Один день Верки Денисовой

пешком, да и замерзла где-нибудь?
               Какого, спрашивается, беса вздумал  в новую школу переводить? Ну, и ходила бы себе в соленовскую. Пусть  хоть и начальная школа, и  знаний мало дают. Так зато рядом почти, и обращение человеческое.
              -Поехали, Матвеич, на ГЭС, - предложил Семеныч, выкуривши свою «козью ножку». – Будем народ поднимать, да искать по всей округе. Ребенок, чай, не иголка в стоге. А так -  что сидеть? Только время терять.
              И не дождавшись ответа, завел Семеныч автобус и поехал в сторону ГЭС.  Приехали, и скорей в аппаратную. А тут уж Бестужева ждут, не дождутся.
              -Да где же ты, Иван Матвеич, пропадаешь? Тут тебе со станции какая-то твоя знакомая  все время звонит. Говорит, что дочка твоя у нее.
              -Какая знакомая! – кричит Бестужев, и пулей к телефону.
              -Да погоди! Чего ты сразу за трубку? – говорят ему. – Нету там никого. Звонила раза три. Сказала, что еще позвонит. А ты сиди тут  и жди звонка.
               Никогда не думал Бестужев, что время может так медленно ползти. Будто и вовсе остановилось, нарочно, чтоб сильнее помучить. Какая, интересно,  может быть на станции знакомая? Бестужев перебрал в памяти все мало-мальски знакомых ему женщин и не нашел ни одной такой, чтоб могла его дочь приютить. И каким это манером  Верка на станции у этой знакомой оказалась? Что она там вообще делает, если вовремя к автобусу не явилась?
               Вдруг заверещал телефон. Бестужев схватил трубку, к уху прилепил:
                -Бестужев у аппарата!
                -Ну, слава богу! Наконец, я тебя, Иван Матвеич, поймала!  За девкой-то своей сейчас приедешь, али утром?
Подивился Бестужев: голос-то, вроде, знакомый. Слышал где-то уже такой  прокуренный басок. А, вот, где – не припомнит, хоть убей. Ну, да, какая разница?
               -Куда ехать-то, скажи? На какую станцию?
               -Да на Добровольскую. Приедешь  коли сейчас, так я  встрену возле станции.
               -А Верка как? Что с ней? Жива, здорова?
               -Дрыхнет твоя Верка без задних ног. Десятые сны, поди, смотрит.
               -А-а, ну, ладно! Я автобусом подскачу сейчас. А ты встрень, а то  где я там по темноте шастать буду?
Бросил трубку, и к Семенычу:
               -Ну, что, родной, смотаемся еще раз, а?
               -Знамо дело! -   расцвел Семеныч. – Раз нашлась, так уж доставлю с ветерком  вас прямо до крыльца.
               -Скажи, лучше, «до ямы», - поправил Бестужев. – А до крыльца ты будешь доставлять меня, когда я дом себе на плану выстрою. Давай, бегом скорей лошадь запрягай, да в путь-дорогу!
                  Женщина, встретившая Бестужева на станции, совсем не показалась ему знакомой. Впрочем,  не до выяснений, что, где да когда? Может, и встречались где. Голос только больно уж примечательный. Такой не забудешь ни в жизнь.
                    Подошли к домику. Васильевна распахнула дверь. Из домика теплом и уютом повалило. Верку Бестужев увидел сразу же. Спит Верка сладко, ровно ангелочек, посапывает. Бестужев было рванулся к дочке поднимать на руки, да Васильевна придержала:
                    -Да, постой, ты! Экой бугай! С морозу, чай! Да и перепугать можно. С дитем осторожно следует. Тем более, наблукалась она за день, не приведи Господь!  Эвон, какой путь от школы до станции прочухала  с мокрыми валенками. Думала я, что и не согреется сроду, так зубами стучала. Ты ее не ругай-то вовсе! Не приветили ее в школе, сказывала. А ей обидно. Живая душа-то. И понимает она уже все.
                  Вспомнил! Вспомнил-то Бестужев,  откуда знает он эту женщину! Как же  это он забыл то, что никогда забывать нельзя? Даже, если и приказывают забыть, все равно помнить надо. А иначе, какие ж мы тогда люди, к чертовой матери!?
