ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТИАРИЙ

      - Привет, змея. Ой, какая ты противная, бррр! Извини, конечно, но сердцу не прикажешь.
      - Я тебя понимаю, попугай. Я сама от себя не в восторге. Поэтому, наверное, и меняю часто свою шкуру.
      - Так вот почему ты считаешься символом превращения, измены и коварства! Выходит ты, змея, есть животное творческой неудовлетворенности?
      - Выходит. И эта творческая неудовлетворенность есть символ жизненного становления. Все куда-то стремятся, не понимая того, что пока они живут, им не знать покоя. Жизнь есть страдание.
      - Неужели нельзя не страдать? Я не хочу вечно страдать.
      - А ты и не будешь вечно страдать. Настрадаешься за всю жизнь и умрешь. Возродится тот попугай, который не будет помнить прежнего попугая. А, может быть, он превратится в другую зверушку. Это будет зависеть от того, как он жил в прежней жизни. Если, например, попугай только и занимался тем, что собирал и таскал на себе поклажу, то он будет верблюдом, ослом или муравьем. Если же лез вверх или взлетал и парил над грешной землей, то будет козлом или орлом. Но, в целом, при взгляде на жизнь с птичьего полета она выглядит ужасно, ибо есть ужас превращений без конца.
      - Ах, да, тебя ведь изображают кусающей свой хвост, что означает бесконечность. Бесконечное превращение есть превращение или отсутствие превращения?
      - Ты, наверное, хочешь сказать: бесконечное страдание есть страдание или отсутствие страдания?
      - Да, так точнее, так как превращение болезненно, страдательно, но не есть само страдание.
      - Ты не совсем точен, попугай. Страдание есть следствие, вытекающее из причины – превращения или преображения. А превращение есть желание, ведь оно превратно. Мы желаем то, чего у нас нет. Стремясь к желаемому, мы изменяемся, превращаемся в желаемое и страдаем от того, что теряем самих себя. Так, теряя самих себя, мы становимся собой как самим превращением. Поэтому наша душа непостоянна. Она есть само непостоянство изнутри. Но и снаружи все непостоянно и от того страдательно. И познание этого непостоянства жизненного становления вызывает сомнение и беспокойство. Само мышление мучительно.
      Избавление от него мы находим в видении. Когда мы видим и понимаем, мы уже не мыслим. Такова медитация моего спасения. Я думаю для того, чтобы избавиться от мысли. И следом застываю в созерцании вечного страдания. Я ведаю, ибо вижу, а вижу, ибо никуда и никогда не стремлюсь. Вот это видение страдания и есть его отсутствие. В этом смысл выражения: вечное страдание есть отсутствие страдания. Отсутствие страдания надо понимать в том смысле, что нет ему конца и предела, определения. Если есть одно страдание, то откуда мы знаем, что только оно есть? Ведь нельзя забывать о том, что все познается в сравнении. Если есть страдание, то есть и его отсутствие как условие возможности познания и того и другого. И еще вопрос:  не ведая страдания, разве можно страдать? Само познание приводит нас к страданию, к пониманию того, что все страдают. Тогда как нам избавиться от страдания? Разумеется, если у тебя есть разум, через венец познание – понимание. Поняв иллюзию страдания, мы от него избавимся и успокоимся в истине страдания. Так в центре движения урагана мы находим покой. Обретая покой как отсутствие желаний мы больше не изменяемся и становимся ничем из того. что изменяется и беспокоится в своем непостоянстве. Превращение заканчивается. Мы находимся по ту стороны жизни и смерти как итога жизненного беспокойства. Мы выходим из колеса перерождений.
      - Эта твоя философия убивает обычную жизнь. Она скрывается в твоем яде.
      - Конечно, поэтому если ты хочешь жить, так как тебе живется, то употребляй мое учение как яд осмотрительно, порционно. А не то, не умея им пользоваться, вместо вечного покоя обретешь вечное беспокойство.       






