- Прости, Элен. Сначала ты мне показалась вылитой Варварой. Но как, черт возьми, как у тебя глаза поменяли свой натуральный лазурный цвет на изумрудный?
- Да, ты совсем, Арис, потерял голову от своей Варвары. Кто меня, наконец, будет целовать?
И вот тут они поцеловались и дали волю своим желаниям. Когда желания утихли, они разговорились.
- У нас так долго не было секса, что я уже забыла, что я женщина.
- А мне показалось, что впервые с тобой занимался любовью, - настолько она была необычной и чудесной. Ты много себе позволила.
- Тебе это понравилось?
- Да.
- И мне тоже. Только не говори о том, как я вела себя с другими мужчинами. У меня их почти никогда не было. И вообще теперь для меня на свете существуешь один только ты. Не бойся, это никак не отразится на твоей свободе.
- А я и не боюсь. Мне хорошо с тобой, спокойно.
- Тебе нравятся мои глаза и цвет волос?
- Да.
- Вот видишь. Ты уже…
Здесь, мой любезный читатель, мы сделаем остановку, чтобы не нарушить художественную меру и не испортить впечатление вторгаясь в интимные отношения наших героев.
На следующий день они счастливые пошли вместе в университет. В университете Аристкол с Элен разделились. Элен пошла к себе на кафедру. Неожиданно для самого себя Аристокл последовал за ней на расстоянии. Когда Элен уже подходила к кафедральной двери, то ее окликнула выходящая из-за угла Марина. Элен оглянулась на Марину в замешательстве.
- Элен, как ты хорошо выглядишь. Поменяла свой стиль, и волосы у тебя другие. Ты что, меня за лето забыла? Небось, нашла себе состоятельного американца, а?
- Пардон, Марина, как можно тебя забыть. Вот кто действительно изменился, так это ты. Тебя, вправду, не признать.
- Я стала краше или хуже?
- Ты как была красавица, такой и осталась. Только загорела и поправилась. Неужели…
- Да, можешь меня поздравить.
Но тут наши дамы скрылись за кафедральными дверями, так что Аристокл не услышал то, с чем можно поздравить Марину. Но ему хватило ума догадаться об этом. Аристокл хотел уже пойти на лекцию, как его остановил звонок.
- Слушаю.
- Здравствуйте, Аристокл. Я правильно назвала ваше имя?
- Здравствуйте, правильно. Извините, я спешу на занятие. Не могли бы вы…
- Я не займу у вас много времени. Я бабушка Элен и Мадлен. Элен уже в Москве?
- Да, она сейчас зашла на свою кафедру.
- Можно я вас буду называть Арис? Вас так любила звать Элен.
- Конечно, но она меня так и продолжает звать.
- Да, да, разумеется. Я хотела бы с вами встретиться.
- Вы хотели, чтобы я приехал к вам в Сент-Этьен?
- Нет, что вы. Я скоро буду в Москве. Хочу перед смертью побывать там, где я когда-то родилась, и поговорить с вами, Арис. Простите меня за нескромный вопрос: вы любите Элен?
- Да.
- А как вы относились к Мадлен?
- Как к родной сестре Элен с любовью и уважением.
- Да, да. Ну, ладно. Я вам еще позвоню, когда приеду в Москву.
- Я с радостью приглашаю вас к нам в гости.
- Вы, Арис, живете отдельно от родителей?
- Да, в квартире своего деда.
- Да, да. Понятно. Он уже умер?
- В прошлом году.
- Извините, за мою назойливость. А как его звали?
- Это вы меня извините. Надо было нам вместо того, чтобы лазить с риском для жизни по горам, приехать к вам и поговорить по душам.
- Как это вы правильно сказали. Арис. Вашего дедушку…
- Звали Юрием Николаевичем Писаревым.
- Да, да, разумеется. А он не воевал во Франции?
- Кажется, он был в плену, потом бежал, участвовал в сопротивлении маки. Потом после победы оказался в СССР, где сидел несколько лет в лагере. Но его после смерти Сталина реабилитировали как борца-антифашиста.
