Добрыня Никитич и Змей Горыныч 2. Змееборец

собой бились-дрались,
    Кривда Правду одолеть хочет;
    Правда Кривду переспорила.
    Правда пошла на небеса,
    ………………………………………...
    А Кривда пошла у нас по всей земле”
                    (П.А. Бессонов “Калики перехожие. Сборник стихов и исследование”, т. I, №82, с. 305, М., 1861)

    Сама идея о споре Правды с Кривдой взята из древнеегипетской сказки “Правда и Кривда” (“Сказки и повести Древнего Египта”, ЛП, с. 103-107, Л., 1979), которая, в свою очередь, произошла от мифа “Тяжба Гора и Сета” (там же, с. 108-128). Но в египетском варианте Правда торжествует над Кривдой, тогда как в русском фольклоре всё наоборот. Конечно, с распространением христианства от предания осталась одна аллегория, но язычники мыслили конкретно, и для них борьба солнечного бога со Змеем выглядела извечным поединком, в котором победы чередуются с поражениями. Да и где она, решительная победа Добрыни над Змеем? В итоге-то зафиксирована ничья:

    “Написали оны записи промеж собой,
    То великие оны записи немалые:
    “Не съезжаться бы век по веку в чистом поли,
    Нам не делать бою драки кроволитьица промеж собой”
                  (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, №79, с. 474, С.-Петербург, 1873)

    Мало того, противники ещё и побратались, значит, они не воспринимали друг друга как врагов:

    “Мне змеишшо – меньшой брат,
    А я змею – большой-де брат”
                    (С.И. Гуляев “Былины и исторические песни из Южной Сибири”, №3, с. 48, Новосибирск, 1939)

    Мифологический сюжет в былине оказался совмещён с воспоминаниями о походах русских дружин на степняков. А то ведь нелогично выглядит: сначала Добрыня потоптал “много множество змеёнышов”, а потом вдруг принялся купаться в реке, как будто ничего не случилось (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, №79, с. 471-472, С.-Петербург, 1873). Змей становится злодеем, только будучи воплощением степных орд. А в мифической истории два равно могущественных персонажа испытали силы друг у друга и разделили власть над миром: Хорс поднялся на вершину космической горы “Правда пошла на небеса”, Змей остался внизу “Кривда пошла у нас по всей земле”, а воздушный простор достался Перуну, в ведение которого попали грозовые тучи с дождями и молниями. От Перуна люди зависели больше всего, что и обеспечило ему возвышение над прочими богами. Братание имело бы смысл не при разделении владений, а напротив – при совместных действиях. И объяснение тут может быть единственным: персонажи изначально были братьями, которые унаследовали мир, созданный до них. Так что и Добрыня в родстве со змеями. Но вот поединок завершён, договор заключён и на этом – конец истории. Не тут-то было:

    “Да й летела-то змеищо через Киев-град,
    Ко сырой земли змеинищо припадала,
    Унесла она у князя у Владымира,
    Унесла-то племничку любимую,
    Да прекрасную Забавушку Путятицну”
                    (Там же, №79, с. 474)

    В других вариантах Змей Горыныч уносил княжескую дочь (там же, №59, с. 316) или даже княгиню (С.И. Гуляев “Былины и исторические песни из Южной Сибири”, №3, с. 47, Новосибирск, 1939), но в любом случае у подобного поступка не просматривается никакой мотивации. Если Змей хотел отомстить Добрыне, то и похищал бы кого-нибудь из его семьи. Так нет же, он захватил совершенно постороннюю женщину. А после похищения князь обратился за помощью не к богатырям, главная его надежда была на волхование:

    “Тут солнышко Владимир стольно-Киевский
    По три дня он билиц-волшебниц скликивал,
    Не мог билиц он докликаться”
                    (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, ч. I, №24, с. 124-125, М., 1861)

