безотлагательно дело, в котором Шарль может быть незаменимым помощником.
Я сказался готовым оказать учтивую услугу шведским дамам и кавалерам. Приведя себя в боевой порядок, я спустился в дворцовую залу для фехтования.
Когда я вошел в залу, то шведские кавалеры меня любезно поприветствовали, я им ответил тем же, но с французской учтивостью, недаром я в ней мэтр. Учтивость, как известно, или изящество для тела воина, что здравый смысл для ума ученого. Только один, очень высокий увалень нагло уставился на меня. Не буду хвастать своим умением владеть клинком, но я показал достойный урок представителям шведского клинка. Да, я плохо выучил урок смирения. Но это не галльское бахвальство, а «чистая» правда. Неужели я буду врать самому себе?
К моему огорчению, мы фехтовали шпагами с затупленными клинками. Одного шведского юнца я пустил в пляс, от чего у него закружилась голова и он потерял равновесие. Со вторым, уже бывалым воином, мы долго бились, пока не сломали друг другу шпаги. Отличный был противник. А вот у третьего, шведского наглеца, я вскоре выбил шпагу из рук и изящным финтом спустил с него портки. Он под дружный смех кавалеров и дам удалился восвояси.
Все бы ничего, но у меня попросила урок французской школы фехтования сама Эбба Спарре. Мне не помешало бы собраться, чтобы не показать всем своим видом смущения и душевной растерянности. Я поклонился подошедшей ко мне королеве с графиней со всей возможной в таком месте французской галантностью. Королева нас друг другу представила. Кристина и Эбба были одеты в мужские костюмы для фехтования. Эбба спокойно смотрела на меня в ожидании урока. По ее виду можно было судить о полном равнодушии к моей персоне. Я взглянул на характерные знаки телесного волнения, которые могли бы выдать то, что она тщательно скрывает. В том, как она себя держала, было видно не столько безразличие к моей персоне, сколько демонстративное представление такого безразличия.
Скажу честно, меня, бывалого сердцееда, перед которым женщины падали в обморок от пылких чувств, это не на шутку раздосадовало. Но я дал себе слово не показывать истинных моих чувств к этой надменной красавице Есть только одна на свете женщина, которая ко мне равнодушна, - это моя жена, да и то, только потому что я замучил ее своими частыми, если не постоянными, изменами, понудив найти себе любовника. О другой моей мучительнице, которая вовлекла меня в политические интриги Фронды, я умолчу.
Я взял себя в руки и небрежно, мне так самому показалось, бросил взгляд на экипировку графини, чувствуя в то же самое время на себе взгляд королевы. Не надо быть мудрецом, чтобы понять намерение Кристины проверить мое чувство к ней при невыгодном для нее сравнении с прекрасной Эббой.
Сейчас, вечером, когда я вспоминаю то, что происходило на уроке фехтования поздним утром, я нахожу, что в романе можно легко переходить с одного плана, например, внутренней речи, на другой план описания, вот хотя бы так: «Пока наш герой подбирает нужные слова для прикрытия своих истинных чувств, мы, с вашего разрешения, вдумчивый читатель, попробуем описать двух дам, с которыми еще не раз встретимся на страницах этого романа». В дневнике же надо сохранять известную схоластическую условность «вот-этовости» происходящих событий личной жизни. Это я пишу с учетом того, а вдруг сей документ былой жизни попадет в руки неизвестного. Иначе получается так, что я разыгрываю самого себя, будучи актером и зрителем в одном лице. Но пока так и получается. А впрочем, ладно. Я веду дневник, прежде всего, не для того, чтобы «пустить пыль в глаза» воображаемому читателю, а для того, чтобы ничего не забыть из своих мыслей, чувств и поступков для собственного поучения. Вернусь к событиям того дня и продолжу описанием вида прекрасных дам.
И Кристина, и Эбба были прекрасно экипированы камзолами, штанами, кожаными сапогами отличной выделки, шляпами и перчатками. На поясах у них висели шпаги. Мужская одежда никак не скрывала женских достоинств дам, но только их подчеркивала. Но все же было видно, что Эбба проявила большую строгость в одежде, чтобы попытаться скрыть свои нескрываемые прелести. Понятно, что она не хотела выделяться перед своей королевой. У королевы цвет одежды был черный с розовой лентой на тулье шляпы с белыми перьями. Это было так красиво. У графини он был серый с черной лентой на тулье шляпы с голубым, зеленым и бежевым пером. Серый цвет был к лицу графине Спарре. Я думаю, что ей все к лицу, как и мне, подлецу.
Я больше не могу откладывать описание моей тайной возлюбленной, которая вовсе не догадывается о том, какие нежные чувства я к ней питаю. Что мне сказать о той, что была неописуемо прекрасна? Как любит повторять мой сказочный приятель Шарль Перро: «Ни в сказке сказать, ни пером описать». Но все же я попробую дать, уже заранее могу сказать, «неточное описание».
Эбба была девушка стройная, среднего роста, с хрупкими плечами, высокой грудью, узкой талией, причем не перетянутой и не затянутой, слегка крутыми бедрами и стройными длинными ногами. Какой у нее был соблазнительный живот, я узнал, когда она танцевала как арабка «танец живота». Но об этом сладком рахат-лукуме после. Не могу сказать, что руки и ступни ног у нее были крохотными, - она не китаянка. И все же они были нежными и далекими от грубости.
