Капля крови на банкноте 18+

улицу Ревякина, а кто к офицерским или мичманским жёнам, «честно» ожидающих своих мужей. Благо на танцплощадке «Ивушка» этого добра было превеликое множество. Вчерашняя колхозница, бакланка, а теперь жена морского офицера. Уже сама почти элита флота. Ну, подшпилится немного пока муж в морях болтается, не сотрётся ведь шмонька — не нарисованная.
 Так что, было, что в самоходах матросам делать. Тем более, что Давыдов был неплохой художник-татуировщик и вырезав с каблука старого прогара печать своей военной части, проштамповывал те увольнительные бланки всем желающим.
 И потянулась к нему полноводная река, жаждущих сходить в увольнение, годков с других кораблей. Брал Лёха за свой труд недорого — бутылка вина или бутылка лосьона «Свежести», который он научился пить на боевых службах. Ничего сложного- снимается с подволока плафон (в кружку наливать нельзя, вонь лосьона въедается в неё намертво), наливается туда «Свежесть» или «Огуречный лосьон», что есть под рукой, потом вода. После того, как пройдёт реакция — коктейль выпивается и закусывается кусочком сахара. Были мастера своего дела, которые выпивали лосьон залпом с горла.
 Флот многому чему учил матросов. Вот и сейчас идя по коридору, Лёха решил перебакланить и зашёл в шхеру к кладовщику Каклину. Того на месте не оказалось. Он застал его, возле дверей кладовой лейтенанта Залупашкина, в которой тот хранил свои личные запасы провизии и алкоголя. Недалёкий от природы, не обладающий жизненным опытом, сизый от натуги, прослуживший всего год Каклин, пытался снять с петель, задраенную намертво и осургученую, железную дверь кладовой. Рядом с ним бестолково суетился его годок, вечный вахтенный по гальюнам Заяц. После того, как он не закрыл шнорхель, и тем самым чуть не утопил подводную лодку его не отправили в дисбат, но списали на ПКЗ, поставив вечным вахтенным по гальюнам. Ходили смутные слухи, что он грел уши особисту, потому так мягко и наказали. С ним никто кроме Каклина не общался, что тоже наводило на определённого рода размышления. Хлебные места просто так на флоте не раздавались, их надо было чем-то выслужить.
 Увидев салабонов возле кладовой командира ПКЗ, Лёха Давыдов, возмутился таким нахальством, и набив сытые рожи двум сухопутным крысам отправил их к своему годку Васе Мазихину с приказом доложить о случившемся и получить соответствующее их проступку наказание. Сам же, приподняв дверь, вынул штифты, и легко сняв её с петель — переступив комингс, вошёл в складскую кладовую… Лейтенант Залупашкин обустроился, здесь довольно неплохо. Помимо мешков с крупой, ящиков с тушенкой в кладовой было множество копченных колбас и окороков, стояло даже два ящика с коньяком и вином. Но не это привлекло особое внимание главстаршины — а стоящий в углу большой сейф.
 Обойдя его со всех сторон, Лёха Давыдов нежно его погладил и приник к нему ухом. Сейф, что-то сыто урчал, обещая взломщику на какое-то время безбедную жизнь. Лёха отогнал грёзы и убедившись, что сейф не был подключен к сигнализации, достал из кармана кусок проволоки и сунул её конец в замочную скважину. Знания полученные в училище от мастера трудового обучения ветерана-фронтовика Семёна Аврамовича Смолы, не канули в лету. Старый мастак говорил им молодым ученикам: «Если вы сопляки, научитесь делать хотя бы половину того, что умею делать я, вы в жизни не пропадёте». Похоже, что Смола в своей жизни не только воевал и преподавал, — замки открывать он их научил на раз. Спасибо Семён Аврамович за науку.
