СНЫ КОМАНДОРА

русские колонии, получив приказ из Мадрида не развивать отношений с русскими.
Но покупка корабля с продуктами была лишь частичным решением проблемы. Надвигалась зима, и до весны продуктов с «Juno» поселенцам бы едва хватило.
Решили изменить первоначальный план и спешно строить только тендер, чтобы к весне новое судно в связке с «Juno», которое переименовали в «Юнону», отправилось к берегам испанской колонии в Калифорнии, ближней к Ново-Архангельску, за продуктами. Капитаном «Юноны» был назначен Николай Хвостов.
Новому судну, которое взялись строить, дали странное, но символичное название «Авось».
«Спасем колонии от голодной смерти. Или погибнем. Авось все-таки спасем!» − вот с каким девизом молодые капитаны готовы были отправиться  в путь.
Между собой колонисты тут же окрестили посудину, которая только  строилась «Авоськой», обозначив метко назначение судна по доставки продуктов.
К этому времени уже многие в колонии погибали от цинги. Георг Ландсдорф взялся лечить больных, давая отвары из хвои, трав и другие, содержащие витамины снадобья. Методы лечения больных, предложенные немцем, тут же высмеяли, что обидело и больных, которые за некоторым исключением, перестали слушать наставления Ландсдорфа.
Лечение пришлось прекратить.
– Какая дикость, – в сердцах сокрушался Георг, вспоминая усмешки Резанова и его реплики о методах лечения цинги.
– Ты бы их еще мёдом и кренделями кормил, насмехался Резанов, взявшись критиковать Ландсдорфа в ответ на его к нему отношение.
А больные цингой продолжали помирать.
К этой напасти – цинге, добавилась и другая острейшая проблема.
Еще по прибытии в Ново-Архангельск Александр Баранов, увидев Николая Хвостова, побледнел и насупился.
Оставшись наедине с Резановым, шестидесятилетний опытный Баранов обратился к камергеру:
– Зря, Николай Петрович, ты привёз  Хвостова. Он теперь здесь всем нам на погибель. Не будет проку от него, а только беспокойство и вред.
− Отчего так? Что Вы имеете в виду, Александр Андреевич? Он боевой офицер, знающий навигатор, − ответил недоуменно Резанов.
–Знаете, Николай Петрович, что в первую свою зимовку Хвостова на Кадьяке кроме пьянства и буйства  он ничем не занимался. Требовал, − то соль, то хлеб, то водку, а когда запасы поиссякли и ему  отказали, то выбил в доме все стекла и стрелял из пистолета в комнату. Редкую ночь нам от него не приходилось запираться и прятаться. Запойный он. А пьет так подолгу, что до полного своего истощения доходит и потом еще долго отлёживается. Я многих здесь насмотрелся, но такого ещё не видывал. Можешь посмотреть в моем доме, там дырки от пуль-то до сей поры сохранились, – ответил эмоционально на вопрос Баранов.
И продолжил в сердцах:
− Как говорят в народе: «Золота голова, да рыло погано», – вот таков твой Хвостов.
– А Давыдов? Он-то как? − спросил Резанов.
− Этот хорош. Вовсе не пьет почти. И своего дружка сдерживает. Без него Хвостов вовсе пропал бы, − закончил свою исповедь Баранов.
– Ну, что теперь? Пусть служит. Другого подходящего  для дела офицера у нас нет. Буду за ним приглядывать, − сдержанно тогда ответил Резанов, надеясь, что понравившийся ему Хвостов, на которого он возлагал большие свои надежды, при нём будет вести себя прилично.
Однако, Николай Хвостов, перебравшись на свой корабль и впервые осознав себя капитаном большого судна крепко запил.
По настрою капитана запили все подчиненные ему матросы на «Юноне» и корабельные мастера, занятые постройкой «Авось». Уничтожались в огромных количествах запасы водки и спирта. Каждую ночь с борта «Юноны» неслись выстрелы из ружей, пушек и каждую ночь капитан Хвостов пошатываясь, выходил на палубу и, держась за канаты, отдавал команду сниматься с якоря, ставить паруса и выходить в море. Спасало положение всегда то, что вся команда лежала вповалку пьяная, и ставить паруса было просто некому.
