МАЛЕНЬКИЙ ПАМЯТНИК ЭПОХЕ ПРОЗЫ

наконец, моё слабое место, моя рана. Покинувший меня дар, забравший с собой яркие краски, челесту и ощущение гармонии этого мира. Девочки всё поняли и никогда в жизни не напоминали, не трогали, будто не помнили.
Бог знает, сколько времени мы провели друг у друга в гостях – треть школьной жизни – безусловно. У каждой из нас была своя собственная комнатка – маленькая, но своя. И даже тринадцать квадратных метров превращались в целую площадь Свободы и Независимости, стоило нам оказаться там и закрыть за собой дверь. Родители беспокоили нас только в случаях, если мы забывали следить за временем, и когда они предлагали перекусить.
Совсем маленькими, как и прочие дети, мы любили рассказывать друг другу «страшки», когда за окном становилось темно, и мы довольствовались лишь сумеречным светом с улицы. Залезали с ногами на кровать и шёпотом пугали друг друга «чёрным-чёрным домом в чёрном-пречёрном городе». В солнечные дни развлекались «смешилками», которые лучше всех получались у меня, или кривлялись и танцевали – в этом деле непревзойдённой была Марина, терпеливо учившая нас причудливым движениям, которые сама придумывала или подсматривала в телевизоре и великолепно копировала. К тому же у неё был хороший кассетник и много модных записей.
Став постарше, много трепались о жизни, обсуждали книги и кино, а также текущую политическую ситуацию – ну, время такое было! Прямо на нас, на времени взросления нашего поколения, столкнулись две эпохи, два мировоззрения: кондовое, вязкое – школьное, и «новое мышление» в страстных разговорах родителей, в неумолкающих радио и телевизоре, в кричащих, разоблачающих газетных статьях. Естественно, что у подростков произошёл небольшой взрыв в сознании. И, убеждена, это отнюдь не худшее, что могло случиться. Куда страшнее было бы жить по-прежнему, в топи застойного болота, с ускорением приближаясь к завтрашнему «дну».
А ведь не на другой планете, а рядом с нами живут граждане, всерьёз считающие, что в пятнадцать-шестнадцать лет невозможно ничего понимать в политике и оценивать происходящее в ней. Мол, разумом ещё не созрели, куда им! К сожалению, ум думающих подростков недооценивают. И ещё их умение слушать и прислушиваться: они слышат всё, а родители не понижают голоса, привыкнув, что рядом копошатся неразумные малыши. У «малышей» ушки на макушке, они внимают и запоминают, обмозговывают информацию и непременно делятся с такими же, как они – умными и думающими друзьями.
И начинается коллективный интеллектуальный штурм, а заодно и шторм в подростковых мозгах. Часто по-детски наивный, просто потому, что знаний не хватает. Но это дело наживное, а вот умение и навык думать, рассуждать, анализировать тренируются с детства и всячески поощряются разумными взрослыми. Либо не тренируются и не поощряются. Судя по тому, кто в большинстве вырастает даже не их самых тупых детей, мало кого заставляли шевелить извилинами, мало кого приучали к навыку самостоятельного мышления. Выдавать и воспринимать готовые сентенции, формулы, штампы куда проще и удобнее, а если это подаётся под соусом «мудрости поколений» и «заветов предков», то любые, даже самые идиотские, утверждения превращаются в непреложные догмы, такие же, как законы Ньютона, и бесспорные истины, как таблица умножения. Думать необязательно, даже вредно, правда? Заучивай, зазубривай и живи в соответствии, ибо законы же.
Любая религия настаивает – не думай! Любая тоталитарная идеология делает то же самое – не смей размышлять! Тебе дадут всё готовым, аккуратно упакованным, в виде желе, которое легко глотать и жевать не нужно. Потребляй с комфортом, не рассуждая.