- Я так и знала, так и знала.
- Марья Федоровна, вы его знали?
- Что вы говорите, Арис? Знала ли я Юрия Николаевича?
- Да.
На том конце повисло тягостное молчание.
- Давайте, я вам все расскажу при встрече, - ответила слабым дрожащим голосом бабушка Элен и Мадлен. Внезапно она спросила, - Арис, а вы любите Мадлен?
Этот вопрос оказался настолько неожиданным для Аристокла, что он сказал то, что ему первым пришло в голову.
- У вас хорошее произношение, Марья Федоровна. Русскому вы учили своих внучек?
- Я вас поняла, Арис. Да, я их учила. Русский – мой родной язык. И еще у меня будет к вам просьба. Пожалуйста, Арис, не говорите Элен, что я вам звонила и что я собираюсь в Москву. Договорились?
- Как хотите. Я буду хранить молчание.
- Ну, и хорошо. Вы честный мальчик, Арис. Я рада была с вами познакомиться. До свидания.
- Марья Федоровна, вы меня заинтриговали. И вам до свидания.
После разговора по смартфону с бабушкой Элен Аристоклу стало тревожно. Почему нельзя сказать Элен о том, что ему звонила ее бабушка и что она скоро приезжает в Москву? Его заинтриговали расспросы Марьи Федоровны о его героическом деде. И еще: почему бабушка Элен и Мадлен спутала своих внучек, один раз упомянув Элен в прошедшем времени, а Мадлен в настоящем. Вероятно, такова старость с ее склерозом, с тем, что события настоящего забываются или путаются, зато далекое прошлое приближается с пугающей быстротой. Аристокл задумался о капризах памяти. Нет, он вспомнил не картину Сальвадора Дали, он вспомнил свои былые размышления о болезни, старости и смерти. Единственно, что теперь он понял, так это то, что смерть реальна, а жизнь бывает так ирреальна, что они могут поменяться местами. На лекцию он, конечно, опоздал.
Прошло две недели. Осень была в своем пестром расцвете. Деревья оделись в свои разноцветные одежды. Земля была влажной от дождя, и опавшие листья шелестели под ногами гуляющих и полных счастья наших героев. Однако счастье мимолетно, и мы расплачиваемся за него длинными ночами сожалений о том, что так несчастны. Когда Аристокл уже не ждал звонка, Марья Федоровна ему позвонила и сказала, что уже приехала в Москву и ждет его в гостинице «Россия». Когда ему будет удобно, тогда они могут встретиться у нее в номере гостиницы, чтобы обо всем поговорить. Говорил Аристокл с бабушкой Элен уже у себя в квартире. Элен спросила, кто звонил?
- Да, мне звонили по учебе.
- Ты мне правду говоришь?
- Конечно. Мне сказали, что пора на отработки. Я ведь немного пропустил лекций вначале года. Надо догонять. Так что я схожу и вернусь сразу же после отработки.
- Да, ну, конечно, отработки. Не забудь купить что-нибудь к столу на ужин.
Через полчаса Аристокл был уже в номере бабушки Элен. Он волновался перед встречей, предчувствуя нелегкий и долгий разговор. Бабушку он нашел в относительно хорошем для ее значительного возраста здоровье. Она была очень похожа на своих внучек, только намного их старше. «Вот такой будет Элен в ее возрасте», - подумал про себя Аристокл. Ему было приятно иметь в далеком будущем такую Элен.
- Таким я себе вас и представляла, Арис. Мне понятно, почему Элен вас полюбила, а Мадлен так увлеклась вами. Оказывается, это передается по наследству.
- Марья Федоровна, что вы имеете в виду?
- Себя и твоего деда. Ведь мы любили друг друга в далеком 45 году. Он меня спас от расстрела в начале того года. Я ведь тоже участвовала в парижском Сопротивлении: расклеивала листовки против фашистов, даже отстреливалась после операции от карателей. Пока меня не арестовали по доносу, и я не попала в тюрьму. Меня должны были расстрелять как партизанку, но Юра меня спас, - мы сбежали, воспользовавшись счастливым случаем. Будет время, я об этом расскажу. А потом мы жили вместе у моих родственников в провинции. После войны Юра поехал в Берлин, чтобы договориться о нашем с ним переезде в Москву, но так и не вернулся назад ко мне. Я потом узнала, что его прямо там и арестовали и сослали в лагеря. А я родила дочь – маму Элен и Мадлен.
