- Ясно. Мне показалось интересным книжное видение устройства мира, выходящего за рамки наличной действительности, явленной нам в наших обыденных представлениях. Латинский аноним, с твоих слов, традиционно делит этот мир на три уровня или региона бытия: адский или материально-чувственный, но доведенный до предела, промежуточный или тонкоматериальный, названный тобою «чистилищем», и райский или духовный, бесформенный, вернее, чисто формальный, нет, точнее, мир чистых форм. Но принцип объяснения устройства и функционирования этих регионов существования оригинален и вызывает неподдельный интерес.
И еще одно замечание, уже по поводу сна. Мне кажется, что сон у психически нормального человека носит служебный характер, помогая проснувшемуся разобраться в хитросплетениях его зрячей жизни, стать действительно пробужденным. Твое уравнение наличного мира или реального и мира снов или иллюзий, я думаю, мешает действительному пробуждению. Получается, что ты пробуждаешься в мире снов и засыпаешь в наличном мире, грезя наяву.
- Ах, вот, как оказывается, ты понимаешь сны. Спасибо за беспристрастный отзыв о том, как я понимаю сны.
- Не обижайся, Ар, на мое заключение. Оно может быть ошибочным. Просто я попыталась поразмышлять вслух о том, что меня тоже интересует. Кстати, о беспристрастности. Часто женщин обвиняют в пристрастности. Допускаю, что это неспроста. Я вообще считаю, что есть аффективные люди, к которым я как женщина и человек имею отношение. Это самые примитивные люди. Такие люди любят переживать. Они ближе к животным. Но во мне есть еще черты человека традиционного, так как у меня есть дурные привычки. Обыкновенно люди, чтящие традиции, имеют склонность к дурным мыслям, чувствам, поступкам и привычкам. Поэтому они так привязаны к традиции, чтобы их урезонить. Но я не лишена и черт человека целесообразного, естественного, то есть, развитого в душевном плане. Думаю, что у меня есть что-то и от человека целеполагающего или гармонического, правда, в меньшей степени по сравнению с другими типами. Последний тип наиболее человечный и разумный, близкий к духу.
- Варя, мне твое интересное размышление напомнило классификацию идеальных типов социального действия Макса Вебера.
- Да, может быть. У гениальных людей могут быть совпадения. Это, как говорил один персонаж сатирического романа, «конгениально», - ответила со смехом Варвара.
- И все же, Варя, как ты относишься к тому представлению ада, чистилища и рая, которое я нашел в латинской книге?
- Серьезно. Я вижу, ты уже готов к тому, чтобы тебе открылось самое важное. Действительно, есть ад. Он есть для всех живущих. Ты человек. Он есть и для тебя. Смерть и есть ад. Он страшнее умирания и тем более размышления о смерти. Этого не ведали древние. Они еще были наивны, как боги их фантазий. Но это уже знали средневековые люди. Однако есть не только ад. Есть еще и рай. Эту антитезу открыли люди в религиозную эпоху. Древние: и греки, и индусы знали апорию и парадокс, но не ведали антитезу. Правда, некоторые мудрецы древности допускали это. Но мало видеть единство сансары и нирваны. Есть и нечто третье: чистилище как взаимный переход между адом и раем. Здесь парадокс заключается в том, что есть не только путь из ада в рай, но и из рая в ад. Существует несколько точек перехода: из ада, смерти в жизнь, из жизни в смерть, ад, из ада в рай, из рая в ад.
Буддисты знали только сансару и нирвану, и переход из сансары в нирвану. Но есть и переход из нирваны в сансару. И не все совершают переход из смерти в жизнь, возвращаясь в этот мир. Они остаются навечно в аду. И еще: в преддверии ада остаются души не рожденных.
Не обольщайся на свой счет, Ар. Духовен не только путь разума. Дух находит себе место и дорогу через все, включая и простое чувственное соприкосновение. Градация существует не для духа, а для идущих к нему. Одни обретают дух через разум, другие через чувство, третьи через веру, четвертые через физический контакт. Не только человек идет своим путем к духу, но и всякое существо и даже простое сущее, включая вещь. Для человека характерно обретение духа через душевное движение, которое выражается в вере, надежде и любви. Твой путь – это путь не человека. Тебе будет нелегко на этом пути. Но ты сам его выбрал и тебе за него расплачиваться. Сможешь ли ты его одолеть, ведомо только тебе, если у тебя появится опыт жизни и смерти в духе. Вы, люди, плохо ведаете о том, что есть еще опыт смерти духа. И всякий духовный путник не может его не пройти.
- Варя, ты меня просто… не удивила, а прямо потрясла. Откуда ты это знаешь? И почему ты о людях говоришь так, что ты… как сказать то…
- Не надо подбирать слова, - мне и так понятно. Подумай сам. Почему к тебе попала эта книга?
- Варя, то что, как Фермиона, там побывала?
- Ар, почему «как»?
- Варвара, ты меня разыгрываешь. Ты хочешь сказать, что ты сошла со страниц саги про Фермиону и Нордлунга.
- Я ничего не хочу. То, что я хотела, я уже сделала, - открыла для тебя то, что ты прочитал, и объяснила то, что ты сам не смог понять. А теперь закрой глаза.
- Для чего?
- Для того, чтобы оказаться в том месте, где тебе положено быть. Итак, ты готов выполнить мое не повеление, а предложение?
- Варвара Краса Длинная Коса, вели не казнить, но миловать.