Может, потому мы с Малюдками и сблизились с самого начала: три девчонки любили задавать вопросы, интересовались, почему так, а не иначе, есть ли другие варианты и «с какой стати я должна верить?». Такими были с малолетства и не желали удовлетворяться «комплексным обедом» из упакованных догм.
Нам с Малюдками всегда было, что обсудить за плотно закрытой дверью и уж тем более во времена перестройки. Обсуждали прошлое страны и дообсуждались до решения не вступать в комсомол, «потому что стыдно!». И не вступили. Особого героизма в этом нет, времена изменились, стали вегетарианскими, потому особенно никто и не настаивал. Нудеть – нудили, но в меру. Приняли мы это решение в тринадцать лет, и начали тянуть со вступлением, отговариваясь разными причинами и поводами, так и дотянув до конца 80-х, когда уже даже самые зануды заткнулись и перестали нас доставать.
Наивные, мы не знали, что коммунистическая организация молодёжи с благословения компартии «перестроилась» и заинтересовалась совершенно другими проблемами – бизнесом, кооперативными делами, зарабатывая денежки и подготавливая платформу для будущего коммерческого рывка. Пользуясь, между прочим, средствами и поддержкой государства – не без дальнего прицела со стороны этого самого государства. Пирожок начинали потихонечку нарезать.
Мы-то думали, что ребята из комитетов комсомола и райкомов – долбоклюи идейные, убеждённые! «Как ты думаешь, она идейная или дура?» - наша любимая шутка из фильма «Дочки-матери», когда мы обсуждали комсомольских активисток и активистов. Но лишь в самом низу иерархии, на уровне школьных классов, оставались идейные дурачки и дурочки – комсорги, которые вяло продолжали бороться за построение светлого будущего.
Всё равно мы сделали правильно, не вступив: это наше, может быть, первое взрослое решение, принятое сознательно. То, что комсомол вовсю «перестраивался» на рельсы коммерции, никак не обесценивает поступка трёх девочек, исходящих из убеждений своей совести.
Чаще всего наши посиделки проходили под музыку из магнитофона, в основном западную. Слушали вперемешку «Пинк Флойд» и «Модерн токинг», Стива Уандера и Джексона. Из нашего - «Аквариум», «Машину времени», «Технологию» и «Браво». Если шёл жаркий разговор, то музыка играла тихонечко, фоном. Но в какой-то момент Маринка могла воскликнуть:
- Ой, девчонки, обожаю эту вещь! – и вскакивала, выводя на бОльшую громкость, например, уандеровскую «Ай джаст кол ту сэй…». Видели бы вы, как танцевала наша Эсмеральда! Гибкая, тонкая, она играла бёдрами и как-то по-особенному двигала плечами (сколько раз я пробовала повторить так же перед зеркалом – ни черта получалось!), заламывала руки, резко откидывая назад голову, устраивая ветер роскошной шевелюрой. Прикрытые глаза с длиннющими ресницами, закушенная от удовольствия нижняя губка, румянец на щеках. Вот она пригнулась, почти присела на одно колено, сообразно затихающей музыке, но на мощно зазвучавшем гитарном форте упруго вскочила, изогнувшись назад и раскинув руки – ну и тело, как она только не ломается!
- Маринка, тебе надо идти в танцевальную студию! – завороженно произносила Люда.
- Зачем? – смеялась Эсмеральда. – Разве я не умею танцевать и мне надо учиться?
- Тебе надо учить! – присоединялась я.
- Так вставайте, давайте я вас научу! – она хватала нас за руки и тянула к себе. Мы нехотя поднимались. Беспомощно переглядывались, понимая, какое жалкое зрелище из себя представляем рядом с Мариной. Слава богу, нас никто не видел.
И как же нам было хорошо!
        Иногда случалось, что в беседе солировала Людка, а мы слушали, открыв рты: она рассказывала про то, что вычитала в научных журналах о генетике и её перспективах, и наше воображение разыгрывалось до фантастических придумок типа программирования пола ребёнка (как скоро это стало реальностью!), «выпиливания» дурных генов, типа глупости и уродства – Маринкина идея.
