Капля крови на банкноте 18+

это внимания не обращали — команда пила и веселилась. Благо и погода позволяла и запасы кладовочки лейтенанта Залупашкина. Правду говорят, что сколько водки не бери, всё равно второй раз за ней придётся бежать. Самогон через пару часов закончился, и Каклину пришлось второй раз идти за самогоном. А пока его не было решили расслабиться и устроить салабонам годковскую забаву — взлёт-посадку.
 Рёв сирены боевой тревоги разорвал ночной покой плавказармы. И очумелые ото сна молодые матросы, слетая с двухэтажных коек, пытались одеться и уложиться в отведенный норматив, который устанавливал Вася Мазихин своей горящей спичкой, которая горела ровно сорок пять секунд. Никто конечно не успевал и снова раздевшись молодые матросы взлетали на свои коечки. Вася Мазихин опять зажигал спичку, и представление начиналось по-новой.
  Наскучив играть во взлёт посадку, годки начали играть в другую игру — заделывание не существующей пробоины в противогазах и костюмах химзащиты. Очень интересная и забавная игра, особенно где-нибудь в тропиках при +50° — вторая по интеллектуальному развитию после перетягивания каната. И пока одна часть молодых матросов, умственно развиваясь — таскала брусья и пластыри, заделывая несуществующие пробоины, вторая часть команды, на верхней палубе под дождём (за неимением каната) перетягивала пожарный шланг. Шлаговали. Третьи, по форме шесть, развлекали полуголых барышень — шагая на месте, они пели песню о штормовых морях, в которых поёт голубая волна.
Золотые якоря за плечами горят,
Ветер ленты матросские вьет.
А про нас говорят штормовые ветра
И волна голубая поет.
А про нас говорят штормовые ветра
И волна голубая поет.
  Расчувствованные барышни-бакланки вешались им на шею и размазывая по своим лицам пьяные слёзы и сопли, обещали им их всех непременно дождаться… Было очень весело. Можно было отправлять их на конкурс самодеятельного творчества народов флота. Но, готовили на ПКЗ за два месяца не самодеятельных артистов, а матросов — защитников своей Родины, и не где-нибудь, а на боевой службе за границей. Как с таким багажом знаний можно служить — не понятно. Но и, тем не менее, служили. Некоторые, правда, погибали, но кто их там считал. Тем более, что никто никого официально никуда не посылал.
 Развлечения закончились с приходом кладовщика-снабженца Каклина. Он принёс ещё четыре грелки самогона и все разбрелись по кораблю. Салаги в свои кубрики спать, годки в шхеру добухивать. Заяц под паёлы писать донос.
 На востоке заалела полоса света. Солнце красно по утру, моряку не по нутру. Светало.
 На флаааг и гююююйс… смирнаааа!!! Флаааг и гююс… поднять!!
 Подъём флага — это всегда красиво.
Ввашу мать - такой флот просрали.