И тут Варвара разобрала свою прическу и появилась во все своей красе с длинной рыжей косой.
- Я жду.
- Ладно, будь, по-твоему, - сказал Аристокл и закрыл глаза, потом, подождав немного он, наконец, спросил, - ну, долго мне еще сидеть с закрытыми глазами?
Никто ему не ответил. Тогда Аристокл открыл глаза. Он сидел один на скамейке. Варвары нигде не было видно. Он был готов дать голову на отсеченье, что она никуда не уходила. У Аристокла был острый музыкальный слух, и поэтому он обязательно услышал бы, как она ушла. Но вокруг все было тихо и не было ни одной живой души. Тогда, хлопнув себя по лбу, он набрал по мобильнику номер своего хорошего знакомого, бывшего старостой его группы, и когда тот ответил, что он на занятии, то спросил, знает ли он девушку, с которой его попросили с лекции по схоластике.
- Арист, сколько тебе говорить, что я на занятии. Ты не был ни с какой девушкой, а говорил громко с самим собой как сумасшедший. Профессор был вынужден удалить тебя с лекции. Ты что-то невнятно ему сказал и вышел. Вот и все. Повторяю, никакой девушки с тобой не было. Кстати, меня Света уже спрашивала, что за француженка крутит с тобой «шуры-муры». Познакомь.
- Щас. Ладно, пока. Некогда мне с тобой лясы точить.
- Ты смотри, какой умный, сам позвонил, а теперь, когда я спрашиваю, затыкает мне рот. Да, иди ты.
Аристокл долго сидел, размышляя над тем, как так вышло, что он разговаривал с милой девушкой Варей, ее рукой касался. Она ему открыла тайну жизни и смерти. И вот на тебе, - оказывается, он грезил наяву. Разве такое бывает? Или ему явился его ангел-хранитель? А почему нет? Вот на этом истолковании данного происшествия он и остановился.
Когда Элен приехала из Парижа, Аристокл поведал ей о том, что с ним приключилось. Элен сначала с недоверием отнеслась к сообщению Аристокла, заметив с ревностью, что он мог бы промолчать о своих любовных похождениях. Но потом, изрядно помучив своего любовника, милостиво порекомендовала Аристоклу обратиться к психотерапевту, чтобы тот вправил ему мозги.
УЧЕБА
Шло время. Элен покинула Россию и пригласила Аристокла в гости. Аристокл решил отправиться к Элен в Париж на летних каникулах. А пока он ходил на занятия в надежде, что скоро пролетит время и они опять окажутся вместе. Занятия порядком мешали ему думать, сбивая его с верной мысли. Аристокл решил понять, почему это происходит. Для того, чтобы это понять, необходимо было разобраться с природой университетского обучения. Но как понять, если не определить цель такого занятия? Целью университетского обучения была подготовка специалиста для народного хозяйства, ведь обучение стоило немалых деньг, которые необходимо было вернуть в казну государства своей прилежной работой. Эта дидактическая работа Аристокла как грантовика, в просторечии «грантоеда», сводилась к хорошей, если не отличной учебе. Но хорошо учиться и хорошо думать – это далеко не одно и то же. Можно было, даже на философском факультете, хорошо учиться, но плохо думать, и хорошо думать, но плохо учиться. А вот так, чтобы хорошо учиться и хорошо думать у Аристокла никак не получалось, вероятно, потому, что он плохо думал об учебе.
Он стал заметно плохо учиться, но отнюдь не потому, что был увлечен любовной интригой. Она как раз заставляла его заниматься все больше познанием самого себя, женщин, вообще людей и природы вещей. Причину плохой учебы он нашел в том, что сама учеба сводилась к запоминанию текстов старых философов, к их анализу и интерпретации тех идей, которые там можно было, при большом желании, найти. Но ему это было неинтересно. И он стал догадываться почему. Потому что у него не было своей философской системы, которая могла ему помочь разобраться с любым текстом. Значит, интерес к философским текстам мог появиться у Аристокла, только если он был бы в состоянии овладеть орудием мысли. У Аристокла были мысли, и было их немало, но не было орудия мысли, логики построения мыслей по местам понятий. Такая логика понятий могла выстроиться сама, но ждать построения понятий в логическом порядке пришлось бы много лет путем тщательного анализа философских текстов, выуживая ее крупицы у других философов.
За короткий срок ее можно было построить, только напрягая свое собственное сознание. Такое осознанное напряжение могло создать почву для роста рациональных или гармоничных зерен ума, из которых могли впоследствии прорасти понятия. Их свободная коммуникация друг с другом могла привести к ассоциативной связи смыслов вещей в сознании мыслящего Аристокла. В среде, богатой ассоциативными связями между смыслами вещей как сущих, и могла выстроиться искомая логика понятий. Вот этим и стал заниматься Арискокл, здраво решив учиться в строгом соответствии с построением системы понятий. Однако он так и не смог ее окончательно построить. А вот почему не смог построить, он стал догадываться только тогда, когда понял, что система, построенная на основе ассоциации идей, является открытой, то есть, неокончательной. Это была не та логика понятий, которую можно было использовать в качестве безотказного орудия мысли при обработке любого факта явления природы или артефакта, текста культуры. Только дедуктивная логика могла дать такое строго выверенное по лекалам рассудка познание природы вещей.
Аристокл, наконец, понял, что ассоциация идей в прокрустовом ложе рассудочной дедукции теряет свой эффект генерирования новых идей. Причина этого кроется в том, что рассудочная дедукция нужна не для