СНЫ КОМАНДОРА

полетели головы титулованных особ, а вскоре и самих революционеров – детей революции.
Гильотина работала бесперебойно. 
Правящие династии Европы были шокированы событиями во Франции. Екатерина находилась в смятении, прекратила, столь чтимую ей переписку с просвещенными лицами Франции, которые и оказались, вдруг, идеологами грянувшей революции. Казалось шестинедельный сорокоуст*, объявленный    Екатериной после казни коронованных особ продолжался, и не было ему конца. Екатерина каждодневно вспоминала казненного короля и неизменно в нарядах отмечала свою печаль и тревогу черными траурными лентами и бантами.  Были изданы указы об ужесточении мер надзора и ограничения свобод. Все французы, проживающие в России,    подлежали высылки из страны и только несколько позже указ смягчили,  выслав из страны тех поданных Франции, кто не принял соответствующую присягу с осуждением революции и верности российскому престолу.
* Сорокоуст – траур.

События во Франции обнажили застарелость государственности Европы и несостоятельность правящих столетия императорских и королевских династий, их моральную усталость и неспособность увидеть иную в развивающемся обществе перспективу.  По всему было видно – надвигалась большая война, грозящая разделом сфер влияния и учреждением новых лидеров и центров влияния в мире.  С открытием Америки и появлением новых государств на её территории мир стал значительно более ёмким и сложным. Процессы освободительной борьбы американской колонии с Англией только добавляли температуры в мировую историческую топку. За раздел влияния на территориях Америки завязалась война Англии с Францией.
А еще Турция и Персия бряцали кривыми саблями на побережье Черного моря и на Кавказе, горланили оскорбления и теребили императорское самолюбие Екатерины и русской армии.
На фоне таких грозных событий и общей нервозности чиновников и петербургского света вопрос возвращения Николая Резанова в столицу решился достаточно просто. Платон Зубов на просьбу подполковника Резанова дал своё согласие и приглашение занять должность при нём.
Депеша с таким решением была отправлена на восток с почтой.

13. КОНЧИНА ШЕЛИХОВА

Лето 1795 года в Иркутске было жарким. Григорий Иванович был занят подготовкой к долгой поездке на острова Кадьяк и Ситка. Занимали его и петербургские дела, вопросы снабжения колонии порохом, припасами и прочие большие и малые задачи функционирования его купеческой империи.
К насущным проблемам добавилась еще одна – компаньоны Григория Шелихова, обеспокоенные ростом его личного влияния, взялись теребить по вопросу условий распределения прибыли и настойчиво добивались возврата кредитных средств, выделенных ранее. Все переговоры и просьбы подождать до возвращения Григория Ивановича из поездки, когда будут новые доходы и средства, компаньонами отклонялись.
По всему было видно, что был продуман братьями Голиковыми и реализовывался план захвата лидирующих позиций в торговле столь успешно развивающейся компании. В результате сложилась достаточно нервная обстановка, которая усугубилась тем, что напряжение Григорий Иванович снимал известным в народе средством – водочкой. Частенько, загожив легкую бричку с верным слугой Акиньшей, уезжал Григорий Иванович на заимку, что стояла на берегу Ангары близ города, и там отводил душу, увлеченно парился в баньке, сдобряя душевное ненастье обильными возлияниями, –  то клюквенной наливочкой, то крепким самогоном, настоянного на кедровых орешках. Отводил душу, Григорий Иванович, наивно полагая, что так, снимая напряжение, здоровеет душой и телом, закаляется для новых свершений.
В июле, при столь непривычной для сибирского климата жаре, Григорий Иванович почувствовал себя плохо и слег. Лекарь пришел, похлопотал, пустил кровь, прописал пиявок, другие процедуры и микстуры, и показалось, что все стало налаживаться с самочувствием, но в один из дней случился удар и Шелихов слег основательно – грянул паралич. Встал вопрос о том, что следовало подумать о передаче дел в компании и о наследниках.
Сам Григорий Иванович, находясь в состоянии крайней слабости, пригласил Наталью Алексеевну и старшую дочь Анну с зятем и взялся проговаривать свою волю о передаче полномочий в пользу жены. Всё сказанное записала Анна, своим ровным округлым почерком, а Григорий Иванович расписался кривенько и совсем мало похоже на свой фамильный росчерк.  Но свидетели заверили достоверность документа о передаче дел компании в руки Натальи Алексеевны и на этом завершили официальную часть.
Казалось, всё ещё может наладиться, но болезнь прогрессировала, вскоре отказала речь и в один из жарких июльских дней Григорий Иванович преставился.
Все произошло так быстро, что по городу поползли слухи о том, как и почему самого видного купца в городе отравили.
Кто-то поговаривал, что отравили Шелихова подосланные компаньонами купца люди, а кто-то, зная сильный характер Натальи Алексеевны, утверждал, что смерть Григория Шелихова была выгодна именно ей. Поговаривали, выискивая мотив жестокого поступка, что завёл Григорий Иванович себе полюбовницу и чуть ли было не собрался с ней уехать, не то в Петербург, не то в Америку, забросив свою семью.
Шептались по этому поводу отчаянно, переплавляя прежнюю долгую свою житейскую зависть в скорый навет.
При этом шептуны совсем не собирались учитывать и малолетних детей на руках овдовевшей Натальи Алексеевны, и огромные по затратам купеческие дела, которые нужно было тянуть и возвращать кредиты компаньонам.  И знать еще злые люди не хотели, что любила она своего Гришеньку по-прежнему так, что объяснить словами и не выходило – только в груди теперь с его уходом вдруг опустело, как поздней осенью на проселке. И гуляло там теперь, словно ледяной ветер, отчаянье и ощущение полной безысходности – только дети и спасали.
Слухами полнился город, шептались в трактирах и на задних дворах, шептались чиновники и чернь. Но после отпевания в Тихвинской церкви и захоронения первопроходца Русской Америки во дворе Знаменского женского монастыря всё мало по малу успокоилось, и встала задача перед наследниками как-то управиться с компанией, успокоить кредиторов и распорядиться наследием купца Шелихова.
На семейном совете Натальи Алексеевны и Николая Резанова, с участием доверенных лиц, прежде всего Михаила Матвеевича Булдакова, – первого помощника Григория Ивановича, решили, что все дела в Иркутске по управлению работой компании будут решать совместно вдова и Булдаков.  Николаю Резанову же нужно ехать в Петербург и через его обширные связи в столице решать проблемные вопросы компании, пробивать монополию и добиваться дополнительного финансового и материального обеспечения её деятельности за счёт кредитов и вложений, желающих заработать на компании лиц.
Михаилу Булдакову было предписано готовиться к поездке в Русскую Америку, − так, как планировал Григорий Шелихов, чтобы поддержать колонию и вывести закупленные у алеутов меха – мягкую рухлядь. Меха затем следовало продать китайским купцам в Кантоне*, а вырученные средства использовать для возврата денег кредиторам и компаньонам, и для закупок всего необходимого для работы компании.
* Кантон - нынешний Гонконг.

