кораблем входил в гавань, ой, оговорился, в кабинет злой директрисы.
В директорском кабинете, приложив руки к груди, Иван начал, прямо с порога, объяснять, что «мол, ребята молодые, всего-то по двадцати лет, а кому-то и по двадцати одному году; назначение на «подводного стратега» является для пацанов стрессом, а души у них метущиеся и, что это чудовищно несправедливо, когда получаешь по заслугам – не надо мальчишек выдворять из гостиницы, которая стала за то короткое время, пока мы в ней живем, нам всем родным домом, т.е. «портом приписки»….
Что последовало за этим, почти гамлетовским, монологом неизвестно….
Иван появился только утром. Он был весел и в хорошем расположении духа. К его возвращению свет в коридоре снова горел.
- А жизнь мичманцов в этой гостинице? – спросите Вы.
А что их жизнь в этой гостинице? Она продолжилась. Ведь круче «зеленых» и «черных» беретов оказался мичман Российского Флота.
И сдается мне, что в этом умозаключении я прав. Недаром же в Русском военно-морском флоте воинское звание «мичман» было первым офицерским званием. Не вторым или десятым, а именно – первым.
Выпускники или кадры, которые решают все…
В марте 1976 г. Коля Левушкин поднялся по огромных размеров трапу на палубу тяжелого авианесущего крейсера «Киев», который проходил госприемку в Николаеве, с последующим перебазированием в Севастополь. Сказать, что Николаша обалдел, попав на эту махину, значить ничего не сказать.Ну, видел Левушкин, представитель не густо позолоченной молодежи, большие корабли – крейсер «Киров» проекта 26, кучу крейсеров проекта 68-бис, на которых ему пришлось побывать, но такое чудо…. А чего Вы хотите – 273 метра вдоль, 46 метров поперек, и ко всему прочему водоизмещение… почти, как у трёх «Октябрин» - целых 43200 тонн.Коля по нему ходил, как провинциал из глубинки при первом посещении культурной столицы России. При этом он крепко сжимал потной ладошкой суровую руку тамошнего командира Дивизиона Живучести, у которого ему предстояло дублироваться, т.е. вникать во все премудрости службы на таком монстре. Вообще-то, изучить этого «крокодила», как стали называть этих монстров на флотах, за такое короткое время чисто физически не представлялось возможным. За два месяца, что Коля, со товарищи, были на нем, можно только напугаться до икоты от свалившегося на них счастья. Но это было только начало ужаса…«Киев» был принят госприемкой, а чего бы ему не быть принятым, если этой госприемкой руководил упомянутый выше«пьяный с бритвой», т.е.вице-адмирал Волобуев. Корабль спокойно попылил в сторону Краснознаменного Северного флота, а этих, бедолаг для собрата «Киева» «Минска», стали от безысходности пинать с места на место - сначала в Севастополе, потом в Николаеве.В общем, всё более-менее для Левушкина «устаканилось» в 1977 году. Бедолаги осели на ПКЗ на Черноморском судостроительном заводе, где и строился их «крокодил», дабы принимать непосредственное и активное участие в этом благородном деле. И все бы было хорошо, НО!... В 1978 году экипаж «Минска» стали комплектовать до полных норм, а делали это всё на КСФ, который выступал в качестве приемника-распределителя. Ну, полбеды – это когда личный состав командами прибывает к месту службы. Дело, в общем-то, житейское. Но вот «огромный ляп» североморские кадровики совершили, когда весь выпуск, 1977 года, Кронштадтской школы мичманов, а это порядка ста с лишним человек, отправили, дружным коллективом, служить на «Минск».
Хотя… можно так сказать - якобы на «Минск».А что это значит? А значит это следующее - эти пацаны около года «валяли дурака» в Североморске, исправно получая северную зарплату, и НИЧЕГО не делали! Порядочный человек в таких условиях просто ОБЯЗАН развратиться. А поскольку молодые мичмана такими и являлись, то они и развратились. И когда эту стаю целиком и полностью пригнали в Николаев, старший лейтенант-инженер Николай Михайлович Левушкин сразу вспомнил замечательный фильм «Оптимистическая трагедия». Помните - к основному отряду революционных моряков прибыло анархическое пополнение. Как там говорил Эраст Петрович Гарин, сыгравший Вожачка: «Смотри, братан, каких орлов я тебе привел - Варфоломеевские ночки делать!».А в его голове звучали слова адмирала Геннадия Антоновича Радзиевского: «Начальник отдела кадров, у меня такое впечатление, что вы специально себе пальцы чернилами мажете перед совещаниями, чтобы все думали, что вы много работаете».Вот они, эти «валятели дурака», примерно, так все и выглядели – «орлами».И такого счастья старлею Левушкину отвалилось в количестве шести душ, и началось.…Ребята они все были свободолюбивые и на службе находились только тогда, когда у них не было денег на береговое отдохновение. Но были и такие, которые вставали на полное половое довольствие у николаевских разведенок – вот тут-то Коля их только и видел.А поскольку пребывание мичмана вне службы является преступлением для его командиров, то и поимка оного являетсяих (естественно командиров) первостепенной задачей. О строительстве корабля Николай Михайлович тогда и не вспоминал, т.к. выполнял более ответственную задачу – лежал в бурьяне, с группой захвата, у дощатого гальюна типа «Ме и Жо», в частном секторе Николаева, и ждал, когда искомый задрыга выйдет туда справлять нужду. Вот тогда-то они, Левушкин и «группа захвата», его и брали. Тепленького и изумленного до невероятности. А всё потому, что в дом его пассии они (Левушкин и «группа захвата») вторгаться не могли - private property (частная собственность).Ну, как было написано на кольце царя Соломона: «И это пройдет!». Вот оно как-то и прошло после того как экипаж переехал с ПКЗ непосредственно на авианосец. И матросы перестали в самоволки бегать, и от части, уж самых свободолюбивых мичманов, крейсер избавился, взяв им на замену еще неиспорченных кронштадтских мальчишек, направленных на крейсер слегка поумневшими флотскими кадрами.
