Азазелл

осталось. А так — чего скрывать. Я не расскажу — художник расскажет. От меня тут ничего не зависит.
Лиримов: И..что же случилось?
Поэт поднимает вверх правую руку. Она забинтована от запястья до локтя. Самсонов отводит взгляд. Кирчук улыбается. Митюхин хмыкнул. Лиримов удивлен.
Лиримов: Это...что же...
Кирчук: Вены резал, прикинь!
Лиримов (Поэту): Зачем же вы...так...
Поэт: Не здесь.
Поэт встает. Проходя мимо Лиримова делает ему знак. Выходит за сцену. Лиримов встает и выходит следом.
Занавес опускается.














Действие второе
Явление первое
На сцену выходят Поэт и Лиримов. Поэт стоит в задумчивости.
Лиримов: Вы...хотели что-то рассказать?
Поэт: Скажи честно...
Лиримов: Что?
Поэт: Ты когда-нибудь любил?
Лиримов: Нет, не доводилось.
Поэт: Хотя бы влюблялся?
Лиримов: Не знаю. Может быть. Как-то не замечал.
Поэт (едва слышно): Гиблые...гиблые...
Лиримов: Что?
Поэт: А я влюблялся. И даже любил.
Лиримов: А есть разница?
Поэт: Большая, друг мой. Влюбляться — это думать, что любишь. Думать, понимаешь? А любить — поступать бездумно, не глядя, бросаться с обрыва, прыгать под поезд, пробивать стены. Умирать? Пожалуй. Каждый день впадать в кому через секунду после расставания и взлетать фениксом от мысли, что скоро, скоро, через несколько бесконечностей, встретить ее снова, увидеть, узнать, почувствовать. Чувствовать себя последним глупцом, безумцем, но быть счастливым от этого, и быть готовым отдать многое за еще чуточку этого безумия.
Лиримов: Жутко. Неужто в этом есть прок?
Поэт: Прок... А знаешь ли ты, что есть прок? Прок это выгода. А когда любишь — выгоды не ищешь. В этом-то и есть ее прок.
Лиримов: Странно как-то. Словно не по-русски говорите.
Поэт: Да, странно. А все почему? А потому, что не стоит смысла искать. Не до этого тебе, если любишь.
Лиримов: А что нужно?
Поэт: Ничего. И все сразу. Одновременно. Но не в материальном плане, а буквально Все. Само по себе Все, «Все» как понятие. Аморфное, бестелесное, незримое Все. Ты совершенно не понимаешь, что это, но понимаешь, что оно нужно тебе, что оно уже есть в тебе, но нужно еще больше, больше. Поэтому и целуешь, обнимаешь это Все, пишешь ему стихи, поешь песни, думаешь о Всем ночами, мечтаешь, мечешься, плачешь, смеешься, и каждый вдох — ради всего на свете, ради Всего. Буквально.  
Лиримов: Не понимаю.
Поэт: А ты попробуй. Только не надо заставлять. Ни себя ни ее, кто бы она ни была. Оно само придет, и тогда ты меня поймешь. До конца поймешь. А может даже, очень на то надеюсь, поправишь меня, дополнишь.
Лиримов: Что-то я сомневаюсь.
Поэт: Забавный ты. Молодой еще. Но не безнадежный. Совсем. И это славно.
Лиримов: Не знаю, радоваться или нет.
Поэт: Прими к сведению. И все. Пока все.
Лиримов: Ох, не понимаю я этого. Как так? Разве есть смысл в бессмыслице? В безумии? Глупо ведь. Нонсенс. Человек без разума — не человек. А если вам верить, любовь — высшая степень безумства. Что ж, каждый любящий — животное?  Так что ли?
Поэт: Любящий есть никто — ни человек, ни животное. Любящий есть Чувство. Весь, полностью. Жизнь Любящего — не материальное существование, а абстрактное обитание в самом Чувстве. Нечто незримое, эфемерное, неописуемое.
Лиримов: Как-то все это слишком сложно. Сами-то не запутались.
Поэт: Верно. Все это слишком сложно для непосвященного. Так что не буду дальше утруждать тебя подобной философией. Сам поймешь, когда придет время.
Лиримов: И что же, выходит, вы из-за этого пытались...
Поэт: Убить себя. Да, верно. Но, знаешь, не считаю это ошибкой. В тот момент мне казалось, что это самое мелкое, очевидное, осмысленное безумие, на которое я был способен.
Лиримов: И до сих пор так считаете?
Поэт: Склонен так думать. Понимаешь, тогда, когда я понял, что лишился того, во что верил, лишился того самого Всего, то осознал вдруг, что должен совершить хоть что-то разумное, что-то, требующее мысли, чтобы не лишиться того, что казалось мне моим разумом. То решение, которое я принял тогда, казалось мне наиболее очевидным и простым.
Лиримов: И что же, по вашему все должны поступать так?
Поэт: Нет. Умирать от любви нельзя. Только от одиночества. Если все вдруг решат умереть от любви — некому будет любить. Поэтому каждый любящий должен дать себе второй шанс.
Лиримов: И вы тоже?
Поэт: Как видишь — я здесь. Так что, да. К тому же я все еще верю.
Лиримов: Во что?
Поэт: В нее. Вот увидишь, она еще будет со мной.
Лиримов: И все-таки вы сумасшедший.
Поэт (слегка кланяется): Спасибо, польщен.
Лиримов: Нет, правда. Вы меня напугали со своей любовью. Не хочу я так. Ей-богу, не надо! Лучше уж от ученья в обморок падать, чем из-за ничего разума лишаться! Экая глупость — становиться безумцем по собственной воле. Ради чего? Разве в этом смысл человека? Разве Бог дал человеку столь богатый разум только за тем, чтобы человек так легко, добровольно, отдавал его?
Поэт: Не всегда добровольно...Ох, не всегда...
Лиримов:Вот вы говорите — поступать бездумно. Зачем? Что это несет, кроме как несчастья? Разве может кому-то быть хорошо от несчастья?
Поэт: А разве счастливец не безумен в глазах окружающих? Разве может толпа, окружающая счастливца, не посчитать его безумцем, когда он, окрыленный, вознесенный, летящий, идет по улице, улыбаясь без причины, поет песни, и просто сияет, ловит ртом дождь и искренне смеется, наступив по крылатой своей неуклюжести в какую-нибудь мелкую лужицу? Разве не кажется тебе в этот момент, что этот человек — безумец? Что он не ведает, что творит? Что он опасен, в конце концов?
Лиримов: Нет, нет — не соглашусь с вами. Не сейчас. Нет-нет, не сейчас, не соглашусь. Не это есть смысл. Совсем не это. Смысл есть только в деле, в труде, а все эти чувства, безумства — атавизмы. Вот увидите, пройдет несколько поколений, и естественный отбор лишит человечество безумия. Прав Митюхин, еще как прав...
Вбегает Самсонов.
Самсонов (запыхаясь): Вот вы где! Там...с Анатолием Андреевичем...беда...
Лиримов: Что? Что случилось?
Самсонов: Беда...Ох, беда...Бедный...
Все трое убегают.













