Портняжка Йенс

  Наконец они доплыли до желанного берега. Йенс сердечно поблагодарил изысканно разодетых русалочек, они же в свою очередь объяснили храброму портняжке, как ему добраться до неведомого лесного королевства. Жаль было русалочкам расставаться с недавним своим знакомым, всё не сводили они приязненных с него очей, всё пытались сказать, робко и несмело, всё предполагали изъяснить, неясно и неумело, всё хотели предложить... И тут самая младшая из русалочек завела сладкую, задумчивую песню о том, как вольготно просто, легко и беззаботно жить в морских глубинах, как добр их отец, морской владыка, как прекрасен и просторно уютен мраморный домик, там, на глубине, среди зарослей морских дубов, лиан и винограда, как весело было бы очутиться в нём земному человеку, в компании неугомонно непоседливых, танцующих и неотступно щекочущихся молоденьких русалочек, о том, насколько прекрасны их голоса, насколько упруги и неуловимо желанны их руки, плечи, шея, о том, насколько влажны и невесомо легки густые русалочкины кудри, о том, насколько вожделенно сладки русалочкины поцелуи, о том, насколько призывно красноречивы их объятья, о том, насколько непритворна и искренне простодушна заветная русалочкина любовь.
    Очень хотелось русалочкам, что бы Йенс остался с ними, жил на дне просторного моря в укромно уединённом мраморном домике, скрытом среди густой чащобы морских лиан, дубов да винограда, что бы он позабыл печально суетливый и напрасный земной свой мир, но полюбил всеми силами доброй своей души: и блуждающее мерцание морских огоньков на песчано пустынном, голубоватом дне, и дружное, тревожное колебание густых фиолетовых водорослей — предвестье неистовой бури да чарующе яростного шторма, и неясный свет одиноко бродящей холодной луны в незыблемой толще пунцово чернеющей к ночи воды, и шум волны, и шипенье прибрежной пены, и жемчужное блистанье брызг, и рокочущий грохот валов, и призывный стон раскормленной белухи, жирующей на ночных лугах сочной морской травы да радующейся розовому оттенку появившейся на востоке, тёплой и нежной, всегда полной и обильно щедрой, той, второй луны, которая меж людьми именуется необычайно ласковым и деликатно значимым словом — солнце. Однако же Йенс отказался. Его ждала Кьерн, тихая и добрая, милая его сердцу Кьерн, его Кьерн...


                                                  Глава 3
                    (О помощи, оказанной Йенсу дружной и согласной птичьей семьёй)


    Ласково распрощавшись с отчего-то погрустневшими русалочками, Йенс продолжил свой путь. Вновь неуловимо быстрые стрижи сновали над Йенсом, указывая ему дорогу, юркие коричневые да зелёные ящерицы пробегали спереди Йенса, оглядываясь и призывая его не останавливаться, но и дальше бесстрашно да твёрдо идти вперёд, и даже маленькие муравьи, далеко отбившись от вечно копошащегося своего муравейника, старались, будто верные и надёжные сотоварищи его, поспевать следом за Йенсом.