 Полученными знаниями и пользовался на службе Лёха Давыдов он не только ремонтировал на боевой службе подводные лодки, но и с помощью куска проволоки и женской шпильки открывал любой замок. За свой тяжёлый труд моряка, он получап два года по должностному окладу старшего мастера-слесаря аж 3 рубля 62 копейки ежемесячного жалованья. Когда в то же время в отдельной кают-компании, из отдельного камбуза на его ККС «Березине» офицеры обжирались деликатесами. У них там было всё как положено — белые скатерти, обеденные сервизы, меню и официанты-гарсунщики. Ну и конечно же и должностной оклад у них был не три рубля. После боевой службы офицеры с трудом стаскивали с трапа свои чемоданы. Да плюс боны в размере должностного оклада и наченчеванные на боевой золото и валюта. (Трупы с боевой в холодильнике никто в расчёт не брал).
 Их жены были не просто счастливы, а безмерно счастливы… Но всё же с нетерпением ждали, когда их кормилец уйдёт опять на боевую службу, чтобы похвастать обновками перед своими многочисленными любовниками. И командиры снова уходили в моря, утаскивая следом за собой бессловесное матросское стадо. Которое выполняло всю тяжелую и грязную работу. Матросы загружали корабли продовольствием и боезапасом, несли тяжёлые круглосуточные вахты, гибли в аккумуляторных ямах, сгорали живьём в отсеках… Таким вот своеобразным образом защищая свою Родину, отдавали ей свой долг… иногда и последний. А в это время некоторые офицеры и мичманы дурея там от скуки, отпускали бороды и отращивали кранцы (животы), как у беременных бегемотов. Не забывая при этом обменивать контрабандно провезённую советские червонцы в Сирии на золото и валюту.
 Всё это вихрем воспоминаний пронеслось в голове главстаршины и он приступил к вскрытию сейфа. Подцепив концом отмычки язычок замка, он по часовой стрелке повернул ручку, скрипнул ригель и сейф открылся. Увы он был пуст. Видимо с лейтенанта его соски высасывали всё до копейки. Выругавшись главстаршина взял пару палок колбасы, бутылку коньяка и решив наведаться за остальным ночью повесил дверь кладовой на место.
 Выйдя на ют, он опёрся о фальшборт и вдохнув полной грудью просоленный воздух, пахнущий давно им забытой морской романтикой, и достав пачку болгарских сигарет «Вега» закурил.
 На бетонном плацу его годок Вася Мазихин дрючил Каклина и Зайца. Они у него попеременно, то окапывались, то по-пластунски форсируя в брод какую-то лужу, ходили в атаку. Если учесть, что на улице стол поздний ноябрь, проштрафившимся салабонам было не сладко.
— Заканчивай, Вася, их мордовать, идём завтракать. — показывая тому коньяк, позвал его Давыдов.
— Не могу. Мне надо немного побыть на свежем воздухе после запоя, да и служба превыше всего. — отказался Мазихин и пнув лежавшего в луже ближе к нему Каклина ногой, заорал. — Угроза ядерной атаки, взрыв справа… Ваши действия военные!?
— Окапываемся…
— Так окапывайтесь, грёбанные караси, окоп в полный профиль. Минута на всё. Время пошло!!
  Судорожно зачерпывая руками студёную осеннюю жижу, проштрафившиеся матросы начали окапываться. И тут внимание главстаршины Давыдова привлекла стоящая за забором с ребёнком, молодая женщина, он узнал в ней жену начштаба дивизии, которая увидев это действо, стала громко смеяться. Отсмеявшись, она спросила:
— А можете, нам устроит парад-алле слоников? Ну, пожалуйста. Очень, очень просим. — стала просить она у Мазихина.
— Без проблем. — ответил Давыдов за Мазихина. — Отставить окапываться. Слушать всем меня. Учебный отряд, через минуту построение на плацу. Форма одежды: голый торс, шапка, комсомольский значок и противогаз. Время пошло!
  Через минуту команда полуобнаженных молодых матросов в шапках с противогазами выстроилась на плацу*.
