Рецензия на произведение Игоря Саенко «Александра»

Сочинение данной рецензии представило для меня определённую трудность. Дело в том, что некоторое время назад я начал знакомиться со стихами Игоря Саенко, и они вызвали у меня стойкую симпатию. То есть заранее, до чтения его рассказа, у меня уже сложился определённый образ автора. Это, прямо сказать, мешало быть беспристрастным. Пришлось делать над собой дополнительные усилия. Эти усилия, вполне возможно, качнули маятник в противоположную сторону: я стал излишне пристрастен к автору рассказа…
Приведённые выше предварительные соображения необходимы, как мне кажется, для верного, адекватного прочтения рецензии.
Честно говоря, моё первое впечатление после прочтения: добротно, но скучновато. Это, однако, противоречит и расширенной анонимной оценке (8 баллов), и весьма положительным комментариям читателей рассказа. Попробуем разобраться, в чём тут дело, тем более, что (повторюсь) стихи автора мне однозначно интересны, трогают, цепляют меня, демонстрируют для меня недюжинные авторские потенции.
Коротко содержание рассказа «Александра» - утро девушки на некой «доброй» планете, утро, в которое к ней приходит влюблённость в своего тезку, вроде бы отвечающего ей взаимностью. Рассказ обозначен как часть сборника «Счастливая Планета», помещён под рубрикой «Фантастика».
«Воздух становился чище и нежнее. Далёкие радуги вспыхивали в небесах, украшая бытие невиданными красотами. Новые цветы, прорастая из каменистых почв, покрывали склоны гор«ы разноцветными коврами. И волшебные звуки доносились ветрами из ущелий и долин, наполняя содержание воздухов глубокими мелодичными смыслами. И пряные медовые запахи ласкали обоняние. И казалось, что нет и не будет предела этим дарам — таким щедрым, таким совершенным, таким... А ведь действительно — на счастливой планете и впрямь не будет никакого предела»...
Так заканчивается рассказ. Возникает соблазн назвать это «прозой поэта» и тем самым объяснить все его особенности, делающие рассказ для меня скучноватым. Так называемая «проза поэта» никогда не была для меня интересна. Однако, мне кажется, данный рассказ должен быть «судим по законам, им самим над собою признанным», то есть по законам построения прозы, коль скоро автор позиционирует его именно как прозу, а не как некие поэтические зарисовки без рифм и доминирующего ритма. Пушкин, например, писал  «просто прозу», а не «прозу поэта». Или Лермонтов… Не вижу повода не сопоставлять автора с великими. По-моему, Хемингуэй писал, что сравнивать себя продуктивно  только с мёртвыми, отстоявшимися, классическими.  Известное дело – плох тот солдат…
Прежде всего коснёмся стиля, то есть лексики, ритма и синтаксиса. Лексика, как мне кажется, излишне перегружена не слишком понятными словами, указывающими на некие фантастические реалии. «Кайстра» - то ли предводительница, то ли богиня, «лютики», которых надо доить, «глютики» - ну, здесь автор, устами одного из персонажей – то ли гнома, то ли коротышки – счёл нужным объяснить, что это «такие нетелесные существа, у которых не осталось точек соприкосновения с главным миром. И потому очень несчастные. А раз они несчастные, то не дадут спокойной жизни и всем другим существам, до которых смогут дотянуться... Кхе-кхе... Так что лучше держаться от них подальше». Эти «глютики» - вроде бы души людей погибшей когда-то Роковой Планеты… Такое нагнетание полупонятных слов, как мне кажется, одна из причин вязкости, замедленности рассказа, что ведёт, в конечном счёте, к скуке при чтении. Впрочем, одно употребление непонятного слова показалось мне удачным: по ходу рассказа Александре надо чистить некую чарыжму. Непонятно, но легко представимо, тем более, что героиня после этой чистки бывает вымазана «зелёной суспензией». Ну, мне, например, представилось что-то вроде кукурузы. Да это неважно! Стругацкие, скажем, многократно упоминают «ракопаука», причём ни разу его не описывают, но всё равно читателю  понятно:  существо  неприятное и опасное.
Ритм и синтаксис рассказа, на мой взгляд, производят впечатление, я бы сказал, ученическое. Произведение открывается, например, таким диалогом:
  — Александра-а-а!
          — А-а-а!
          — Ты где-е?
          — Тута. На Серединочке.
          — А поди сюда!
          — Зачем?
          — Надо...
         Эхо от этих криков приумножалось в горах многократно, и казалось, что это не две женщины переговариваются между собою, а сама Кайстра полощет боевую броню в алмазных водопадах, разнося металлический звон по всей округе.
          — Ну так ты идёшь!
          — Ну вот тебе сию минуту надо, чтобы я пришла, да!?
          — Да.
          — Ладно — иду...
