Портняжка Йенс

                                                  Глава 1
  (В которой рассказывается о том, кто такой портняжка Йенс и зачем ему понадобилась игла-самошвея)


    В одном далёком сказочном королевстве жил портной. Он жил в городке, который был не слишком большой и не очень маленький, но именно в самый раз, что бы в нём жил такой отменно мастеровитый и сноровисто находчивый умелец, каким был портняжка Йенс. Работы у Йенса всегда было хоть отбавляй: то пошей булочнику белоснежный батистовый колпак, то крестьянину из ближней деревушки передник грубого сукна, а то и самому начальнику привратной стражи — ажурно изысканные шёлковые манжеты на его праздничный кожаный камзол красного цвета. И все торопили, всем было невтерпёж: "Давай, портняжка Йенс, пошевеливайся, шей побыстрей — чтобы к завтрашнему всё было готово, нет времени ждать на этакую безделицу!" Но не было такой работы, с которой бы не мог тут же, быстро да ловко, справиться наш портной.


    Многие, видя, что от заказчика дверь портняжной мастерской не закрывается ни на минуту, видя терпеливое трудолюбие да удивительное искусство портняжки Йенса, называли его счастливчиком, да-да, так и говорили: "Счастливчик Йенс! За долгий день ему всегда что-нибудь да перепадёт: булочник расплатится вязанкой калачей, крестьянин принесёт корзину репы, а начальник привратной стражи щедро отблагодарится золотым риксдалером! Именно — блестящим золотым риксдалером! Счастливчик Йенс! Что может быть лучше да прибыльней его мастерства!"


    И сам Йенс был вполне доволен судьбою, но всё же и у него было одно потаенно заветнейшее мечтание: Йенсу очень бы хотелось обшивать и королевский двор. "Во дворцах живёт бесчисленное множество народа (прислуга, садовники, стражники), — думалось Йенсу, — и всем им необходимо поштопать, пришить, прошить, а то и заново пошить камзолы и куртки, колпаки и чепчики, сорочки да неисчислимейшее количество невероятно разнообразнейших чулок. Сколько-то работы, и тут не зевай, только успевай вдевать в игольное ушко тончайшую нить да сновать ловкой иглой. А со временем, кто знает, быть может, слух об искусном портняжке дойдёт и до самого короля с королевой".


    Мысль о короле с королевой была по-особенному приятна и желанно близка нашему портняжке. Правда, поговаривали, что король до невероятия глуп да чопорен, королева же капризна и спесива, но Йенсу до того и дела было мало, — в мечтаниях о дворце да королевском семействе портняжку прельщало лишь то, что все в городе и округе тогда бы только и говорили, что какой он, Йенс, счастливчик, ведь он обшивает самого короля с его капризной да скупой на похвалу королевой, и как это должно быть трудно, но он справляется и с этим, и какая это удача, владеть столь прибыльным и необходимо доходным портняжным мастерством, и какой он, Йенс, искусный и терпеливый, находчивый и умелый портняжка!


    Мастерская нашего портняжки располагалась против городского трактира. Их разделяла узенькая городская улочка, на которой едва могли разминуться два пешехода. Окошки мастерской и трактирной кухни как раз были друг против друга. В закоптелой кухоньке ловко управлялась с утварью тихая и скромная девушка — кухарка Кьерн. И оттого целый день, отрывая иногда взгляд от скрупулёзной мелочи стежка и неосторожно коля себе пальцы, Йенс мог наблюдать за Кьерн, она же исподтиха поглядывала в сторону терпеливо корпящего над работой Йенса. И всякий раз, когда Йенс по неосторожности колол себе палец, Кьерн испуганно вскрикивала и шептала спасительную молитву о Йенсе, когда же на руки Кьерн брызгали капли кипящего масла, Йенс испуганно вздрагивал и шептал уже молитву о Кьерн. Кьерн и Йенс были тайно влюблены друг в друга, но настолько тихой и тайной была их любовь, что они, наверное, и себе не могли бы толком признаться о ней.
    Утомлённый от долгой, однообразно изнурительной работы Йенс засыпал с мыслью о Кьерн и с этой же мыслью бодрый и радостно отдохнувший он просыпался поутру. Однако познакомиться с нею у Йенса не хватало духа — Йенс всё раздумывал, достаточно ли он хорош для Кьерн и, познакомясь с Кьерн, сможет ли он убедительно и непривычно для него красноречиво описать свои чувства к ней, милой его сердцу, тихой и доброй девушке Кьерн.
    Оттого-то Йенсу хотелось, чтобы молва о нём, как об искуснейшем портном, пробралась и в закоптелую кухоньку напротив, чтобы она, эта молва, шепнула Кьерн на ушко, что портняжка, отрывающий иногда взгляд от ежедневного своего занятия, неосторожно колющий себе пальцы и тихо шепчущий молитву о Кьерн, — честный малый, полюбивший Кьерн самым искренним и нежным образом, что ему, Йенсу, хватит самоотверженного терпения, мастеровитого умения и настойчивого желания, дабы обеспечить их совместную жизнь, дабы свить семейное гнездо, дабы затем, даст Бог, в достатке и радости воспитать многочисленных детишек их разросшегося, дружного и счастливого своей полнотою семейства.


    Йенсу казалось, что будь он придворным портным, это намного бы упростило дело и он предстал бы пред милой Кьерн в наиболее привлекательном, приятном и исключительно выгодном положении.
    Одно было плохо — Йенс понимал, что справиться ещё и с работой из дворца ему не хватит ни сил, ни времени; работай он все дни да и целые ночи напролёт без отдыха и сна — даже тогда ему не удалось бы обшить да обслужить дворцовую прислугу, стражников, садовников, чванливого короля, спесивую королеву, а ещё пекаря с батистовым колпаком, крестьянина с передником грубого сукна и самого начальника привратной стражи с его кожаным камзолом красного цвета. И настолько в сердце Йенсу впечатлилось несчастное это соображение, что находчиво догадливый наш портняжка всерьёз призадумался об игле-самошвее.


