ЦАРЕВНА БРАМБИЛЛА (весь текст)

синонимов).

Вот тебе и мама родная, и мама милая, и, хоть запейся ты винцом до самого смертного глотка.
Да? и даже балясник баляснику рознь?

- Чем отличается паяц от шутника, а шутник от шута?
- Подумаешь, Бином Ньютона? 
«Чем, - снова же, - ворон отличается от конторки?» 
Шутник насмехается в шутку; паяц зло насмехается, а шут шутит, в том смысле, что в каждой шутке есть доля правды.
И таких синонимов, правильнее будет, параллелей - как от ворона, до кон-торки, - так, наверное, сказал бы автор.
- А сколько таких игрушек в слова?
- Сколько?
- Столько!
Насмешил сам себя.
- Не переиграть ли во все эти игры?
- Нет, не переиграть
Балясник.
Куда ни глянь везде балясник… Балясников… вот и остряка Арбузова пристроили на пожизненный гонорар. А всё – балясник. Балясников, ведь, большинство на земле… или меньшинство?
Так почему балясник не может любить, а только балясничать, притворяться, паясничать (у этого слова – «паясничать» - близкий родственничек, наверное, паяц, и когда-то говорили «паяцничать», как бы вести себя, как паяц)?
То есть, в душе балясник. А любовь-то дело нешуточное. А в душе одни шутки, балясы и выкрутасы.
- Ах! Неужели вам не приходилось никогда подсмеиваться над своей собственной любовью?
- Нет, не приходилось.
Вот и ответ, как обухом по голове! Либо подсмеивайся, либо люби. Так что баляснику балясничать, пирожнику пирожничать…
… громадная, повисла пауза, хотя, интеллектуальный бросок, можно ещё было бы продлить.

Все уже поняли, что такому диалогу позавидует даже… да что там даже? Любой позавидует, и тот даже, кто лоб разбил, сочиняя… фальшивые диалоги для бездарных актёров… или бездарные диалоги для фальшивых актёров… а ведь, смотрите, разницы никакой. Синонимы.

Фуриозо!
Прячется за чёрную масочку, Насмешил: «хлоп да хлоп». Теперь бегом… отворачивать глаза, скрывать глаза, скрывать глаза под масочку, потому что глаза же не слова, глаза выдадут, выкажут напоказ всё, что наврал словами…
Арлекин хотел добра… Арлекин, злодей Фуриозо делал добро.  О, какой тонкий риторический, да и философический экзерсис: «хотел и делал… или хотел, а делал?» - потому что: - «разве не может так быть, чтоб злодей в душе… а не в душе, не злодей?»
- Понимаешь, друг, я не поддерживаю твоих фантазий, не одобряю их.
- Понимаешь, друг, если ты меня поддерживаешь, то мы, как один, а если не поддерживаешь, то нас, как двое.

Алый закат, кулисы дерев. Теперь ивы плакали (да, собственно, много ли им, ивам, нужно, чтоб заплакать). Лорелею украла любовь.
Рыбам теперь не на кого было пялиться, рыбам теперь не к кому стало, в умопомешательстве от красоты, бросаться в сеть… рыбы теперь так… забредут одна, две, чтоб посочувствовать рыбаку.
Рыбак, потом уже, отправился в свой рыбный рай. Водяник, потом уже, затаился в хрустальном дворце. С хрустальной струной в сердце… и не устраивал разговоров ни богам, ни нимфам.

И вот тут, как говорят: Смотрите!

«Ло-ре-ле-я, Ло-ре-ле-ей».
Рыба высунула из воды глаз.
«Ло-ре-ле-я, Ло-ре-ле-ей».
Зеркаль зарябила(сь).

Песня! Печальная - но песня. Песня грустная, но песня. Песня о поте-рянной любви, о том, как он ушёл к другой, как осталась она без счастья.
Бог Рейн выплыл на мель и стал слушать горе. Струна в сердце натянулась, вот-вот порвётся.
У бога Рейна хрустальный дворец, и в окна вплывают и выплывают из окон рыбы и рыбки; боги слетаются попировать и поиграть с нимфами; у бога Рейна несметные сокровища.
Лорелея! Лорелея теперь одинокая, в одинокой хижине, льёт слёзы. Как кружилась, как кружила её любовь…
И снова рыбы нырнули в глубину - Лорелея не выходит на берег, не садится в рыбацкую лодку, не поёт песни; – а на кого им, рыбам, там, ещё смотреть? На небо хмурое?
И небо хмурое - неоткуда сини брать, потому что мутными стали синие глаза.
Водяник – затаился снова на дне.
А поруганной любви путь один – в омут. И только, когда фиолетовые круги пошли в глазах, когда сказка уже должна была закончиться, и душа уже готова была стать не нужной телу, и образ уже покидал, бог Рейн подхватил поруганную и вдохнул ей глоток мокрого воздуха.
Круги пропали, душа вернулась.

