «там» священниками геи и лесбиянки служат? Что они пастве своей доброго сказать могут? Это — не театр абсурда. Это — Содом и Гоморра в натуре и совсем рядом с нами.
И сейчас надо говорить о Любви. Учиться Любви.
Любовь побеждает всё. Потому что — это единственное чувство и эмоция, которой подвластно всё. Это экологически абсолютно чистое оружие души человеческой. Оружие для защиты и образования, выращивания умной души, для её взросления и испытания. Нельзя считаться Человеком, если ты не прошел большинство эмоциональных уроков жизни. Эмоции неудач и горя нас учат более всего, ибо более всего заставляют думать, делать, решать, искать выход. А эмоции радости и счастья дают нам ощущения смысла нашей жизни.
ИМЕННО ЛЮБОВЬ — МАТЬ ВСЕХ ЭМОЦИЙ.
Любовь причиняет нам страдание и успокаивает нежностью.
Любовь наказывает страхом и милует добротой.
Любовь повергает нас в стыд и даёт ясность покоя.
Любовь делает царём и рабом.
Любовь возрождает отчаявшегося и уничтожает уныние.
Любовь напояет мечтами и иссушает печалью.
Любовь испепеляет и орошает.
Любовь царствует и злостно бесчинствует.
Любовь возвышает и уподобляет в ревности скоту.
Любовь жалеет и отвергает.
Любовь молится и проклинает.
Любовь грустит и весело чудит.
Любовь пронзает и успокаивает боль.
Любовь сжигает огнём и окатывает стужей.
Любовь даёт смысл жизни и размазывает по стенке.
Любовь даёт уверенность и вызывает отчаяние.
Любовь награждает восторгом тело и радостью душу.
Любовь даёт надежду и пренебрегает тобой.
Любовь дарит нежность и возбуждает страсть.
Любовь даёт материнство и отцовство.
Она даёт всё! Бесплатно! Люби!
Любовь даёт жизнь!!!

Это не конец сказочки. Это только самое начало. Немного пафосное. Но что делать? Главное — далее…

Глава 1. Пролог

Ты, Данте, мне навеял…

Зашло ярчайшее светило за леса край. Подкралась незаметно ночь, готовая собрать любви богатый урожай.
Он ночью лучше получался, ничто не отвлекало взор. И зов неистовый двух тел в один сливался. И до утра уста и устье вели сладчайший разговор.
В рассветном сумраке их лёгкий сон морил. А третий-пятый луч к прекрасной жизни опять любовников будил. И наша изобильная страна давала этим людям всё сполна.
Весь день, наполненный ночной любовью, дневной свой срок, они, не торопясь, трудились, спокойно повторяя ладОм веками ученый урок. Всё получалось вовремя, и, даже, впрок.
Возы зерна. На сеновалах сено. Огромны кладки дров. И у печи всегда лежит смолистое полено.
Зимою пряли лён и шерсть, и потому, и в лето, и в мороз — всегда одежка есть.Одежа вся проста, неприхотлива, удобна, а местами — даже и красива.
Простые платья светлые у жен. Оборка густо на груди. И спереди запон, чтоб грязь в себя вбирать, и через день его приходится стирать.
Мужья одеты в ловкие порты, свободны чтоб в колене были ноги.Сапожки легкие, иль лапти, иль бодрый паренек босым легко шагает по дороге.
Рубаха с подпояской яркой, расшитый ворот наискось, чтоб рвать, так рвать, когда в толоке жаркой пойдёт всё вкривь, да поперек, да вкось.
Зимой тулуп опять же теплый, сработанный к зиме. Колпак на голове, из войлока, небось.
У жен платок на лбу, растянутый над бровью. Прикрыты щёки и лицо получше, что на морозе так играют яркой кровью.
Опять ещё — у баб из льна исподне есть. Отделано красиво, чтобы раздевшись, мужика завесть, что жду, мол, и люблю. И взгляд ещё игривый…
В мороз носили валенки, шалёшки козьи на груди. Кому способней, как и как теплей.
Носили теплые носки, портянки, козьи рукавицы. Ну, в общем, что кому милей, и как уж расстарались для своих старухи, сидя у окна, и при лучине молодицы.
А в избах, срубленных просторно и добротно, тепло. Закут в углу для матери — отца. На лавках дети спят охотно, и лазят к бабке на полати без конца.
Всё у природы брали эти люди в меру. Леса рубили — и леса сажали. И сохраняя предков веру, где, сколько брали — столь и отдавали.
Все понимали, если только брать, то — быть беде. Ни правнуки, ни внуки, может статься, не смогут малости найти в большой нужде, Коли о них не думать, не стараться.