    С давних, незапамятно давних времён в цеху портняжных дел мастеров ходил вполне правдоподобный и достоверно подтверждённейший слух о расчудесной, золотой игле, игле-самошвее. Рассказывали, что есть игла, которая сама ловко штопает и отменно прочно пришивает, пришивает-прошивает, а то и заново шьёт камзолы и куртки, передники и колпаки, сорочки да чулки всех немыслимо всевозможнейших размеров да покроев. И счастлив портняжка, владеющий этой иглой — вдвое, а то и втрое счастливее против трудолюбивого своего собрата, кропотливо управляющегося самой обыкновенной, тупой и заржавленной кованой иглой. С иглой-самошвеей всего-то работы — успевай только обдумывать, что именно следует пошить этой славной, неутомимо сноровистой иглой. Многие портняжки хотели бы владеть этакой расчудесной вещицей, да что там владеть — хотя бы один разочек подержать в своих утомлённых работой пальцах этакое сокровище, хотя бы одним глазком взглянуть, как на зависть ловко и безупречно быстро управляется с работой этот невиданно деликатнейший инструмент. Одна беда — никто не мог уже и припомнить, когда, где (в каком именно сказочном королевстве) и кто именно из наисчастливейших портняжек в последнее держал в руках этакую невидаль.
    Но настолько сердечнейше увлечённому нашему Йенсу полюбилась эта находчивая мысль об игле-самошвее, но настолько размечтавшийся добряк Йенс уверовал в спасительную надёжность сказочного подспорья, что, поразмыслив некоторое время, решился отправиться на поиски расчудесно золотой рукодельницы иглы.


    Где же искать иглу-самошвею? В городишке, не слишком большом и не слишком маленьком, но именно в самый раз, что бы в нём проживал отменно мастеровитый и сноровисто умелый портняжка Йенс, жила старуха по имени Кельге. Она была колдунья. Об том в городишке знали все, и пекарь с батистовым колпаком, и крестьянин с передником грубого сукна, и даже сам начальник привратной стражи с ажурно изысканными манжетами празднично красного кожаного камзола. Впрочем, именно начальник привратной стражи, который обо всех готовящихся злодеяниях в сказочном городке узнавал в самую последнюю очередь, именно этот усерднейший начальник, от имени городской ратуши, всех вольных граждан города, а также от имени суровых и иногда даже неподкупных городских стражников объявил старухе, что "в пределах вверенных его опеке обязательств" ни одна ведьма не имеет право заниматься своим колдовским искусством во вред и убыток, но только принося безусловную пользу гражданам и посильно впечатлительнейший доход городской казне. На том и порешили — ведьма, принося пользу, как правило, неблагодарным гражданам и доход всегда безразмерно ненасытной и отменно пустующей городской казне, сушила лечебные коренья и травы да удачливо торговала ими на городском рынке.


    Ещё Кельге занималась предсказательством. Однако же в этом её пристрастии городская казна терпела очевидно жесточайший и несправедливейший убыток оттого, что Кельге зачастую и вовсе ничего не брала за свои несомненно случайнейшим образом исполняющиеся россказни. Провидчеством Кельге занималась исключительно из удовольствия, а также из желания совершенствовать хитроумно утончённейшее ведьмовское своё мастерство. Нашему Йенсу, который был ей очень хорошо знаком, она не раз предсказывала, что, мол, сегодня к тебе заявится со срочной работой хлебопёк в разорванном белоснежном батистовом колпаке, или же крестьянин с оторванной бретелькой на затасканном переднике грубого сукна, а то и сам начальник городской стражи, у которого оторвётся третья сверху костяная пуговица на его замечательно праздничном новёхоньком камзоле красного цвета.


    К ней-то за советом, завесив на дверях своей мастерской большой амбарный замок, и отправился наш портняжка. Кельге он нашёл на рынке. В это утро она была особенно приветлива и разлюбезно болтлива (торг удался, и колдунье было что утаить от неутолимо ненасытной и всегда отменно пустующей городской казны).
— Здравствуй, Йенс,— ласково поздоровалась колдунья,— ищешь иглу-самошвею? — сморщив свой старушечий рот в загадочной улыбке, предположила Кельге (она уже знала наперёд, о чём Йенс пришёл с нею поговорить, и лишь из принятого у ведуний приличия не спешила выложить всё сразу). Кроме того, Кельге оценивала важность знаемого ею и обдумывала, что бы ей испросить у Йенса взамен — быть может, большую холщовую суму, куда бы она складывала собранные лечебные коренья да травы? То-то бы все окрестные ведьмы обзавидовались её обнове!
— Я, пожалуй, скажу тебе, где её искать, но взамен, — Кельге несколько засмущалась, ведь она никогда, или почти никогда, ничего, или почти ничего, не брала за свои прорицания, — но взамен, когда она будет у тебя, не пошьёшь ли мне холщовую суму, куда бы я могла собирать коренья да травы?


    Йенс, поразмыслив, что легко бы справился с пошивом сумы даже и без иглы-самошвеи, сразу согласился. Кельге рассказала ему, что иглой-самошвеей владеет лесной король, что король добряк каких ещё поискать и только из самодержавной дури, скуки да дремучего невежества он позволяет себе иногда поразвлечься, заманивая в лесную глушь неосторожно зазевавшегося путника да мороча ему голову виденьями появившихся ниоткуда и вдруг обманных тропинок, ложбинок и лесных опушек. Что, без сомнения, король