«Ло-ре-ле-я, Ло-ре-лей!» - с высокой скалы поёт теперь Лорелея, теперь Лорелея бессмертна!

Рыбаки, очарованные песней о счастье, забывают про свои вёсла, паруса; и остаётся одна дорога - в водоворот, в пучину, как говорят, счастья.
А рыбам теперь? есть хоть на кого выпучивать глаза; ивы теперь не так уж плачут; заря снова блестит на зеркали… ей-то, заре; Водяник, бог Рейн теперь может слушать свою Лорелею вечно - и никакой рыцарь, какой там теперь рыцарь?..
Рыцарь.
Все знают, чем заканчиваются такие истории.
Рыцарь. Не обретя (за «обретя» надо морить голодом, пока в голодную голову не придёт нормальное слово), не обретя счастья с разлучницей, рыцарь бродит по свету, не находит пристанища ни в подвигах, ни в любви; и только призрак, и только мчит его лодка, и никакие сирены, водяные девы не в силах перехватить его взгляда. Тоска тянет его, тяга тянет его вперёд, вперёд, туда, где Майя уже давно укутывает в своё покрывало любого влюблённого.
Но вот, как и должно быть в сказке: «Ло-ре-ле-е-е-я, Ло-ре-лей»... – и, как с цепи сорвалось!
Нимфы хотят задержать; кувшинки, ирисы, незабудки, болотные и речные лютики, апоногетон двуколосый (scherzo), плетут сети: «…не надо туда! Беда там ждёт!»
Да кто теперь удержит?

Охвачен безумной тоскою,
Гребец не глядит на волну.
Не видит скалы пред собою,
Он смотрит туда, в вышину

И Лорелея потянулась к богам, протянула руки к богам, помните, как нимфа Дафна к богам, чтоб спасли они её от вечности… и боги спасли.
Упала с вышины, разбилась о скалу, распалась брызгами, мозаикой; в каждой капле любовь, любовь, но… любовь же.

Моё лицо, если бы оно меня слушалось, могло бы выразить и сочувствие, и понимание.
               
- Понимаешь, друг, я не поддерживаю твоих фантазий и не одобряю.
- Неужели, друг, мечта, цель всей жизни - всего лишь фантазия, призрак, наваждение, иллюзия, Майя?

Не относитесь поверхностно к вышесказанному.

Костюмеры, гримёры, жуки, флейты стали в стойку; фаготы тоже стали в стойку.
- Понимаешь, друг, фантазия, это, всё же, ирония жизни. «Луна, звезда… печаль… в тебе жизнь моя, моё сердце, душа, Селена… за тучей, это, как за тучей - снова же, -  промелькнувшее…» - это ирония.
Гримёры двинулись, но, будто споткнулись, не поняли ещё - карминовая помада или… белилами, чтоб можно было на них писать всё то, что захочешь, затопить всё вокруг?
Фон! Фон! Задник надо было сейчас сконструировать и опустить таким контрапунктом, чтоб он ржал, как кобыла на выданье. Слышали ли вы когда-нибудь, кобылу на выданье? Я слышал.
И-и-и! гримёры с костюмерами набросились.
В жуках, флейтах, гобоях и фаготах началась увертюра. Но не какая-то там увертюра, а увертюра, мама родная, комической оперы, хотя, кому-то это могло казаться и трагической комедией. Комедией «Карлик нос».
- Понимаешь, друг, -  личность, умеющая видеть иронию в жизни, рассмотреть её в жизни, никогда во всё это не поверит… но это не значит, что она, личность, сама не наслаждается ею, её кривлянием, её, на фиолетовом заднике дрожащих век, обманом. Вот именно, обманом…  «Я са-ам-м обманываться рад…» - или… да что там «или»? - Селена за тучей!
Смешно?
С последней увертюрной нотой на сцену выходит хор – это и будет контрапункт (костюмеры и гримёры постарались, а что делать, всем хочется попеть, поучаствовать в хоре, в дуэте, в трио и (в) соло)…
               
                Хор выходит
раскрашенный гримёрами и разряженный  (ударение ставится на «я») костюмерами.
               