Друг Николая Хвостова мичман Гавриил Давыдов, не участвовавший в пьянках, изрядно натерпевшись от пьяных матросов и своего запойного друга, склонного в пьяном виде  к бесконечному выяснению отношений, скоро сбежал на берег.  Мичмана поселили в холодном, в единственно свободном, но недостроенном доме. Давыдов, увидев после прибытия на берег Резанова, заверил его, что с Хвостовым служить более не будет и дружбу с ним прекращает, так как такого скотского поведения ему он более прощать не намерен.
Встал вопрос о назначении нового капитана на «Юнону». Решили назначить лейтенанта Минина с «Марии Магдолины», так как исполнять обязанности Хвостов более не мог.
В этот раз пьяный разгул стал просто бедствием – пьянство Хвостова и подчиненных ему матросов продолжалось три месяца.
Так написал Николай  Резанов в своих записках: 
«Между тем, пьянство нимало не прекращается, ругательства и угрозы всем неимоверные, стреляют ночью из пушек, на верфи за пьянство корабельных подмастерьев работы идут медленно, матросы пьют».
Тем не менее, уничтожив запасы спиртного на корабле, Хвостов стал требовать спиртное с берега, на что Резанов дал распоряжение в день давать не более бутылки спирта. В ответ с корабля стали поступать угрозы о том, что возьмут водку силою, что потребовало усиления караулов на стенах крепости. Каждую ночь теперь ждали десанта с пьяного мятежного корабля и каждую ночь, побесившись, команда на «Юноне» к утру засыпала.
Александр Баранов просил увольнения зачинщиков беспорядков и их изгнания из колонии, но Резанов вынужден был проявить бóльшее терпение, и стал уговаривать Хвостова вернуться к исполнению своих обязанностей, так как, по сути, заменить пьяницу Хвостова было некем.
– Да он тебе такого учинит, что не обрадуешься! А ты ему, Николай Петров, корабль хочешь доверить! – горячился в ответ Баранов.
− Ты знаешь, что в прошлый раз, когда он у нас здесь служил, уже учудил такое, что едва не поссорил нас с американцами. Отправил я его в качестве капитана к побережью Америки на компанейском судне. Они повстречали в пути купеческое судно бостонцев, которому, уже загулявший с утра Хвостов, приказал салютовать из пушки. Но ответного выстрела с корабля американцев не последовало. Оскорбившись, Хвостов отдал команду атаковать бостонцев и взял торговое судно на абордаж. Захватил опешивших от неслыханной дерзости американцев, которым изрядно намяли бока и наставили шишек. На недоумение перепуганных американских моряков, которые было решили, что объявились пираты и в северных морях, Хвостов, потребовал объяснений, почему это американцы его судно не приветствовали в ответ на его салют. Затем, изрядно поиздевавшись над командой захваченного судна, прихватив с собой пару бочонков рома, американцев отпустили.
Американцы пришли ко мне и недоумение, и свою обиду высказали. А ему хоть что говори. Когда трезвый,  –  слушает, да помалкивает, со всем соглашается, винится. А как запьёт, – рыло-то зальёт, страшнее чумы становится: шумит, ругается, кидается в драку, всё норовит напаскудить. Пропадёт, если так бездумно пить будет и далее. Как пить дать, – пропадёт! – закончил свой рассказ Баранов.
Резанов в ответ, только покачал головой, подумав, как часто бывает среди русских, что если попадётся способный к делу человек, так непременно будет пьяница.