О ПОНИМАНИИ…
«Не забывайтесь, если я туда направлюсь, то это будет поездка по вашим телам на танке с мелкими гусеницами, чтобы было больнее».
Вице-адмирал Радзевский Г.А. Командир 7-й ОПЭСК
Лодка пришла в эту базу для подготовки к переходу к месту своего постоянного базирования. А посему, личный состав питался не на борту, а в береговой столовой, Хотя на флоте принято говорить камбуз, я специально употребил слово столовая – для лучшего понимания не флотскими читателями.
Так вот. Построился личный состав на пирсе, и повел его главный боцман Андрюша Оладьев в сторону столовой.
Представлял из себя главный боцман высокого широкоплечего молодого человека, с вьющейся шевелюрой. Эта шевелюра хорошо просматривалась из под сдвинутой на затылок, аля Нахимов, фуражки.Он шел не спеша позади строя. Полы его тужурки развивались на ветру, а флотские клеши мели, как в песне о «Жаннетте», которая поправляла такелаж, асфальт зоны строгого режима, т.е. пирса.
Вести строй, вообще-то, должен был его приятель, которому это делать было лень. Вот он и спросил Оладьева: «Есть хочешь?»
А у Андрюхи организм молодой, растущий, витаминов требовавший. И он ответил: «Хочу». И согласился сопроводить строй матросов в столовую.
Строй, конечно, вел строевой старшина, а боцман, как уже было сказано, шел позади него, изображая из себя старшего.
И надо же такому случиться – встретились строй моряков, главный боцман Андрюшка Оладьев и … Начальник штаба соединения подводных лодок вице-адмирал Дымбовский.
Надо заметить, что вице-адмирал Дымбовский любил инспектировать свое хозяйство и, в первую очередь, пирсы. Он прогулочным шагом шествовал вдоль пирсов, а сзади его сопровождала служебная машина, которая также, как и ее хозяин, прогулочным шагом, потихоньку ехала следом.
И вот, вице-адмирал Дымбовский увидел строй моряков, вразвалочку проследовавших мимо него по «зоне строгого режима» (пирсу), и никто не скомандовал этому строю – «Смирно! Равнение на….»
- Кто командует этим стадом? – загремел над пирсом, лодками, сопкам и заливомадмиральский голос-набат.
Андрюша, на ходу застегиваясь, бежит к, ставшему от злобы похожим на синьора Помидора, начальнику штаба.
- Товарищ вице-адмирал! Мичман Оладьев по Вашему приказанию прибыл, - доложил главный боцман Начальнику штаба, и его охватила оторопь от увиденного. Начальник штаба на глазах стал надуваться, как воздушный шар, и готов был вот-вот лопнуть.
- Начальник патруля! – заревел «воздушный шар», словно корабельный тифон (гудок).
А строй продолжает идти – его заклинило, и он попытался поскорее исчезнуть за пирсовской проходной.
Начальник патруля «рысью» кинулся к Дымбовскому.
- На гауптвахту мерзавца! – продолжался рев Начальника штаба, - и, если у коменданта не окажется свободных камер, то пусть посадит этого разгильдяя в мою, личную, камеру! К 18.00 его, командира, старшего помощника командира и замполита ко мне. За «поощрениями»! Бегом! – закончил он свой спич.
Всю эту картину боцман доложил старшему помощнику командира подводной лодки крупногабаритному капитану 2-го ранга, выступавшему когда-то на ринге в полутяжелом весе, как самому адекватному члену командного состава.
- Где ты его нашел? – загремел уже его голос, - где тебя носило, что ты его нашел? Я тебя спрашиваю, боцман, где ты шлялся?
- Он приказал, - попытался боцман подать свой голос, понимая, что старпом сейчас вспомнит свою спортивную жизнь.
- Что приказал? - раскалялся до безобразия старший помощник, - Уйди, урод. Сам командиру доложу. И кепку уставную найди, дракон чертов….
В 18.00 в кабинете Начальника штаба по стойке «смирно» стоял только «виновник торжества» главный боцман. Старпом, замполит и командир присели на краешки стульев, на которые указал им Дымбовский.
- Товарищ вице-адмирал, - начал главный боцман, - я понял свою неправоту. Я исправлюсь, я стану гораздо лучше и буду осознавать….
Что будет осознавать боцман, никто не услышал, так как его осознавательная речь была прервана Начальником штаба.
- Ну, и, что ты понял? – начал снова закипать Дымбовский, - что ты понял? Для понимания тебе трое суток ареста – за нарушение формы одежды, трое суток – за неприветствие старшего по воинскому званию, трое суток – за «грамотное» управление строем и… пять суток ареста за то, что ты, мичман, ни хрена не понял!.. Вы поняли – за что Вас наказали?
- Так точно! – рявкнул Андрей, - За неприветствие старшего по воинскому званию, за нарушение формы одежды, за неуправление строем и за то, что я ничего не понял!
- Шагом марш под арест – за пониманием! – рыкнул вице-адмирал.
Находясь за дверью адмиральского кабинета, Оладьев услышал окончание разговора своих начальников с Дымбовским.
- Тащ вице-адмирал, - подал голос старпом, - это не возможно. Мы же уходим в океан, а это очень хороший