      - Здгаавствуй, дорогой Лобастый. Все козликаешь?
      - Здравствуй, здравствуй, Йагупоп. Зри в корень. Ты не с того вопроса начал. Нет, чтобы расспросить меня, что я думаю о смертных, а ты глумишься над моим призванием заниматься философией даже в аду. Я пребываю в раздумье: как мне быть с моими козлами, козой и козлятами? Хотя я теперь вечно буду находиться в раю с вечно умирающими философами, - представляешь какой это ад? Я все же думаю не о них. Думаю о тех, кого я оставил, и кто должен думать и решать сам, что ему делать и как жить. Мегере-козе некого теперь пилить. Нет советчика моим козлятушкам-ребятушкам. А ученики-козлы совсем от рук отбились: вздумали сами стать козлиными учителями. И вообще что теперь делать всему козлиному стаду? Кто его, народ козлов, будет будить-бодать?
      - Вот все говорят о твоей философеме «я знаю, что ничего не знаю», которая раскрывает суть всей твоей философии. Так ли это? И что вообще она означает?
      - Ну, ты спросил. Как одной фразой выразить все мои размышления? Можно сказать, что это заглавная моя идея, с которой начинается размышление. Вот так сказать будет точнее и вернее. Что она означает? То, что философия начинается с недоумения, с того, что нет знания об уме. Неужели не очевидно? Пустой ум необходим в качестве условия возможности непредвзятого помышления. Как раз об этом и говорит моя фраза. Именно это я знаю в качестве возможности самостоятельного мышления. Но не более. Нельзя истолковывать выражение знания незнания в качестве апологии невежества.
      С другой стороны, важно понять, как образуется знание. Из знания ли образуется новое знание? Или из знания незнания оно образуется? А знание незнания невозможно без самостоятельного мышления, когда я думаю и не важно, кто я такой по своему положению. Важно, что я умею думать.
      - Откуда можно знать, что мы не знаем, если не от знания? Ты так думаешь? Знание незнания: что это такое? Это то, что я не знаю? Не знаю чего? Что такое знание абстрактно? Или не знаю чего-то конкретного? Вот ты говоришь: «не знаю ничего, что значит «всего». Но как тогда можно говорить вообще о знании, а, следовательно, и незнании. Не является ли тогда выражение: «я знаю, что ничего не знаю» абсурдным и бессмысленным, точнее, самопротиворечивым и в этом смысле оно и является визитной карточкой твоей диалектики как самопротиворечивого занятия?
      - Ты сам то понял, что сказал, попугай несчастный? Философ! Горшок с ручкой.
      - А что тебе только можно говорить бестолковые слова? Так и я говорить умею.
      - Ах, софист, ты не доенный.
      - От козла и слышу. От козла ждать молока! Не дождешься.
      - Если серьезно, то эта фраза, которая мне приписывается, есть не мое собственное самоописание или моей философии, а ироническое выражение ее восприятия и меня самого публикой. Я сам дал повод публике так меня воспринимать своей манерой над собой иронизировать. Для чего необходимо это ироническое определение философской мысли как знания незнания всего? Для того, чтобы возбудить мысль человека проблемой знания. Знание реально проблематично, неопределенно. Необходимо разрешить эту проблему, определить существо знания, установить его истину посредством или методом мышления. Этот метод мышления обо всем как об одном и есть мое повивальное искусство, которое начинается с проблемы знания, с того, что собственно мы знаем относительно всего. Так что мы знаем? Ничего. А между тем уже заранее претендуем на нечто положительное, не нами установленное, а взятое у кого-то на веру. Или берем что-то из своего собственного опыта восприятия того, что сами делаем. Все это частности, а не все в целом. Моя фраза касается философского знания, а не чувственного мнения.
      - Хорошо. А разве мнение или личная точка зрения не влияют на то, как мы узнаем нечто и отличаем его от незнаемого и тем более незнакомого сущего?
      - Видишь ли, мнение знакомит нас с сущим и дает знать не о том, что оно есть и какое есть сущее, а о том, как мы к нему относимся. И даже здесь мы не можем быть объективны. На основании чувств мы судим не о том, как мы действительно относимся к этому сущему, но только о том. что мы к нему относимся и что мы субъективно чувствуем при этом. А есть ли оно на самом деле и что оно есть  мы на основании чувственного мнения объективно судить не можем. Такова не моя личная точка зрения, но объективное знание, полученное в ходе работы над оптической перспективой посредством понятия. 
      - Меня интересует вопрос: Почему ты не убежал из-под стражи перед казнью, ведь у тебя была такая возможность? Только не говори того, что тебе приписывает твой ученик Орел: тебе было стыдно бежать от законов твоего Отечества. Я надеюсь, ты не хитрый лицемер и не наивный идиот, чтобы разглагольствовать о стадных законах?
      - А почему бы и нет? Ведь так удобно быть циником и лицемером или простодушным дураком. Но меня это перестало увлекать. То, что мне  надо было, я давно уже достиг. И вот когда это произошло, то, сама жизнь потеряла для меня свой смысл. Единственным оправданием того, что я еще жил, было мое размышление. Получалось, что я не думал. Чтобы жить, а жил, чтобы думать. Причем думал для того, чтобы жизнь вообще не потеряла для меня всякий смысл. И поэтому воспользовался первым попавшимся случаем, чтобы прекратить бессмысленный бег времени в никуда, который слепые называют благословленной эволюцией.
      - Так чего ты достиг, что так легко расстался с жизнью?
      - Ничего более того, что можно назвать ее вершиной. Как только я понял, что нет ничего сверх того, что есть, а все остальное лишь выдумки, которые только скрашивают скучное и монотонное течение суетливой жизни, у меня пелена спала с глаз. Я прозрел и успокоился.





      - Привет, орел. Я хотел поговорить с тобой о твоем учении и о том, как ты ему учил своих птенцов.
      - Привет, попугай. Знаешь такое выражение: «Попугай не птица, идея человека не человек?» Как ты к нему относишься?
      - Ты правильно заметил, что я попугай. Так вот я отношусь к попугаям, а не к твоему вопросу. К нему я никак не отношусь. А вот вопросы задаю я, а не ты.
      - Попугай, ты, что шуток не понимаешь? Птица ты, птица. Да еще какая! Одним словом: попугай. Тобой в детстве никого не пугали? Это же надо: птица и говорящая, к тому же отличающаяся умом и сообразительностью.
      - Ладно. Хватит иронизировать. Мне одного твоего учителя, козла, хватило. Ты как был орлом стервятником, таким и остался. Только прикидываешься добродетельным. Гордец! Слушай, вы все идеалисты считаете себя лучше других, или только ты?
      - Брат, извини меня. И ты, и я птица. Вот только какая? Ты говорливая. А я хищная. Ты мясо. Я едок. Такова природа вещей. Каждому свое. Ничего личного. Я потомственный аристократ. А ты «из грязи в князи». Причем вам, мясу, пристало слушать и ждать своей очереди, когда мы проголодаемся, а не спрашивать.  Ты же нарушаешь сам порядок жизни. Ну, да ладно, сейчас демократия, - ваше время. Все равно ничего, кроме того, как болтать, вы не умеете. Нет, еще умеете воровать чужое и