царствование зелени кругом, звонко-чистое пение и бодрый аромат лесного воздуха рождали на лице Николая блаженную улыбку. Здесь, наедине с природой, он улыбался, совершенно не сдерживаясь, и очень хотел
сказать что-нибудь дружеское, ласковое лесу, птицам и Той, которая не была видна, но шла где-то рядом, девушка-не девушка, человек-не человек, посланница божественного мира, сошедшая в этот лесок, чтобы одухотворить его восторгом и счастьем.
6 июля
Квартирная хозяйка Николая Зинаида Михайловна поинтересовалась у своего постояльца его «странными разговорами с соседской Юлькой», у которой «ветер в голове» и которая «готова трепаться с каждым встречным-поперечным». Николай весело и без всяких задних мыслей ответил, что он просто поболтал с Юлей «о всякой хозяйственной ерунде» и что она «забавная и непосредственная девчонка».
7 июля
Возвращаясь с речки, Николай обратил внимание на перешёптывания деревенских женщин, сопровождавшиеся странными улыбками и взглядами в его сторону. Вечером Серёга, сын Зинаиды Михайловны, работающий шофёром в сельхозкооперативе, спросил у Николая: «Что там у тебя с Юлькой?» На встречный вопрос «а что у меня может быть с этим в общем-то ещё ребёнком, кроме самой простой болтовни?» Серёга возразил: «Не знаю, не знаю, только люди говорят, что у вас вроде как роман и ты собираешься её увезти…» Николай расхохотался и вскоре, увлечённый работой, забыл слова Серёги, посчитав их за шутку. Однако странно нелюбезное отношение Зинаиды Михайловны в течение вечера заставило Николая призадуматься. Размыслив, он сделал для себя вывод, что какой-то случайный свидетель его разговора с соседкой решил сыграть с «городским» злую шутку и убедил местных в своей небылице.
8 июля
Обычный разговор Николая и Юли в этот день не состоялся: весь день девушка не показывалась в саду, хотя накануне планировала там разные прополки. На речке деревенские мальчишки о чём-то подшучивали над Алёшкой, братом Юли, и тот смущённо поглядывал на Николая. Вечером к мужчине пришла «с серьёзным разговором» соседка Валентина, мать Юли. Довольно продолжительную беседу можно условно поделить на три части. Первая, весьма невразумительная, состояла из выяснения собственно предмета разговора, «прощупывания» собеседника и совместного поиска
стиля общения. Вторая, самая длительная, включала в себя перечень всех деревенских сплетен, которые невидимыми, но крепкими нитями связали «дачника» с семьёй Валентины. Деревня, не заморачиваясь фактами, порешила, что Николай – «важный человек», что он увозит Юлю в город в качестве любовницы, потому что в городе ему «уже усе надоели», «та в деревне и бабы поздоровее и почище городских». По другой версии, Юля беременна, Николай хочет откупиться, но «девка не дура, требует жениться», иначе грозит судом, «потому что хотит жить у городе». Рождение третьей версии, которая нашла немало сторонников среди пожилого населения деревни, очевидно, произошло под влиянием теленовостей. Состояла она в том, что Николай – маньяк и совратитель, Юля – его первая жертва, но опасность угрожает всем женщинам села от пяти лет до восьмидесяти. Воспринимая всё как полную нелепицу, Николай поначалу улыбался. Однако Валентина, вывалив в его маленькой комнатушке эту кучу глупо-смешной информации, повела разговор так, что Николай с ужасом понял: она верит почти всему и именно в соответствии со сплетнями хочет выяснить его планы относительно дочери. Оклеветанному мужчине стоило немалого труда, чтобы вернуть бедную женщину в реальность. Оказалось, что уродливые воздушные замки, заселённые выдумками, могут быть крепче каменных. Валентина так и не смогла до конца стряхнуть шелуху домыслов и увериться, что в её жизни ничего плохого не произошло и заботиться не о чём.
В заключительной части этого неприятного разговора решался вопрос о том, что делать дальше. Николай, дабы оградить девушку от грязи кривотолков, обещал прекратить всякое общение с ней. Валентина охала, костерила деревенских злопыхателей, извинялась перед соседом, но лицо её, на котором застыли испуг и растерянность, выдавало женщину.
9 июля
В этот день Николай по двум причинам не выходил из дома: заставил себя усиленно работать и неуютно чувствовал себя после всего, что узнал о людях, окружающих его в селе. Работа шла плохо. Николаю всё время казалось, что его съёмная комната наполнена местными сплетниками, которые, совершенно не стыдясь, повторяют и повторяют свои выдумки.
10 июля
Большую часть дня Николай провёл в блужданиях по окрестностям села. Старался выбирать безлюдные места, что вполне удавалось: взрослые работали, детвора купалась или гоняла по улицам на велосипедах. Вечером, поужинав за общим семейным столом Зинаиды Михайловны, Николай не поспешил уединиться, как в предыдущие два дня, а остался поболтать с Серёгой. Вдруг хозяйка в открытую начала возмущаться тем, что постоялец, за которого поручилась её родственница, знакомая Николая, «вытворяет Бог знает что»: «пудрит мозги бедной девочке-соплячке», «задурил ей голову», из-за чего ей, Зинаиде Михайловне, «стыдно людям попадаться на глаза» и т.д., и т.д. Попытки Николая выяснить суть претензий успеха не имели. Масла в огонь подлил Серёга словами «да ладно ты, мать, подумаешь, двадцать пять лет разницы. Пусть дурочка думает следующий раз. Сделает аборт да и всё…» Когда же он заявил, что сам «оказался такой недогадливый», то получил от матери нагоняй почище постояльца. Николай же со словами «какие аборты! Подурели люди!.. Боже, какая грязь, грязь…» выскочил из-за стола, побежал к себе в комнату, собрал сумку и бухнулся спать, мечтая, чтобы поскорее наступило утро.