Глава 2. Начало праздника «зелёного костра»
И нежно грудь лобзали губы.
И дерзко мяла грудь младой жены
Младого мужа дерзкая рука.
В такое вот славянское селенье попали мы согласно провиденью. К великой ночи с вами мы поспели. Ты слышишь? Брачный гимн запели!
Огромная толпа рекой стекалась к храму, бегом нас обгоняя даже. Что ж, поспешим и мы туда же, где кровля древняя оперлася на каменны столпы.
Пока ещё не очень потемнело, стекались к храму две больших толпы. В одной — жених блистал, как молодой орёл. В другой — невеста белой горлицей смотрелась.
Сливалось всё в один любви котёл — весёлый гомон, восхищенье, смех, — в стихии древнего обряда всем побывать хотелось.
Средь валунов, деревьев, мхов, хрустальных вод, танцуя непрестанно вкруг обоих, носился сумасшедший хоровод.
Подружки плотно окружили Виновницу, иль в два, иль в три кольца.Друзья, напротив, идя весёлою гурьбою, двигали перед собою Героя — удальца.
Одни, в толпе идя, взывали ко Сварогу, другие ж осыпали молодых цветами и зерном, от дома и до храма, всю дорогу.
Наряд невесты скромно выделялся лишь красною каймой на платье, у нижнего его конца. И золото волос сливалось с сребром на лбу девичьего венца.
Шла, долу опустив глаза, невеста, Бледна и, как тростинка, — лёгкая, прямая. Казалось, убежать готова с места, что в храме ждёт её, не зная.
Подобно тетиве натянутой был он. Её увидев, сразу побежал, усильем воли шаг свой сокращая. Да только хоровод из дев ему бежать вперёд — не больно-то давал!
Вот, наконец, и храм. И вот они — жрецы. В своих закрытых глухо балахонах, сливающихся с сумраком ночи, стоящие у парапета на балконе.
Увидев их, толпа, как вкопанная, встала. И стало слышно, как ручей журчит. Жрецы и жрицы, древние, как камни, вершили сотни лет здесь, в этом храме Волнующее волшебство.
Они совокупляли молодых. Учили их и отдавать любовь, и брать её горстями, души и тел взрывая естество, умелыми и тонкими речами.
(Ни у кого здесь не было сомненья, что, может быть, не надо им жрецов при первом таинстве совокупленья?)
Родить они должны на свет семью, которая стократ умножит энергию любви потока. Основа это нашей жизни — любви поток. О чём толока?
И всё дурное плавится в любви, как воск, попавший в кипяток. И всё хорошее оттуда вырастает. И мудрость, и отвага, и верности цветок.
И лютый зверь, и человек, и цвет душистый пышно расцветает. Что значит, жить на свете не любя? Как ты любить умеешь? Кто — тебя?
И на вопросы эти, как тут ты не крути, — всем предстоит ответ найти.
Науке этакой мудрено научиться, самим без помощи жрецов. Идёт она от наших праотцов. Конечно, можно, в принципе… и ты готов?!
Но сколько же готов ты наломать тут дров? Ты думаешь, что мало?! Ты глянь вокруг. Кого на свете только не бывало?!
Как много диких варварских людей, не ведающих, даже в подсознаньи, источник чистой и святой любви.
Ох, сколько ж их?!Заросших злобой, жадностью, тоской… Да как угодно это назови! И всё это течёт от них и дальше, течёт поганой мутною рекой…
А, в самом деле, — просто ! НЕТ ЛЮБВИ!
Смотри: тот только хапает и хапает себе. А, в сущности, как человек, зачах. Земля вампиров жизни неохотно носит на древних умудренных опытом плечах.
Хапуги. Всё им мало, всё ничему не рады… Всё потому, что в жизни их нет душеньки, Весёлой милой душеньки — отрады.
А есть ещё любовник — обезьяна. Всё ищет он супругу без изъяна, то эту пользует, то ту. Всё хочет, чтоб ему готовое на блюде принесли.
И ум, и лошадиное терпенье, и легкий тонкий стан и красоту,И мягкий лёгкий нрав, и страстную стервозность.
Частенько забывая: подходящая жена, по сути — мужа отраженье. Уж лучше сразу б в зеркало взглянул — и понял: какая сволота ему нужна!
И женщины не лучше! И чтоб богат был и умен. Чтоб был красавец стройный, сильный. И только ею чтобы был он поглощён.
И чтобы только на руках носил, из сил николь не выбивался. Капризы все сносил, и ею только любовался. И вкусно есть, и сладко спать не часто бы просил.
Так и живут. Не чувствуя и не любя. И не беря любви, и не давая. Как ненасытный вепрь. Всё — только для себя!
Всё роют и коверкают вокруг, как, дикой лошадью тащимый, дикий плуг. В конце концов, такие обязательно «нароют», не видя ничего хорошего вокруг, Уйдёт от них последний, тот самый, терпеливый друг.
И ничего отчётливо не понимая, молотят воздух. Нет счастья им. Хоть вой! На самом деле — просто нет любви. Только она даёт нам всем ликующий покой.
Любви поток в ответ от них не получая — коль будет слишком много их — нас скинет Матушка-Земля. Меня, тебя низвергнет, всех скинет нас, не разбирая. Имел ты жизнь? Почто жил не любя?!