— Равняйсь. Смирно. Слууушай мою комааанду! Газы. Одеть противогазы. Строевыыыым… шаааагом… арш. И раз, и раз, и раз, два, три… И носок, носок мне тянуть… вашу мать, солобоны грёбанные. Я вас научу, как надо Родину любить. И раз, и раз, два, три…
  А за забором ухахатывалась разбитная бабёнка, жена офицера. Ну, скучно им иногда бывало со службы мужа ждать. А так всё развлечение. Да и у самих матросиков время быстрее идёт и тоже развлекаются — будет, что вспомнить на гражданке.
   И закончился день. Свечерело. Ветер с норд-норд-веста, завыв дико в клюзах, пройдясь по шпигатам — пригнал тяжёлые свинцовые тучи и вода в районе Угольной стенки, покрывшись грязно-белыми барашками, пошла крутыми волнами. Со дна бухты поднялся весь мусор. Ржавый корпус ПКЗ, на борту которой в Александрии был морг, застонал и стал судорожно биться о резиновые кранцы. Погода портилась. Ожидался шторм. Идти в дождливую погоду в город в самоволку было незачем. Годки решили гулять на плавказарме, благо лейтенант уже давно ушёл домой, а на борт подняли двух хорей — учащихся швейного техникума, которые готовы были отсасывать даже у памятника Нахимова. Коньяк Залупашкина было решено не трогать, Каклин с Зайцем отволокли на улицу Ревякина тушенку и затарились там же шестью грелками с самогоном. До утра должно было хватить. Самих же их поставили нести вахту у трапа. И предупредили, что если кто из посторонних проникнет ночью на корабль… Короче, сразу шкертуйтесь салабоны.
 Баки с пойлом и жратвой накрыли в пустующем кубрике. Очень удобно. Напился — прилёг на коечку отдохнуть и заодно хоря трахнул — проверенный походный вариант. Первый тост подняли за тех, кто в море. Второй за приказ. Ну, а третий, конечно же, за женщин и любовь, благо они были рядом. Немного, правда, потасканные и пьяные, но кто и когда на это на службе обращал внимание, особенно тогда, когда почти три года спишь с дунькой-кулаковой?
  У проклятых янки, в шестом американском флоте, были походные бордели, которые доставляли к ним путан даже в Средиземку или в любое другое море. И в морском походе их моряки бывали не дольше четырёх месяцев. А наших советских моряков могли загнать на боевую службу на год, а подводников и на два. Да ещё и оставить без воды. Потому, как в опреснителе все медные трубки были давно проданы за границей. Говорят, что пить забортную воду нельзя. Вранье — в малом количества можно, особенно, если она из Балтийского моря. Автор этого рассказа две недели её пил. А в Африке пили солёную воду из озера Руар, в ней же купались и стирались. Куб пресной воды там стоил больше ста золотых рублей. Воду не купили. Кто-то сэкономил и наварился. Всё по-честному — чтобы служба раем не казалась. Хорошо, что в трубопроводе трюмные просверлили отверстия и могли иногда сливать немного пресной воды с системы, что шла на офицерскую палубу. Там тоже была введена экономия, но не такая, как у матросов. Офицеры — новая элита советского флота, им нельзя было купаться в солёной воде, могли подцепить заразу. Матросы болели. И до сих пор врачи не могут, установит точный диагноз у ветеранов флотских парней, чем их наградила Африка.
   Воды пресной в изобилии нет, инфекция и болезни, денег не платят, еда — гнилые сухари, сухая картошка, тухлое мясо, вдобавок ко всему этому — годковщина, ещё и бабы отсутствуют (дунька кулакова не в счёт) — таковы были суровые реалии советской военно-морской службы. И вдруг, матроса списывают с корабля и наступает праздник души. Вина, самогона и жратвы валом и присутствует на этом празднике жизни, даже бабец — полный пиздец. Поставил эдакого хоря, королеву Минки, рачком… и по самые гланды или помидоры (кому, что нравиться), со смаком, до самой глубины мозга кости. Чтобы почувствовала тварь, разницу между штатским и военным моряком.
 И они её чувствовали — орали так в экстазе, что пилерсы в кубрике начинали гнуться. Но на