        - И все, все люди на планете будут умные и прекрасные! – жмурилась от удовольствия она.
        - Ген глупости? Про такое не читала, - озабоченно хмурилась Люда. – Боюсь, что глупость – это сложная совокупность разных ДНК…
        - А некрасивость – очень субъективное понятие! – подхватывала я. – Люди никогда не договорятся о том, что красиво, а что нет.
        - Спорно, - замечала Люда. – Если всем показывать в качестве примера Маринку, то дискуссий не предвидится.
        Марина кокетливо складывала губки бантиком, но я подливала дёгтя:
        - Если все будут, как Марина, то такая внешность обесценится, красивым назовут что-то другое.
        - Тогда нет! – вскрикивала Марина, сложив руки крест-накрест, будто бы прикрывая своё тело. – Не дам себя… это… что там со мной захотят сделать? – уточнила она у Людки.
        - Ну, например, клонировать.
        - Вот! Не позволю клонировать мою оригинальность! Любуйтесь в единственном экземпляре!
        В голове у нас образовалась причудливая мешанина из генов, клонирования, ДНК и прочего – интересная, захватывающая мешанина.
        К счастью, мои родители всегда были большие книгочеи и всеми способами – через знакомых ближних и дальних, через маминых пациентов – доставали-покупали книги и литературные журналы, поэтому дома у нас образовалась неплохая библиотека, которая постоянно пополнялась. Часто я рассказывала девчонкам про прочитанное – когда в двух словах, когда подробно. Иногда Люда меня останавливала:
        - Стоп, дальше не надо, это я хочу читать! Дашь?
        Ни родители, ни я никогда не отказывали в таких просьбах. Наверное, потому что у нас в доме бывали только порядочные люди – никто ни разу ничего «не заиграл».
        Иногда Людка махала рукой:
        - Давай, рассказывай до конца эту фигню.
        Так я подробно пересказала содержание романов Памелы Джонсон, а вот Франсуазу Саган обе подруги потребовали дать почитать. Людка ещё захотела Айрис Мэрдок. Наверное, я неплохо рассказывала. Или книги настолько хорошие, что даже мой пересказ их не портил.
        Помню, как мы, прочитав по очереди и обрыдавшись над журнальной публикацией «Ночевала тучка золотая» Приставкина, тихо обсуждали ужас из советской истории, который от нас скрывали и за который безумно стыдно. Мы сидели у меня в комнате без всякой музыки, печальные и подавленные, как-то резко повзрослев, что ли.
        После того, как сходили в кино на фильм «Асса», Маринка быстро где-то достала кассету со всеми песнями из фильма. Не сказать, чтобы мы пришли в восторг от самого фильма, сюжет показался надуманным и слишком выпендрёжным, а вот музыка…
        Собравшись у Маринки, включаем прекрасную Агузарову, поющую хрустальным голосом «Недавно гостила в чудесной стране…» и не можем не подпевать! Маринка подпевает чисто и звонко, сливаясь голосом с певицей, я – совсем тихонько, но точно, а Людка чуть хрипловато и не всегда попадая в ноты. На втором куплете Марина не выдерживает и срывается танцевать. И мы с Людой любуемся ею, одновременно наслаждаясь песней.
        Мальчики… Говорили ли мы о мальчиках? Наверняка, да, а как иначе? Но почему-то в памяти не осталось болтовни об этом, только в связи с чем-то конкретным, к примеру, с дискуссией о фасонах юбок:
– Парням нравится, когда оно вот так!
– Да плевать, что им нравится!
– Ничего не плевать! Твой Димуля оценит, вот увидишь!
– Что-о-о?
– Какой Димуля?
– Да Людка с ним на перемене переглядывается, он из восьмого класса.
– Ого! Глазастая ты, Маринка, завтра мне покажешь!
– Дуры вы обе, дуры!
        Помню эмоциональный