— Прикольно, ты, Леха, все описал, особенно за тех баб, — похвалил меня Серега Выговский. — А помните, как после третьей боевой мы, распродав барахло у трапа, затащили двух шмар и драли их там до утра?
— Конечно. Я ведь в принципе по воспоминаниям все свои рассказы и пишу…
— Залупашкин, Залупашкин это кто? Что-то я такого не помню…— Задумался Костян Кривов.
— Фамилия придуманная… Но был похожий на него офицер на ККС «Березине», который думал, что он может все шило выжрать сам…
— На «Березине» мы не были, но на БПК «Отважном» побывать довелось… Помнишь Вася, как мы в первый раз спустились и увидели застрявшего в иллюминаторе камбуза скелет кока?
— Помню. Жуткое зрелище. А годки сгоревшие заживо в кубрике? И все из-за какого-то долбаного сундука…
— Леха, а ты не был на том БПК?
— Нет. Бог меня миловал. С меня хватило и двух пожаров на «Березине»…
— Что горели тоже на рейде Севастополя?
— Нет на боевой службе в Средиземке. У меня даже рассказ на эту тему имеется…
— Почитай…
— Можно, делать-то  все равно особо нечего…
Один день на боевой службе.
Зимнее Средиземное море штормило. Бесноватые волны с глухим ропотом набегали на серую громаду корабля стоящего на бочке в предзаходной пятой точке под Кипром, пытаясь с ним поиграть в старую морскую забаву — оверкиль. В клюзах, по прежнему, выл и бесновался норд-ост, время от времени занося с берегов Кипра запах жареной рыбы и потных женщин.
А внутри этой серой громады, выстроенная по утреннему подъёму, на палубе плавбазы «Дрезино», команда внутри-трюмной механизации, командиром которой являлся лейтенант Упашкин, томясь в этот утренний час от бездействия, перетаптываясь с ноги на ногу — роптала. В строю не хватало четырёх человек: одного подгодка и трёх годков, саботировавших не только зарядку, завтрак, но и построение с разводом на работы.
Годки на «Дрезине» — не только имели право на собственное мнение, но и могли проявлять вслух недовольство. Командование корабля нельзя было баловать — иначе оборзеют и полностью сядут на шею и превратится жизнь годков на корабле в сущий ад. И будут они последние свои полгода вместе с карасями чистить картофан по утрам и драить палубу. А молодой лейтенантик, вчера получивший своё звание, будет их прихватывать и рассказывать о том, как им надо служить. Мрак.

Причиной недовольства послужил вчерашний праздничный новогодний ужин устроенный командованием корабля своему личному составу.
— Совсем козлы оборзели, — выбив об бак из сухаря тараканов, которых любя называли стасиками, пробурчал годок с Ростова Яша Слизкой.
— И страх потеряли, — поддержал его Лёва Давыдов, художник-татуировщик и главный по где, что достать, намутить и забакланить. — есть предложение оставить это всё карасям, а самим сходить проведать закрома Родины. Кто за? Я так и понял, что никто здесь не будет против.
Все годки поднялись из-за бака, где валялись чёрные сухари со стасиками, а в бачках остывала дохлая синяя утка с серым пюре из сухой картошки, по вкусу напоминавшее тошнотики, которыми по сёлам кормят скотину, матюкаясь вышли из матроской столовой и пошли в гости к своему другу кладовщику молдаванину Таку, по кличке — кнехт вам в сраку.
Своё погоняло Таку получил, за этот стереотипный ответ, который он давал всем желающим забакланить за счёт товарищей офицеров, а именно им и принадлежали эти склады, вмещающие в своё нутро пару пещер Али-Бабы.
После того, как Лёва потратил на спину, руки и грудь Таку месяц своего драгоценного времени, превратив заурядного кладовщика в крутого моремана, грозу морей и океанов, офицерские кладовые перед ним открывались, как по мановению волшебной палочки.
На корабле Лёва пахал на износ — у него был, там свой маленький бизнес. После трёх боевых служб, когда командование его родной ПээМки вышвырнуло его вместо отпуска и длительного увольнения, на эту коробку — укомплектованную списанными со своих кораблей годками — раздолбаями и не нюхавшей море молодёжью, он твёрдо забил болт на службу и занимался только альбомами и наколками. Набивал наколки только годкам и мичманам. Все попытки командира группы ВТМ лейтенанта Упашкина, отправить его дежурным по камбузу или на на другие тяжёлые корабельные работы, наталкивались на его стойкое сопротивление и неприятие этих приказов.
— Не положено по сроку службы и по состоянию здоровья — отстаньте товарищ лейтенант!