…Юля стояла по ту сторону забора в белом полупрозрачном сарафане, который хорошо отражал солнечный свет и потому, казалось, сам весь светился. Николай, удивляясь тому, что ясно видит девушку, хотел было спросить, зачем она вышла работать в сад в таком красивом платье, но промолчал. Не хотелось прерывать её живой, весёлый рассказ про отцовскую пасеку, про то, как Юля первый раз в жизни помогала качать мёд, как Алёшку пожалили пчёлы и он убежал в лес. Не хотелось мешать своим обычным голосом природе, которая сотнями и тысячами волшебных голосов – птиц, насекомых, лёгких ветерков, листьев деревьев и травинок – пела гармонию и великую силу жизни. Стараясь тихо и легко дышать, Николай слушал Юлю и всё, что её окружает, и думал о том, что небо, зелень, ласковый воздух, звуки, душевная теплота, идущая от девушки – всё это мимолётно и в то же время неизменно. Всё тысячи раз растворится, и снова бессчетное количество крупинок жизни и красоты соберётся в зелёное и голубое, снова будут песня, радующий глаза лохматый лес, лёгкое дыхание лета, покой, умиротворение и счастье красивого человека.
Николай смотрел с огорода вниз под гору, как смотрел он всегда, когда Юля что-нибудь рассказывала за забором. В эти минуты её наивное стрекотание сливалось для него со всеми чистыми звуками природы, глаза
будто впитывали огромное пространство у реки и за рекой, и Николай, благодаря девушке, чувствовал, что перестаёт быть физическим телом, весь превращается в зрение, слух, обоняние, в одно большое чувство, каким, наверное, становится каждый, когда приходит время раствориться в мире и из его малоподвижной части стать невесомым, универсальным облачком, которому доступно всё.
Они разговаривали и разговаривали. И всё о чём-то простом, обыденном. Солнце остановилось на месте, и день не кончался. Никто из посторонних не мешал беседе двух людей, которым было так легко друг с другом. Кажется, и сам забор, всегда разделявший их, куда-то исчез: Николай теперь хорошо видел свою собеседницу. Видел, но не смог бы ответить на вопрос, какая она, потому что не хотел рассматривать девушку, даже на секунду не пытался повернуть взгляд в её сторону. Ему было достаточно этого детского ещё голоса, соединяющего его с миром, в котором прежде не бывал, и белого, светящегося платья, которым осторожно игрался ребёнок-ветерок.
Устыдившись того, что она «такая болтушка», Юля попросила рассказать о себе, о своей работе, и Николай стал рассказывать. Он говорил и одновременно как бы со стороны слушал свою речь, делая забавное открытие, что подражает Юле, говорит очень просто, немного торопясь, подшучивая над собой, и перенимает от неё какую-то особую живость разговора, при которой слова становятся зелёными и мягкими, как листья, пахнут травой и дымом, как деревенский воздух, перелетают от человека к человеку подобно путешествующим по цветам пчёлкам.
… Автобус резко толкнуло, и Николай едва не проснулся. Картина сна однако изменилась: беседа оборвалась, а Юля вдруг спросила:
- А вы мне так и не ответили: разве бывают коровы в красных, белых и чёрных пятнах?
- Но ты же говорила, что у вашего нового бычка такая окраска, - ответил Николай.
- Да на нём ещё неясно… мама пока не хочет из сарая выпускать. Посмотреть бы на солнце…
Автобус остановился, и Николай открыл глаза. С раздражением глядя на долгую посадку пассажиров-транзитников, он ещё надеялся, что когда они
все тронутся, то на ходу он опять уснёт и чудесные грёзы вернутся. Ему казалось, что он обязательно должен как-то ответить на Юлин вопрос, тем более она спрашивала об этом во второй раз.
Настоящий сон больше не пришёл, но его сменили какие-то мечтания, в которых Николай мало выдумывал, отчасти сохраняя то состояние несвободного действующего лица, которое бывает в сновидениях. Теперь Юля молчала, то ли ожидая его слов, то ли любуясь долиной реки. Там сейчас садилось солнце, щедро размалёвывая горизонт множеством оттенков густого огненно-красного. Как природа играет осенью, на закате своей силы, отчаянно рядясь в яркое и пёстрое, так и день, уступая место мраку, выбрасывал без остатка всё, что сохранилось к вечерней заре. Николай силился сохранить в глазах эту яркую картину, общую для него и Юли, но ухабы, на которых дёргало автобус, громкие разговоры попутчиков стремительно разрушали состояние мечты и мешали сосредоточиться для последнего ответа.
Наконец, Николай перестал сопротивляться, позволил грубостям жизни разметать цветной туман мечтаний, а, когда через несколько минут почувствовал, что снова может задуматься, предался воспоминаниям. Дорога в город была дальней, и он успел подробно пересмотреть в памяти всё, что произошло с ним за последние две недели. Приезд в деревню, где ему по знакомству сняли комнату. Настрой на работу через своеобразный режим дня, который установился сам собой и в котором большую часть времени занимали безделье, прогулки по окрестностям и купание, а работа шла только по вдохновению и желанию. Удивительно, что он каждый день делал всё больше и больше и потому как никогда был доволен собой. Случайное знакомство с соседской девчонкой не то, чтоб всё перевернуло, но подняло занятие Николая на какую-то необычную высоту.