    Былинный Владимир ведёт себя совсем, как закоренелый язычник, каковым он, в сущности, и был. Только, когда попытка волхования потерпела неудачу, князь обратил своё внимание на богатырей. Естественно, что выбор его остановился на Добрыне, главном обидчике Змея Горыныча. Но реакция Добрыни на приказ князя Владимира освободить Забаву Путятишну из плена оказалась неожиданной:

    “Запечалился он, закручинился
    …………………………………
    Он с честна пиру идет да и не весело”
                  (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, №79, с. 476, С.-Петербург, 1873)

    “Ах ты мой конь есте добрыи,
    А не знаешь теперь ты незгодушки!
    А Владимир князь столен киевской
    Он накинул службу тяжёлую”
                  (Там же, №64, с. 344)

    И чего Добрыня так встревожился? Сначала он самовольно, без разрешения вторгся в змеиные владения, а потом, получив на то прямое указание от князя, ни с того, ни с сего вдруг запаниковал. Противник тот же самый. Если голым и безоружным Добрыня сумел победить Змея, так в броне и с оружием он подавно должен одолеть супостата. Нестыковки и противоречия появились оттого, что в былине соединено два самостоятельных варианта. Оба они связаны со змееборством, вот сказители и постарались слепить из них, насколько возможно, связный рассказ. Самая злодейская проделка мифического Змея – это похищение солнца. Вот как сообщалось в летописи о солнечном затмении 1065 года:

    “Предъ симь же временемь и солнце премЪнися, и не бысть свЪтло, но акы мЪсяць бысть, егоже невЪгласи глаголють снЪдаему сущю”
                    (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, Рязань, с. 160, 2001)

    “Пред сим же временем и солнце пременися, и бысть аки луна темна; его же, невегласи глаголют, снедаему сущу от змиа”
                    (В.Н. Татищев “История Российская”, ч. II // “Собрание сочинений”, т. II, с. 83, М., 1995)

    Народные рассказы о нападении Змея на солнце прочно укоренились в сознании людей и сохранялись до сравнительно недавнего времени:

    “Солнце – великан, обладающий светоносной и теплотворной одеждой <…> драконы, крылатые вовкулаки набрасываются на светоносного великана, желая уничтожить его; вступая с ними в борьбу солнце на время перестает освещать и согревать землю”
                    (Гр. Десятын “Украинский Гелиос” // “Киевская старина”, т. IV, с. 178-179, Киев, 1882)

    Драконов предания смешивали с волками-оборотнями, которые в результате оказались крылатыми. И вот, какое сходство: по скандинавским представлениям солнце в образе девушки постоянно убегает от небесного волка, но когда-нибудь он всё равно её настигнет (“Младшая Эдда”, ЛП, с. 28, М., 1994). В сербской сказке черти, отступившись от бога, унесли с собой солнце, а бог потом послал на землю архангела, чтобы выручить светило – сюжет сходен с русской былиной (“Сербские народные песни и сказки из собрания Вука Стефановича Караджича”, с. 421, М., 1987; “Сказки народов Югославии”, с. 221, М., 1991).
    Но порой и солнце бесцеремонно похищало понравившихся ему женщин (И.Я. Рудченко, изд. “Народные южнорусские сказки”, вып. I, №44, с. 85, Киев, 1869; “Солнце и Добринка” // “Песни южных славян”, БВЛ, т. XI, с. 23-26, М., 1976; "Солнце и Мария” // там же, с. 26-29). Тут всё зависит от того, в каком варианте солнце попало в предание: если в женском, тогда его и похищают, как древние люди похищали иноплеменных женщин – летописью такая практика зафиксирована уже в виде обряда (Лаврентьевская летопись, РЛ, т.XII, с. 12, Рязань, 2001). А в мужском варианте солнце само становилось охочим до женского пола и вело себя, как былинный змей. Так что в образе Змея Горыныча имеется и солнечная составляющая. Известно, что люди средневековой Руси были осведомлены об истинной причине солнечных затмений – прохождение луны перед солнцем:

    “Того же лЪта, iюня въ 20, передъ вечеромъ была гибель солнцу, таки мЪсяцъ подшолъ подъ солнце, и бысть мрачно не много, въ началЪ роженiя мЪсяца”
                    (Псковская I летопись, ПСРЛ, т. IV, с. 314-315, С.-Петербург, 1848)

    Версия с поеданием солнца при затмении должна была появится ещё в первобытные времена, предязыческие, до начала регулярных наблюдений за небом. Кроме того, затмение солнца – это очень редкое небесное явление, слишком редкое, чтобы на его основе могли сформироваться мифологические представления. Зато солнце часто закрывают грозовые облака, которым людская фантазия придавала форму крылатых змеев, небесных волков или иных чудовищ. Тяжёлые, тёмные тучи, окутавшие всё небо, отнимали у земли солнечный свет и тепло, а вспышки молний и раскаты грома убеждали людей, что на небесах идёт настоящее сражение. И на этот раз спасителем солнца становится бог-громовержец, черты которого проявляются у Добрыни при описании второго боя со Змеем Горынычем. Когда не помогает оружие, богатырь берётся за плеть и забивает Змея насмерть: “И застегал Добрыня змеишша до смерти” (С.И. Гуляев “Былины и исторические песни из Южной Сибири”, №3, с. 50, Новосибирск, 1939). Обычная плеть для боя мало подходит, но в руках Добрыни была молния. И в самом деле, молния по виду напоминает огненную плеть, во время грозы людям казалось, что это громовержец в небесах хлещет невидимого противника. Может быть, плеть была атрибутом Велеса? Во всяком случае, Перун в Киеве был вооружён копьём. Молнию у разных народов изображали в виде меча, копья, молота, так почему бы ей не быть и плетью? Плеть Добрыне вручила его мать Амелфа Тимофеевна, когда он собирался на бой со Змеем:

    “Застегаешь ты его до смерти
    Своей плетью шелковою”
                    (Там же, с. 49)

    Есть вариант былины, где Амелфа Тимофеевна не сама догадалась про плеть, а ей так велел её муж Никита Романович. Он был провидцем и перед смертью рассказал жене о судьбе Добрыни. Оказывается, победить Змея Горыныча можно только с помощью плети, да не простой, а сплетённой из полынь-травы (“Былины Печоры и Зимнего берега. Новые записи”, №68, с. 186, М.-Л., 1961). Волшебную травяную плеть Добрыня мог получить только от земли, так значит, облик его матери накинут на богиню земли, а имя Амелфа могло быть произведено от имени Мокошь. Но тогда получается, что отцом Добрыни был сам Сварог? А кто ещё ведал про людские судьбы?
    Исследователи сопоставляли былинного Добрыню с индийским Кришной. При этом, В.В. Стасов безапелляционно объявил русскую былину сплошным заимствованием из индийской мифологии (В.В. Стасов “Происхождение русских былин” // “Вестник Европы”, 1868, кн. II, февраль, с. 644-657). О.Ф. Миллер высказался осторожнее, но всё же признал родство между былиной и сказанием о Кришне (О.Ф. Миллер “Илья Муромец и богатырство киевское”, с. 434-437, С.-Петербург, 1869). Разумеется, если принять во внимание огромное расстояние между Индией и Киевской Русью, то ни о каком заимствовании не может быть и речи. А наличие родственных связей между русским эпосом и индийскими преданиями означает, что общий сюжет сформировался ещё во времена совместного проживания предков славян и предков ариев в Восточной Европе, то есть в III-II тыс. до н. э. Сходство между русской былиной и сказанием о Кришне действительно велико.
    Имя Кришна означает – тёмно-синий или тёмно-лиловый, таким цветом его изображали на рисунках. Это цвет грозовой тучи (“Кришна” // “Мифы народов мира”, т. II, с. 15, М., 1992). Таким образом, в облике Кришны сохранились остатки его прежней сущности бога грозы, и они же обнаруживаются в облике Добрыни. Кришна, подобно Добрыне, показан как