Диалог этот совершенно не обязателен и не несёт практически никакой смысловой нагрузки. Разве что впервые упоминается «сама Кайстра». Готов держать пари, что любой редактор такой диалог безжалостно вычеркнет. О стиле рассказа даёт представление и уже цитировавшийся финал. Чего стоят только «далёкие радуги», которые «вспыхивают в небесах», «украшая бытие невиданными красотами»! Автору хочется сказать красиво – понимаю, но одобрить не могу.  Подобное называние красот мира пародировали уже у Тургенева. Образец «умной», «красивой» и соверщенно непонятной речи присутствует и в лекции Александра.
 «... Итак, друзья, в прошлый раз мы остановились на триединстве сущего нашей планеты.  Триединство, как мы тоже убедились в этом вчера, термин чисто условный, имеющий собственное иероглифическое начертание, которое называется политеоглиф. Суть этого многомудрого понятия отражает сумму всего того ноосферного добра, что содержится на нашей планете. Он тождественен другому философскому понятию космогонического порядка — монотеоглифу, но, конечно же, во многом от него отличается. Они друг другу равны, но  в то же время и постоянно друг друга превосходят, так как смысл функционирования местной ноосферы — постоянное превосходство самой над собой. Это две ипостаси одного и того же метафизического бытия»...
Главная героиня плохо понимает смысл этих слов. Я, перечитав не один раз, тоже, признаться, не понимаю. Интересно, понимает ли эту мудрёность сам автор?
Перейдём к персонажам рассказа. В начале возникает Фаина – старшая сестра главной героини, которая почти сразу, дав указания по хозяйству, отбывает на таинственный Совет.
 «…сама Фаина в конце концов не выдержала и улыбнулась, что было очень необычно её лицу, и Александра тотчас же подумала, что на Совете, должно быть, будет и Олдридж — суровый фермер из Нижней Долины.
          — Ну ладно, — сказала матрона. — Всё это ты знаешь и сама. Ну, бывай.
          Она нежно клюнула пухлыми губами в чистый лобик сестры и скрылась за калиткой. Вскоре и стук её каблуков также затих».
Больше Фаина в рассказе не появляется. Возникает вопрос, зачем она вообще нужна, кроме сообщения некоторых служебных сведений о лютиках и чарыжме?
То же происходит и с Золотым Орлом, и с то ли гномами, то ли коротышками. Орёл – добрый, он спасает малышей. Коротышки тоже добрые и нужные, они своим «дыханием греют гору», пьют с героиней всю ночь «барбарисовый чай», да ещё сообщают ей про совсем крохотных человечков глубоко под землёй, которые «в своих волшебных мастерских перерабатывают несбывшиеся желания живущих на поверхности людей во время, чтобы люди проживали свои жизни снова и снова, и всё для того, чтобы все их желания наконец-то сбылись»... Более никакой роли они в рассказе не играют.
              Если бы речь шла о первом знакомстве подростка с миром «счастливой планеты», такой подход был бы понятен. Но Александре – 15-16 лет, как пишет автор. К ней приходит первая и (исходя из пафоса всего рассказа) единственная в жизни любовь. В общем, она уже взрослая  женщина (я думаю, судя по некоторым деталям повествования, что автор хотел изобразить именно превращение подростка в женщину, но  тогда, мне кажется, надо убавить ей возраст)
Кстати, о любви. Совершенно не понятна и не мотивирована ответная любовь Александра. Совсем недавно он относился к ней как к девчонке (щёлкал по носу и т.п.), и вдруг она уже мечтает, что  «обязательно выйдет за него замуж в свой срок, означенный самой Кайстрой, владычицей этих мест. И тогда... Тогда новые дали откроются перед ними. Они уедут вместе с зироподиками в иные края — туда, где жизнь значительно разнообразнее и где они обязательно будут счастливыми. Конечно, счастливыми можно быть и здесь, но так хочется сочетания как можно большего количества перспектив»...
Самый главный недочёт рассказа: практически полное отсутствие сюжета. Он никуда не движется. Не возникает напряжения между конкретными эпизодами и общим смыслом, не рождается искомое противочувствие (термин Л.С.Выготского) Может быть, этот рассказ следует воспринимать как лирический отрывок  из сборника о «счастливой планете». Тогда это не рассказ, а именно отрывок. Однако никаких указаний на этот счёт автор не даёт.
Самое интересное: в своих стихах автор, пользуясь средствами поэзии, подобное противочувствие постоянно создаёт. Но у прозы есть свои художественные средства, а вот ими-то автор пользуется очень неумело. Огромному количеству людей кажется, что прозу писать легче, чем стихи. Рифмовать-то не надо! Это большое и, к сожалению, стойкое заблуждение. Поэзия – лишь первое диалектическое отрицание, отталкивание от обыденной речи. Проза – второе отрицание, «как бы» возврат к обыденной речи. Но именно «как бы». Структурно проза как род литературы гораздо сложнее поэзии. И в ней есть свои, присущие именно ей, средства.
Выставлять итоговую оценку для этого рассказа стало для меня источником многодневных мучений. Ещё раз повторю: в качестве автора стихов Игорь Саенко меня и трогает, и интересует. В качестве автора данного рассказа он проявил себя как неумелый ученик. Поэтому всё-таки итоговая оценка – 6 баллов.