Летний этюд

полагается быть, а здесь, на земле, но уже в следующие секунды я увидел, что это не солнце, а человек, сияющий нестерпимым блеском. Он ходил из стороны в сторону, заливая ослепительным светом окрестности. Больше всего у него сияли грудь и голова. Концентрация света в этих местах была такова, что без болезненных ощущений для глаза на них нельзя было смотреть, и я, опасаясь за сохранность зрения, смотрел чуть в сторону, не в силах отвернуться совсем, настолько это было необычное завораживающее зрелище. "Кто это?!" — бормотал я, но никто не отвечал мне — все были словно бы зачарованы. Я, не чуя ног, шёл к этому сияющему человеку, огибая стоявших на пути людей, а потом в какой-то момент остановился, как-то разом вдруг осознав, что — ша! — дальше пути для меня нет, я достиг предельной своей точки, и если попробую пройти дальше в этом невероятном потоке светового излучения хотя бы шаг, то это может стать для меня роковым. Я могу просто сгореть. Я остановился, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Мне казалось, будто плотный и мощный ветер выдувает из меня весь тот интеллектуальный мусор, что накопился во мне за всю мою далеко не праведную жизнь, что я становлюсь чище, сильнее, невесомее. Вопрос "Кто этот человек?" постепенно терял остроту. Быть может, спустился с неба или вышел из моря — это становилось не столь важно, как минуты назад. Я вдруг понял, что меняюсь, меняется всё моё естество, соприкоснувшееся с иной чудесной реальностью. Клетки моего организма перестраиваются, приобретая иное содержание. Я становлюсь совершеннее, гармоничнее. А потом, через минуту-другую, стало ясно, что меняюсь не только я, а меняются и все прочие люди вокруг меня, потому что один из них, какой-то статный высокий мужчина, находившийся ближе всех к солнечному человеку, вдруг вспыхнул тоже, заблистал, как космическая радуга, всеми цветами, показалось, будто в центре его груди с невероятной скоростью закрутился вихрь, постепенно превратившийся сначала в белый кипящий огонь, а потом в ровное ослепительное сияние — такое же, как у того — первого. А потом вспышки пошли одна за другой. Все люди (мужчины и женщины), что стояли вокруг двух человеческих солнц, стали вспыхивать один за другим, превращаясь во что-то непостижимое, великолепное, прекрасное. Не знаю, сколько времени я там простоял. Быть может, целую вечность. Время и пространство словно бы потеряли для меня привычное значение. Постепенно боль в глазах от ослепительного сияния проходила. Я уже мог смотреть на преобразившихся людей без всякого для себя вреда. И совсем не удивился, когда вдруг почувствовал и внутри себя присутствие божественного огня — благодатное жжение, пожигающее остатки ничтожного мусора, которым я когда-то жил, полагая его важной составляющей моего человеческого бытия: родовые программы, сексуальные влечения, многочисленные фобии, чувство социально-патриотического долга, правила хорошего тона и многое-многое другое, что цепями приковывало меня к безрадостному бытию. Вселенский энергетический поток грандиозных масштабов проходил сквозь меня. Я и не заметил, как сам превратился в пылающее солнце. И уже тем более я не заметил, когда оторвался от Земли, устремляясь как комета в пылающие небеса, — видел лишь только, как летят вокруг и подле меня другие человеческие солнца, прекрасные, совершенные, мои братья и сёстры — в новую жизнь, в неизведанное, во вселенскую радость. И совсем не вспоминаются в этот момент каменный храм на дне глухого провинциального оврага и несчастный железный рыцарь, похоронивший себя в нём, как в гробу...