По мере того, как заканчивалось спиртное, стал, как показалось, налаживаться постепенно и порядок. На «Юноне» стадо потише, прекратилась ночная стрельба. Но в один из вечеров, когда Резанов засиделся у Баранова за ужином и обсуждением текущих дел, на улице вдруг хлопнул выстрел, потом второй и послышались возбужденные голоса, потом крики и женский визг. Сразу залаяли собаки и по крыльцу загремели тяжелые сапоги. В незапертую дверь, раскрытую резким толчком ввалился Хвостов с пистолетом в руке. Он был пьян, расхристан до голого пуза. Оглядев помещение, Хвостов неуверенной походкой направился к Резанову. Тот побледнел и отпрянул, ища защиты у Баранова.
– Ваше Высокоблагородие, Николай Петрович, а мы к тебе с просьбою, – деланно учтиво заговорил Хвостов, ловя фокус плохо видящим от выпитого взглядом.
– Знаешь, команда просит милостиво ссудить немного спирта, а то до того зябко на рейде и плохо от перепоя, – мутит, и так на душе неспокойно становится.
− Прекратите Хвостов своевольничать. Все запасы спиртного, отпущенные для вашей команды, уже израсходованы. Вам следует прекратить пьянство и приступить, наконец, к исполнению обязанностей, – вмешался в разговор Баранов, встав решительно между Хвостовым и Резановым, готовый ввязаться в схватку. В руке он уже держал, невесть откуда взявшуюся, обнаженную казачью саблю.
− Господин комендант, Александр Андреевич!  –  распахнул объятия Хвостов, – уважь ты нас, измученных рабов божьих!
Оправившись от неожиданного вторжения, Резанов обратился к Хвостову:
–  Николай, я так на тебя надеялся! Ты же ведешь себя недостойно звания русского дворянина, моряка и героя войны. Одумайся, прошу тебя! Прекрати уже своевольничать! Возьмись уже за дело!
Хвостов в ответ промолчал, но было заметно, что камергер сумел задеть струны его еще не почившего в небытие самолюбия и донести до пьяницы своё разочарование и предложение о последней возможности урегулировать конфликт. Помолчав и потупившись, Хвостов невидящим взором оглядел комнату, образа с горящими свечами в правом углу, Баранова, задержав взгляд на кривой сабле, круто развернулся и, пошатываясь, вышел из дома.
Резанов и Баранов, вслед за Хвостовым, вышли на высокое крылечко и узнали, что перестрелка не причинила урона жителям колонии, а два сопровождавших Хвостова моряка с «Юноны» были схвачены и тут же заперты в складе.
Хвостов, которого все же не решились задерживать, отправился к своему другу Гавриилу Давыдову.
– Виниться пошёл к Гавриилу. Может как-то всё и наладится, − отметил Баранов.
На следующий день Николай Хвостов пришёл с повинною головою, – долго мялся и мямлил и, наконец, слезливо выдавил:
– Простите меня, Ваше Высокоблагородие! Бес снова попутал. Обещаю более не мараться таким позором, буду верою Вам служить. Любые поручения, любую нужду вынесу, и век Вас не забуду.
Выглядел капитан «Юноны» плачевно. От длительного пьянства Хвостов высох и потемнел лицом, выглядел совершенно нездоровым с горящими неестественным блеском глазами, но с необыкновенной покорностью и даже смирением в поведении.
Николай Резанов, оглядев пришельца, на которого он уже не рассчитывал, подумав несколько и под давлением обстоятельств, что нет других в его подчинении знающих людей, несмотря на все аргументы Баранова против Хвостова, сохранил за ним его капитанство с поручением готовить судно к плаванию в Калифорнию.
Махнув рукой, Резанов только и выдавил в ответ на клятву Хвостова:
− Хорошо. Поверю тебе. Но если подведешь меня, в кандалы закую и под суд отдам. Сам знаешь, что с тобой будет потом. Готовь «Юнону» и команду к плаванию в Калифорнию.
– Делай, как знаешь, Николай Петров, – сокрушенно и вяло махнул рукой Баранов, глубоко огорченный решением камергера вновь довериться Хвостову и нежеланием слушать его советы.
Николай Хвостов, выслушав распоряжение Резанова, необычайно воодушевился и усердно взялся за