    Так неутомимый портняжка шёл день, два и на третий день вышел к преогромно глубокому ущелью. Ущелье было настолько глубоким, что если бы поставить одно на другое все строения сказочного городка, в котором проживали Йенс и Кьерн (и деревянные рыночные лавки, и маленькие каменные домики, и большие каменные дома, и будку чистильщика обуви, и кафедральный собор, и конюшню, и тюрьму, и в конце всего этого взгромоздить городскую ратушу), а затем бы ещё сверху на последне торчащем шпице городской ратуши примостить стоящего на одной ноге вечно бранящегося начальника привратной стражи в его празднично кожаном камзоле красного цвета, то и тогда из пропасти выглядывал бы лишь шишак усердного воителя да, пожалуй, ещё предлинно заострённый нос с грозно торчащими в разные стороны отменно рыжими его усами. Но что до реденькой, небольшой лопаточкой бородёнки, которую, откровенно говоря, попросту не прилично носить столь почтенно представительному начальнику отменно суровейшей и иногда вовсе даже неподкупнейшей городской стражи, то её вы бы точно уже и не заприметили. Во-первых, оттого, что ущелье было невиданно глубоким да зияюще пустым, и в эдакой бездне устрашающей пустоты успешно могла упрятаться и не такая ещё рыжевато реденькая, одиноко тощая бородёнка, но великое множество густых, спутанно нерасчесуемых бородищ всех мыслимо невозможных и немыслимо всевозможнейших цветов и оттенков. А во-вторых, потому что начальнику привратной стражи не пристало да и просто негоже таращиться на продуманный мир нашей сказки из какого-то там никому безымянно неведомого ущелья, вальсируя одной ногой на вертляво крутящемся флюгере ратуши (хотя бы на нём, на этом флюгере, был отчеканен горделиво величественнейший герб города - пузато рвущийся в небо рогатый олень!). Наш начальник привратной стражи (с ажурно изысканными шёлковыми манжетами на празднично кожаном камзоле красного цвета) уж точно бы не согласился взбираться на эдакую высоту, даже если бы ему предложили сто золотых риксдалеров, даже если бы тысячу, даже тысячу тысяч золотых риксдалеров и в придачу пузатую, полную до краёв кружку отменно пенистого видтэльского пива.


    Как бы там ни было, но Йенс очутился пред этим ущельем. Тут бы и сказке конец, оттого что перебраться на другую сторону нашему портняжке уж точно никак бы не удалось. Но стрижи, неотступно сопровождавшие Йенса стрижи, неуловимо быстрые, расторопные стрижи, они быстро разлетелись в стороны и созвали на большой птичий совет всю неисчислимо говорливую птичью семью. Стрижи и аисты, воробьи и совы, пичуги и кряквы начали петь и чирикать, куковать и присвистывать, ворковать и пищать так, что из этого гама, казалось бы, не будет прока, пока одна из сов, самая старая, самая почтенная и должно быть самая что ни на есть бывалая, то есть много повидавшая на своём веку (повидавшая и переловившая превеликое множество, целые полчища ненасытно прожорливых мышей),— эта самая сова, торжественно и протяжённо важно, как и подобает почтенной сове, столь много повидавшей на своём веку, высказалась, что птичьей семье можно перенести через столь глубокое ущелье не то чтобы сотню, тысячу — сотни тысяч жирных и раскормленно хвостатых мышей, не говоря уже об одном скромно упитанном на вид портняжке, но для этого необходима лёгкая и просторно крепкая сеть и что, поскольку Йенс славится своим портняжным мастерством, не ему ли, если он взаправду столь искренно и незабвенно нежно любит свою Кьерн, не ему ли сплести эту сеть? Одно было худо, Йенсу нужно было справиться с заданием за одну ночь — многие птицы, откликнувшись на зов стрижей, покинули свои уютные гнёзда и высиженных в них птенцов, но к утру им необходимо было всенепременно вернуться, дабы накормить своё изголодавшееся, едва оперившееся и по-прежнему беззащитно слабое потомство.