Внезапно кто-то резко постучал в дверь номера. Марья Федоровна подошла к двери и ее открыла. В номер вошла Элен и с порога сказала, что она лучше думала о своей бабушке и вруне Арисе.
- Бабушка, почему ты меня не предупредила, что приедешь ко мне в Москву? Я тебя бы встретила. А с тобой Арис я вообще не хочу разговаривать: сказал, что пошел на отработки, а сам меня обманул и пошел к моей бабушке. Это что по-человечески? Я на вас обиделась и не хочу с вами разговаривать.
- Элен, это я попросила Ариса тебе ничего не говорить. Может быть, можно сказать…
- Нет, - в ужасе закричала Элен, - никогда.
- Хорошо, Элен. Не надо на меня кричать.
- Я на тебя не кричу, я на себя кричу за то, что сделала.
- Ты знаешь, что дедушка Ариса отец твоей мамы?
- Как это? Вот так, а вы с Арисом сводные брат и сестра по деду.
- Ах, вот почему у меня всегда было чувство, что мы родные души.
- Вы родные и по крови. Хорошо уж по далекой.
- Да, Марья Федоровна, вы нас, мягко говоря, удивили.
- Арис, ты меня больше не любишь? - спросила с дрожью в голосе Элен.
- Люблю и знаю почему. Потому что люблю.
- Так. Хорошо, что вы любите друг друга и не важно, что…
- Бабушка, не надо. Пожалей меня.
- Что есть еще что-то, что я должен знать? Или со стороны уже бабушки моего отца мы тоже родственники?
- Нет, это было бы слишком, - ответила, улыбаясь, бабушка.
В ИНОМ МИРЕ И В ЭТОМ
Этой же ночью с Аристоклом случилось такое, что повергло его в ужас и изумление. Когда он прилег передохнуть на диван в коленях Элен, смотрящей по буку какой-то сериал, он забылся и очутился в каком-то туннеле. Аристокл шел по сужающемуся туннелю вперед. Его манил свет в конце туннеля. Неожиданно пол под ним провалился и Аристокл полетел, ускоряясь, вниз. Когда он упал на дно ямы, то потерял от боли сознание. Очнувшись, Аристокл вспомнил, кто он такой, и тут же подумал: «Неужели я во сне. Не мог же я, сидя в ногах у Элен, очутиться здесь в непроглядной тьме. Где я»?
Ты знаешь, любезный читатель, чем страшен ад? Своей темнотой. Это самое страшное. Тьма и есть ад. Кроме тьмы там ничего нет. Все остальное иллюзия. Именно поэтому там и страшно. И люди от того, что у них начинает от страха «ехать крыша», и начинают придумывать всяких чертей. То есть, они эту тьму начинают делить на чертей и то, что с ними в ней происходит что-то жуткое. Постепенно тьма стала рассеиваться. Аристокл очутился в сером тумане, из которого выглядывали на него со всех сторон пугающие тени чудовищ, желающих схватить его клацающими клювами и стучащими, словно по жести, когтями и утащить его в непроглядную тьму, сгущающуюся по краям отвесно обрывающейся пропасти. Ему казалось, что он упал и зацепился за небольшой выступ над бездонной пропастью ада. Ему было слышно хлопанье гигантских крыльев, казалось, что драконов, и невыносимый как скрежет по стеклу железа клекот отвратительных адских созданий.
Прошло время и, наконец, туман спал и засияло где-то в самом верху невидимое светило. Аристокл почувствовал, как его стала поднимать над адской бездной неведомая высшая сила. Невидимые руки стали его крутить и вертеть в разные стороны. В зависимости от того, в какую сторону и как долго он крутился и вертелся, на него стали находить состояния, которые прежде