Глава 3. Отцы и дети
Но это небольшое отступленье... Вернемся в храм, где скоро должен вознестись, на брачном ложе, Костер славянского совокупленья.
Жрецы, сойдя, за руки молодца схватили, промеж себя его поставив, Отринув в сторону его отца и мать, и те покорно отступили. Надежды на поддержку не оставив.
Все расступились перед шествием невесты. Затих, возникший было, шум, и усмирились жесты. Вот вывели её вперёд отец её и мать, обняв своё дитя за плечи.
И жрец, что справа был, не открывая лика, неторопливо, нараспев, без крика, повёл допросны речи.
— Отец, ты дочь, зачем сюда привел свою?
— Её я замуж здесь сегодня отдаю.
— А ты зачем пришла, та, что на свет её родила?
— Мне дочку жалко отдавать, что б я ни говорила, но, по закону предков, нежный стон к утру я жажду услыхать, вещающий: « Костёр любви зажжен!»
К юнцу свой взор оборотив, старик спросил жестоко: «Насколько любишь ты её? На сколь твой дух высоко?»
— Люблю, как любят воду, дождь, как запах хлеба, моря, крики чаек. И без неё, как и без них, я жизнь себе не представляю.
— По возрасту ты юн. Что скажет твой отец? Умеешь ли ты ставить дело, слово? Ведь жизнь — не шелк. Всё истирает, как песок подкову. Как выпьешь чашу испытаний, что жизнь готовит всем?А если — только горсть любви и три горсти страданий?
— По виду сын мой юн. Но жизнью он испытан. Мужей мудрее многих мой птенец. Да что там говорить? Ходил он к Меру. Там получил он мужества венец! — и сына горделиво, похлопал по плечу отец.
И жрец, что слева был, глаза поднять невесту попросил.И внятно отвечать, чтоб было всем на площади слыхать: « Давно его ты полюбила?»
— Мне кажется, что с детства моего, я глаз с него не отводила, — чуть слышно робко дева говорила.
— Ты добровольно и с охотой шла сюда?
И нежный ветерок разнес: «Да! Да!»
— Ну, что ж, закончим разговоры, дочь на руки возьми, отец. Конец пришел над нею вашей власти .Отдай её тому на руки, кто должен мужем ей сегодня стать. И кто уже, как кажется, почти сгорел от страсти.
Встал на колено Клён, чтоб груз бесценный от отца принять.