Прическу она носила в стиле мадам Савинье с игривой короткой челкой «гарсетт». Волосы венецианского цвета. Брови изогнутые, такого же цвета, что и волосы, только чуть темнее. Глаза у нее и не голубые и не синие, а такие, что переливаются синей и голубой краской с золотистыми искорками. Кожа была белой с легким румянцем, почти без загара, нежная как персик. Чуть удлиненный нос правильной формы. Овал лица ровный, узкий подбородок, челюсть легкая. Губы овальной формы без характерного прикуса. Такие губы не давят, но только касаются. Шея тонкая с ниткой жемчуга. Походка у нее была легкая. Казалось, что она медлительна и созерцательна. Но это было ложное впечатление. Когда надо, она в движении становилась точна и стремительна. Об этом я узнал на уроке фехтования. Голос у нее был нежный и певучий. Любезна и вежлива. У нее была особая манера себя вести: она была как бы погружена в себя. Но это было не монашеское смирение, а мистическое сосредоточение. От нее веяло чем-то неземным, от нас далеким. Душа ее рвалась на свободу, пытаясь освободиться от телесной привязанности. Поэтому все мое описание ее внешности можно было изменить на прямо противоположное, все равно бы это не отменило ее чарующего обаяния.
И вот это чудо берет у меня уроки французского фехтования. А Кристина смотрит внимательно за нами. Я показываю им несколько позиций, ударов, финтов, парадов и прочих фехтовальных ухищрений. И прошу Эббу встать в позицию и парировать мой боковой удар. Когда я наношу удар, то Эбба его искусно парирует и мгновенно переходит в контратаку, используя неизвестный мне финт, наносит разящий удар, от которого я еле ухожу. За моей спиной раздается счастливый смешок королевы. Мне ничего не остается делать, как встать на колено перед искусной Эббой. Не драться же мне серьезно с дамой, да к тому же такой, в которую я тайно влюблен. Но моя соперница неумолима, она требует продолжения испытания меня на прочность как учителя фехтования.
- Любезный принц, вы что, устали меряться силой со слабой женщиной?
- С женщинами я не воюю, я их милую, - отвечал я, ничто больше мне не приходило на ум.
- Неужели вы хотите, чтобы все вокруг смеялись над второй шпагой французского королевства? – нападала на меня словами неумолимая и жестокая графиня.
Я оглянулся на королеву. Она присматривалась ко мне оценивающим взглядом.
Я понимал, что это была проверка на мужество. Меня провоцировали на решительное действие. У меня в голове мгновенно пронеслись возможные сценарии турнирного исхода. Если я преломлю шпагу перед противником, искусно владеющим оружием и идущим на «вы», то теряю возможность больше представлять свою страну разящим клинком за пределами королевства. Но она женщина, тем более любимая женщина, и как я могу ее огорчить и победить в поединке, в котором она жаждет победы? Я, как герой Корнеля, поставлен в ситуацию тяжелого выбора между личным чувством и общественным долгом. Что выбрать: любовь или честь?
С другой стороны, разве любящая женщина может обесчестить своего избранника? Это верно, как для королевы, так и для графини. Значит, ни та, ни другая меня по-настоящему не любит, но лишь желает моего унижения. Для других вариантов, которые медленно проявлялись в моем сознании, не было уже времени. Как всегда, в таких случаях я пошел на хитрость, ибо в том и другом случае я уже проиграл. Следовательно, необходимо было найти нестандартное решение с двумя неизвестными. И тут я вспомнил предостережение Декарта о готовящемся для меня скандале. Виновником его и одновременно жертвой никто не мог быть, кроме меня. Какие же все-таки могут быть мстительными северянки.
Я встал в позицию и решил только парировать удары графини, не нанося ей ни малейшего урона. Они не замедлили посыпаться на мою незадачливую голову. У меня была только одна надежда на усталость графини. Но графиня методично наносила мне удары моей же французской школы, да еще со всей изобретательностью, свойственной азартной молодости. В принципе, Эбба не могла меня победить, но изрядно потрепать меня было в ее власти. И тут до меня дошло, что она брала уроки фехтования у моего друга Картезия, который не только прекрасно фехтовал, но и написал превосходный трактат по «фехтовальной науке». Вероятно, она была его внимательной читательницей. Наконец, она сама поняла, что уже не в силах держать шпагу и снисходительно сказала: «С меня достаточно с вами возиться» и вложила шпагу в ножны. Если бы на ее месте был мужчина, то я бы его убил на месте.
- Неужели шпага французского королевства может только защищаться?
- От нападения женщины никакая шпага не защитит, защитит только терпение, - нашелся я, что ответить.
Уже всем было понятно, что мера учтивости была нарушена, но королева не могла уже остановиться. Дело пахло скандалом. Но меня, королеву и графиню от него спас мой друг, придя мне на помощь. Он уже был здесь рядом и сказал: «Вы от словесной дуэли вчера перешли к телесной сегодня? А между тем я вам настоятельно советовал не путать одно с другим во избежание неверного решения, над последствиями которого мы уже не властны».
Указанное предостережение возымело действие: мы, поклонившись друг другу, разошлись. Я не стал гадать, чего мне ждать, и положился на будущий случай.
Умом то я принял наставление. Но сердцем все рвался разыскать Эббу и расспросить ее о том, почему она, если не подло, то равнодушно обошлась со мной, ведь я ничего плохого не сделал ей, но у меня хватило ума и природного, французского такта понять, что так может поступить ребенок, но никак не мужчина. Скорее всего, здесь была проявлена не природная жестокость графини, а неведомая мне женская интрига, жертвой которой могла