14. В ПЕТЕРБУРГ

Ближе к осени подошла депеша из Петербурга. В бумаге было предписано высочайшее соизволение о возвращении подполковника Николая Петровича Резанова с семьей в Петербург под начало графа Платона Александровича Зубова.
Стали собираться в дорогу.
Укладывали приданное Анны, посуду и другую утварь, меха компании для реализации в столице. Планировали отправиться в дорогу по первопутку, но в итоге в хлопотах провели весь декабрь и уже после нового года тронулись в путь.
В Санкт-Петербурге у Шелиховых был дом, который теперь должен был принять молодую семью. Для убранства дома и в качестве приданного собрали несколько возков, и на выезде из города собралась изрядная колонна из саней с возницами и служивыми людьми для помощи и охраны.
Проводы – дело слезливое.
Горевали и лили слезы и маменька Наталья Алексеевна, и сестры, − Евдокия, остающаяся по возрасту теперь крайней на выданье, и Катенька с Александрой, а ещё подружки Анны, братец Вася, няни и простосердечные хозяюшки, на чьих глазах выросла и стала невестой и женой юная дочь именитого купца Шелихова.
За две недели ходко дошли до Красноярска, где, остановившись на постой, Николай и Анна провели самые замечательные свои дни.
Оторвавшись от дома, от маменьки Анна вдруг поняла и приняла то, что она теперь хозяйка и рядом муж её, за которым нужен уход и пригляд, есть обязанности, которые не обуза, а святая ноша и что от её настроения, внешности и обхождения зависит многое в их семейном мирке. Анна, наконец, перестала дичиться и сторониться мужа, научилась приникать к нему с доверием, ощущая растущее в ней благоговение перед ним и глубокое чувство, в котором уважение и нежность переполняли сердце.
Николай пока лишь только привыкал к своей роли мужа и к тому, что рядом всегда была Анна, − его жена. Новизна чувства, ночные ласки становились привычны, но каждая ночь встречалась с ожиданием новых ощущений и нового уровня единения. Николай отмечал в жене стремление быть с ним рядом, быть достойной его ожиданий. Анна терпеливо старалась пройти путь от девочки к ласковой и опытной женщине быстрее и толковее.
В Красноярске провели несколько дней, чтобы отдохнуть, поправить поклажу. Ходили в гости, принимали гостей у себя, катались по Енисею на тройках с бубенцами вдоль отвесных скалистых берегов из красного гранита, любовались друг другом и сверкающим миром сибирской зимней природы.
– Красный Яр, барин! – поведал молодым сопровождающий их в поездке местный, приставленный к ним, служитель, указывая на кручу скалистого берега.
– Так и город назвали, как распорядился государь Михаил Федорович:
«…. вверх по Енисею на Красном Яру поставить острог»,
в ответ на доклад Андрея Дубенского:
«на яру место угожее, высоко и красно, и лес близко всякой есть, и пашенных мест и сенных покосов много, и государев де острог на том месте поставить мочно». 
Так и стал город Красноярском, то ли от того, что на яру из красного гранита поставлен, то ли от того, что место столь прекрасно.
В ответ подивились – как бывает порой ветвиста и не однозначна истина.
К марту добрались до Москвы, проехав через Томск, Тобольск, преодолев Уральские горы, а далее Казань, Нижний Новгород, Тверь, Валдай.
В Москве из-за распутицы пришлось подождать, пока просохнут дороги, и снова в путь, пересев с саней в дорожные кареты, теперь уже до столицы и дома, купленного Григорием Шелиховым и пустующего основное время. За домом в отсутствие хозяина присматривал дворецкий Гавриила Державина Аристарх. Молодая чета устроились в доме быстро, наведя наскоро свой порядок и уклад, благо никто этому не мешал.
По прибытии в столицу Николай Петрович написал о последних событиях письмо в Иркутск.

«Милостивая государыня, матушка наша, Наталья Алексеевна!
Хотим сообщить, что в Петербург приехали здравы и невредимы за три с небольшим