Явление второе
Занавес поднимается. Посреди палаты на коленях стоит Митюхин, упершись лбом в пол. Кирчук сидит на своей койке. Вбегают Поэт, Лиримов и Самсонов. Самсонов и Лиримов подбегают к Митюхину. Поэт остается стоять в дверях.
Лиримов: Что случилось?!
Митюхин (не замечая Лиримова): Потерял...потерял...умер...погиб...
Лиримов: Кто? Кто умер?
Самсонов: Сын...
Кирчук: Бревном убило. Пришибло.
Митюхин: Как же так? Так...так же нельзя...неправильно. Шансы нужны...шансы...попытки... Как же я теперь? Ничего, вернется...Он им там скажет...что не успел еще...что еще нужно...еще хоть пару лет... Они поймут, они хорошие все. Нельзя же так, сразу...За него мать вступится...она может...знает ведь, какой он...Вернут, вернут... Обязательно... Только нужно ему сказать, чтобы домой заехал. Там...в шкафу...за  шубами...(Лиримову) Я же ему удочку купил...большую такую... Ты любишь рыбалку? Он любит...очень любит... И я....и я его...люблю...он у меня молодец...работящий такой...умница...
Кирчук: Он чего, плачет что ли?
Поэт: А ты собираешься ему запретить?
Самсонов: Давайте....давайте я вам помогу. Вам нужно прогуляться. Хотите, мы сходим погулять вместе с вами?
Митюхин часто-часто кивает.  
Самсонов: Давайте, давайте. Юра, помоги мне.
Лиримов и Самсонов берут Митюхина под руки и выводят из палаты.
Кирчук: Бедняга. Жаль его. А ты, Поэт, чего, даже не посочувствуешь?
Поэт: Сейчас я ему буду лишь мешать. Если толпа ринется успокаивать, они будут похожи на стервятников, а выполнив сию формальность, тут же забудут о горюющем и отправятся на поиски новой жертвы.
Входит Самсонов
Самсонов: Ох, ну и дела... Вот надо же так! Надеюсь наш студент поможет ему хоть как-то успокоиться.
Кирчук: Что-то маловато сочувствия к человеку, потерявшего родного сына!
Самсонов: Сочувствие — оно как морфий. Лучше поменьше но подольше, чем много и сразу. Большие дозы убивают.
Поэт: Самое главное — знать, когда остановиться.
Самсонов: Верно. Чтобы не вызвать привыкания.
Кирчук: Как у вас все просто. Цинично, господа. Человек там плачет, ему ваша поддержка нужна, а вы! Эх, пойду-ка я курить! А ты, Поэт, будь повнимательнее — как бы кто не умер!
Кирчук встает с койки, выходит из палаты, отталкивает застывшего в проходе Поэта.
Кирчук: Встал тут!
Поэт (отрешенно): Плачет...вот как...плачет...
Поэт проходит к своей койке, садится на нее, обхватывает колени руками. Смотрит в стену.
Самсонов: Что с вами? Все в порядке?
Поэт: Знаете, кажется, у нас умер пациент... Притом, насколько я могу судить, не последний.
Самсонов: Как?! Что?! Прекратите говорить такое!
Поэт: Лучше бегите к Лиримову. Богом прошу, бегите!
Самсонов: Господи! Что же делать, что же делать?
Самсонов выбегает из палаты. Занавес опускается.