    Ничего не поделаешь, наш портняжка приступил к работе, благо сразу нашлось, из чего плести сетку — меж луговых трав, в кустах, повсюду, была сплетённая неутомимыми паучками, тончайше надёжная и почти невесомая, блестяще переливающаяся на солнце ярким алмазом росы и вдохновения — паутинная нить.
    Птичья семья бросилась собирать эти тончайшие волокна. Правда, гусей и уток, несмотря на их гоготливую прыть да обиженный шип, сразу же удалили из рядов собирателей. Оранжевыми, неуклюжими лапками гуси и утки больше топтали паутину, чем могли собрать своими большими и бесчувственно нерасторопными клювами. Наконец изрядное (целый ворох!) количество паутины было собрано. Йенс принялся скручивать из паутинок нити, из нитей длинные верёвочки, а уже затем, из сплетенных косою паутинных верёвок, вязать и сшивать тончайшей работы, невесомо прочную и отменно надёжную сеть. Трудолюбивые муравьи да юркие ящерицы, добросовестно долго и неотступно сопровождавшие Йенса, разглядев, как догадливый портняжка плетёт нитку, принялись тут же помогать ему. Работа закипела и уже к утру сеть была готова.
    Ах, что это была за сеть! Без труда она сжималась маленьким комочком в кулаке, но расправленная уже могла полностью накрыть преогромную поляну, с которой, если покосить, а затем высушить высокой травы, можно было бы вывезти целую телегу, да что там телегу — целых две телеги золотисто душистого сена! Поэтому не о чём и толковать, что Йенс легко поместился в эту сеть. Дружная и неугомонно щебетливая птичья семья (стрижи и аисты, воробьи и совы, пичуги, кряквы, синички, гуси и даже один неизвестно каким образом затесавшийся в тамошнюю компанию пернатых небожителей пеликан (который весьма забавно подскакивал на одной ножке, подражая людям, избавляющимся таким образом от воды, ненароком попавшей им в ухо) и даже этот неуклюже смехотворный пеликан),— все-все они клювами и лапками ухватились за края просторной сети и... и, высоко подняв Йенса в воздух, перенесли его на противоположный край глубокого и недоступно бездонного ущелья. Портняжка не успел даже толком испугаться, настолько быстрым и увлекательным было это путешествие — лишь раздался хлоп и шум крыльев, лишь Йенс поднялся к лёгким облачкам, лишь коснулся их рукой, лишь мельком успел взглянуть вниз, на тонко извилистую ниточку дороги, на куколки деревьев, на разноцветные квадратики полей,— как тут же, стремительно и мягко, сеть опустилась на противоположной стороне пропасти.


    Поблагодарив весело неугомонную птичью стаю (стрижей и аистов, воробьёв и сов, пичуг, синичек, гусей да уток, а также неизвестно каким образом затесавшегося в тамошнее пернатое сообщество потешного пеликана) и пожелав всем им удачи и находчивой сноровки в поимке комаров, жучков да мошек, змей, мышей, лягушек, жаб, Йенс продолжил свой путь. Шёл он день, шёл второй и на третий день вышел к густо заросшему вековыми деревьями лесу. Вправо и влево лес тянулся величественно неприступной стеной могучих, высоких деревьев. И настолько плотными рядами росли дубы да ясени, ели, сосны, клёны да буки, что проскочить через их плотные ряды вглубь леса не смогла бы и прыгуче смышлёная белка. Величественные кроны деревьев стремительно уносились ввысь, и пред этим великолепием торжества и силы, мощи и несокрушимой прочности Йенс остановился в несомненной уверенности того, что это и есть вожделенно искомое им лесное королевство. Но как добраться до лесного короля, как пройти вглубь королевства?

                                              Глава 4
(Преславно достойное, достохвально значимое и завершающее повествование о приёме, оказанном Йенсу у лесного короля, и о возвращении портняжки домой)


    Внезапно один из дубов, росших пред Йенсом (он был выше и в обхвате гораздо крупнее своих собратьев), со страшным скрипом и треском ломающихся ветвей грозно наклонился к оробевшему портняжке и спросил его — кто он, зачем пришёл в их царство и есть ли у него золотые риксдалеры, дабы уплатить въездную пошлину в казну преславно сказочного лесного королевства? Торчащие ветки, которые росли под длинным сучком — носом сурового дерева, странно напоминали розно торчащие в стороны усы да жидкую бородёнку начальника привратной стражи того не слишком большого и не очень маленького городка, где тихо и счастливо жили Йенс да