2

Итак, в строю не хватало четырёх человек — одного подгодка и трёх годков. Посланные лейтенантом Упашкиным, на их поиск молодые в строй уже не вернулись.
Молодые нашли годков в шхере в невменяемом состоянии допивающими спирт из двухсот литровой бочки и брагу из огнетушителя ВПС-25, чтобы молодёжь не шланговала им налив по кружке браги, усадили чистить и жарить картофан — годковский обед.
Переданный самым смелым приказ Упашкина — немедленно явиться на построение команды, годками был встречен гоготом, топотом и свистом.
— Да пошёл он со своим построением на хер — с трудом ворочая языком проворчал лысый, выбритый до синевы, одетый Дедом Морозом годок с Казани, Митя Матенков, — а я пил, пью и буду пить, — и в доказательство своих слов, влил в себя полный плафон браги.
Его поддерживала под руку снегурочка, полуголая шмара Инка — «королева» Минки, запросто выпивавшая полную кружку неразбавленного спирта и легко после этого фокуса обслуживающая по очереди тридцать человек, без особых потерь для своего здоровья. Инку уже второй год передавая с борта на борт, нелегально возили по Средиземке, годки с кораблей пятой Средиземноморской эскадры. Теперь дошла очередь и до плавбазы «Дрезино» и годки корабля, впоследствии так бесславно преданного и бездарно проданного в Турцию, в лихие девяностые на металлолом, гуляли с ней не по детски... и не просто гуляли, а ещё и отмечали на службе свой третий 1979 Новый Год, в Средиземном море под островом Кипр.

Со вчерашнего новогоднего вечера в действие вступил святой флотский закон — «всё пропьём, но флот не опозорим...» А так как всё хорошее имеет привычку рано или поздно заканчиваться, то и двухсот литровая бочка спирта, честно утопленная при погрузке на подводную лодку, а потом поднятая на борт водолазами Кривовым и Выговским, отдав последнюю живительную влагу, мирно закончила своё существование в глубинах Средиземного моря, в этот новогодний праздник.
Спирт был допит и в шхере повисла тишина, было только слышны падающие с подволока капли воды и приглушенные стоны кому-то отдающейся любвеобильной Инки.
— Надо что-то делать — глубокомысленно изрёк Дед Мороз Митя Матенков чухая свою лысину.
— Надо, надо — повторил за ним весь дружный коллектив шлангующих годков и все выжидательно уставились на Лёву.
— Надо подумать. — произнёс задумчиво Лёва потягивая из плафона самодельный коктейль, состоящий из Свежести и Огуречного лосьона.
— Да что там думать!? — подорвавшись, как ошпаренный вдруг закричал Митя Матенков и исчез в глубине бесконечных коридоров.
Через некоторое время послышался отдалённый гул лифта, спускающегося в недра корабля.
— Куда это он? — удивлённо спросил Юра Дяченко, списанный с ПээМки вместо дизбатана на «Дрезино» — за избиение ворюги салабона. И сам себе тут же ответил. — Наверное в хранилище за спиртом.
— Да куда ему одному притащить бочку — возразил Вася Бакин главный старшина боцкоманды, тоже списанный годок с ПээМки. — Не допрёт, не сможет, — но увидев катящего по палубе бочку Митю Матенкова, поправился — Бля буду смог.
— Там в лифте ещё пять бочек, идите заберите. — отпыхнулся Матенков.
В шхере, над головами годков, осязаемо повис вопрос: «Ну и что с ними делать?»

3
По кораблю ещё долго ходил слух, что когда подбуханный замполит БЧ-5, атеист и коммунист, кап. 3 Бухалин увидел ночью в Новогоднюю ночь, на шкафуте, в свете месяца- голую барышню, принялся неистово креститься, а когда она ему ещё и предложила сделать миньет за недорого, он с криком:" Чур меня, чур меня" -закрылся у себя в каюте и ушел на два дня в запой. Капитан-медик его еле-еле привёл в чувство.
Потом на исповеди, зам. полит БЧ-5, атеист и коммунист, кап. 3 Бухалин, по большому секрету рассказывал священнику, что сирены и русалки в природе всё таки существуют.
Батюшка ему конечно охотно верил. Так же как и врач психиатр, который излечивал его антабусом в Севастопольском госпитале от белой гарячки.
Ну, а пока замполит, самоустранившись от своих прямых обязанностей, бухал —