Явление третье
Занавес опущен. На левом краю сцены лежит Лиримов. На правом конце сцены стоит Митюхин. Он возбужден — глубокое дыхание, злой взгляд. Он зол. Лиримов делает попытку встать, но падает.
Митюхин: Убью!
Лиримов: Ты...ты чего?
Митюхин: Лучше ты, чем он! Ты! Не он! Пусть лучше возьмут тебя! А если не хватит — я еще этого писаку отдам — от него толку никакого! Всех вас отдам, а его верну!
Лиримов делает еще одну попытку встать. Митюхин подбегает к нему и пинает. Лиримов со стоном падает.
Лиримов: Пощади...Не надо...
Митюхин: За что? За что меня так?! (падает на колени) Что я им всем сделал?! Что он им всем сделал?! За что? За что?! (поднимает руки к небу) Верните! Заклинаю, верните! Лучше меня возьмите! Вам-то что, все равно — жизнь! А он молод, он здесь нужен! Меня возьмите! И их всех возьмите! (хватает Лиримова за горло, начинает душить) На! На, забирай! Всех забирай, чертово отродье! Верни! Верни сына!
Появляется Самсонов. Бежит через сцену, пытается оттащить Митюхина от Лиримова. Митюхин ударяет Самсонова локтем в живот.
Митюхин: Уйди, тварь!
Самсонов корчится и оседает.
Самсонов: Что же ты...перестань....Богом прошу, перестань...
Лиримов отталкивает  Митюхина ногами. Митюхин отстраняется назад и его тут же хватает Самсонов.
Митюхин: Отпусти, мразь! Убью!
Самсонов: Успокойся! Прекрати!
Митюхин вырывается, бьет Самсонова кулаком в лицо. Самсонов падает. Митюхин встает. Самсонов хватает Митюхина за ногу и дергает. Митюхин падает. Самсонов медленно встает. Подходит к Митюхину.
Самсонов: Эй... Эй, вставай...
Лиримов (подползает к Митюхину): Он похоже...того...
Самсонов: Боже... что делать? Что же делать?
Лиримов: Нужно всем рассказать.
Самсонов: Что? Нет...Нет-нет-нет. Я же... я человека убил!
Лиримов: Это защита была. Он нападал — ты меня спас. Вот и все.
Самсонов: Как же так...
Лиримов: Помоги мне.
Самсонов помогает Лиримову подняться. Они берут Митюхина и относят за сцену. Занавес поднимается.














Явление четвертое
Поэт сидит на своей койке, глядя в стену. Кирчук спит на своей койке. Входят избитые Самсонов и Лиримов.  Поэт подбегает к ним, помогает сесть сначала Самсонову, затем Лиримову.
Поэт: Умер?
Лиримов: Боже, Господи...
Самсонов: Я погиб. Пропал.
Поэт: Как он умер?
Лиримов: Мы...Мы его убили, да?
Самсонов: Я...Я убил. Человека убил. Вот этими самыми руками! (Смотрит на свои ладони)
Поэт идет к своей койке, садится на нее, обхватив голову руками.
Лиримов: Как же так? Боже...Как же так?
Самсонов: Почему? Почему это...так просто? Убить человека. Господи... Разве правильно это, что