                Хор
Ой, приятно птичке
По небу летать,
Чык-чэрык, чык-чык, чык,
Песни распевать.               
Чык-чэрык, чык-чык, чык,
Песни распевать.

Гусыня Мими, она же модисточка Джачинта Соарди почувствовала вдруг, что её… да-да, дошла и до неё очередь, все уже догадались, пришла её пора, её, вдруг (вдруг ли? сами понимаете) объяла, вдруг, схватила, скажем, вдруг, и повлекла известная всем неведомая сила.
               
                Хор
Деревцо склонилось
Низко над водой,
        Девка полюбилась,
      Ах ты, боже мой.               
      Девка полюбилась,
      Ах ты, боже мой.
               
Прынц из-за кулис манит сверканием одежд… или чешуек, кому что нравится, и глазами, как… у «жаброногого рачка» - не забывайте, красота бывает разная. «И глаза выпучены, и рожки, как у рачка», а красота!
А красота? да кто там будет разбираться, красота, не красота, когда скулы или члены, лучше и скулы, и члены, в особенности члены, сводит.
Выманил, и набросились все. Как всегда. Каждому отдай. Мол, Вашего, прынцесса, нам не надо, … но наше…
Раздели и разули.
Тут же Фея, Розабельверде, как всегда. Закрыла передником, а то жеребцы уже собрались: «Смотри, какая восхитительная, будто Далила еврейская или Венера па-ле-о-ле-ти-чес-ка-я… Гы-гы-гы!
               
                Солист, в образе гуляки
Я себе гуляю,
Гуляю, веселюсь,
Птичку подманаю
И на ней женюсь.

                Хор
Пусть себе не гнётся
Ива над водой,
Если что придётся,
Я пойду к другой.

А все люди, в это время, тачают сапоги или солят помидоры, кто что.

Почему всё то, что спланировано тобой, Господи, не идёт всё лучше? Или твои планы – это как раз то, что и называется случайностью, или для бесконечности любая случайность – закономерность? Наверное, всё же, ты что-то спланировал.
Ты спланировал?
Все надеются, что в твоём плане должно идти всё всё лучше. Иначе, зачем ты планировал?

Карлик теребит Мими и говорит, что если она будет путать слова, их забросают яйцами.
Но Мими!
Обрывает лепестки сирени и поёт:

Всё четыре, всё четыре,
Всё не вижу я пяти

Сирень, очень понятный цветок. Куст сирени - это Вселенная, а ты, даже не Луна, не Земля и не Небо, ты даже не соцветие… ты лепесток.

Клавесин откуда-то (откуда-то, - это смешно, будто не известно откуда), клавесин стал подцимкивать:

Значит счастья в этом мире
Мне, наверное, не найти.

…что, мол, мол, что есть бесполезнее мечты? Поэтому играй что играется, или во что играется, а наврёшь…  так ты ж не фагот.
               
                Гуляка (солист)
Пусть себе не гнётся
Ива над водой,
Если что придётся,
Я пойду к другой.

Diese komische Sch;pfung – Menschheit! (Это странное создание – человечество!)


                Хор
Если что придётся!

        Одна M;dchen жила себе, была, как в сказке, как в сказках говорится… крас;ва и счастл;ва.

          Разве можно сказать, что на Земле нет счастья?

…нет правды на земле.
Но правды нет — и выше.

Ах, не смешите, Пушкин. Вы-то прекрасно знаете что такое поэтиче-ские экзерсисы, Вы и сами т-а-ак рифмовали счастье с горем, а землю с небом, и, вообще, есть ли что-нибудь такое на земле, чего нельзя было бы зарифмовать с тем, что есть на небе?... или чего такого нет на земле, чего не было бы и на небе?
Штука (не шутка, а штука) заключается в том, что такими рифмами голову можно задурить любому, но ещё, что важнее, что любого может задурить любой, будь то злодей, а хоть и актёр Фава.

Пусть сидит себе, таится
Удивительная птица, -

M;dchen жила себе, была, крас;ва и счастл;ва.

Саламандра, в пламени горящего пунша, танцует эротический танец.

Удивительная птица
Может иногда присниться,
И пугать её не надо
Резким жестом, колким взглядом.

Что останется