                  -Васильевна! Ты ли это, спасительница моя чудодейственная?
                  -Ну, слава Богу, все-таки вспомнил! А я  подумала, грешным делом, что совсем запамятовал. Нога-то как?  Дает о себе знать?
                  -Да что нога? Нога, конечно, беспокоит. Особенно, к непогоде. А только вот тут… - Бестужев ткнул себя в грудь, - тут иной раз так прижмет, так затоскует, что и мочи никакой нет. За что нас так, Васильевна?
                  -Хрен его знает! Да не береди душу себе зазря! Ты еще молодой. Да и девку тебе на ноги поставить надо, - махнула рукой Васильевна.
                  -А ты, что, лечишь здесь, что ли, али как? – поинтересовался Бестужев.
                  -Какое, «лечишь»? Дворничихой тут  кантуюсь, - вздохнула Васильевна. – Я уж и забыла, как лечить что надо. Меня, брат, так перекромсали там после того, как тебя сюда увезли, что и говорить неохота. Санитар, курва, настучал, что я тебя прикрыла.  Когда  Сталин умер, меня сюда по амнистии. Год на канале под Калачом мантулила, а потом сюда пристроилась. Товарка  у меня тут на станции работает. Ну, она и сманила. А тут, что?  Какое, ни какое, а, вот, жилье дали. Так и живу.  Давай-ка, Матвеич,  девку  будить! Шофера-то, небось, дома ждут. Да и тебя с Веркой тоже. Семья-то большая?
                  -Не-е, жена да Верка. Остальных не успел завести.
                   Проснувшись, Верка  долго не могла никак понять, где она, и что такое происходит? То ли сон какой снится, то ли чудеса  какие сказочные   проявляются?  Какая-то чужая школа, класс со злыми октябрятами, противная тетка-учительница, потом вредная кондукторша, наконец, добрая фея-спасительница Васильевна – и вот теперь папка собственной персоной.
                  -Ты, что ли, принц на белом коне? – спросила Верка.
                  -Ага! – засмеялся отец, схватил Верку и давай целовать и обнимать ее. – Конечно, принц, моя любимая принцесса! Только не на белом коне, а на школьном автобусе. Собирайся, домой поедем!
                  -А Васильевна? – опять спросила Верка.
                  -А Васильевна к нам приедет как-нибудь потом, - пообещал отец.
                   Дома не стали матери много чего рассказывать. Чего волновать зазря? Ну, задержались на работе,  - и все тут. Хотели и про новую школу не рассказывать, да нашла мать в сумке у Верки книжку для чтения, которую учительница  дала Верке, и завернуть в газету велела.
                  -Что это за книжка у тебя? – спросила мать.
                  -Учительница дала, - ответила Верка.
                  -А почему для  2-го класса?
Ну, тут отец и рассказал, что хотел было Верку в новую школу определить, а там еще хуже, чем в старой.
                  -Чем же там хуже? – поинтересовалась мать.
                   -Порядка никакого нет, - объяснил отец. – А вы много тут базары не разводите, а скорее ужинайте и отправляйтесь в постель. Завтра  поднимаемся  в половине шестого!
                  -Только я больше в ту школу не пойду, - сказала Верка.
                  -Ну, так пойдешь в свою. Какое дело? – ответил отец.
                  Забираясь в кровать, Верка прильнула к отцу, подошедшему к ней, чтоб попрощаться до утра:
                  -Пап, а почему и нас, и всех соленовских «зеками» называют? Мы же не в тюрьме, а работаем.
                  -Кто называет?
                  -Ну, в городе.
                  -Это они от зависти, Верка. «Зеки» - это кто? Они думают, что это заключенные. А на самом деле,  по-настоящему, «зек» - это закаленный коммунист. Так что, и соленовские работяги, и мы с тобой, Верка, самые, что ни есть, закаленные коммунисты.
                  -Как это, закаленные?
                  -А так: и огнем, и водой, и медными трубами, и тюрьмой – и всеми неземными напастями. И нас с тобой никакие звери и чудовища, а тем более, всякие финтифлюшки на каблуках никогда и ни за что не сломают.
                 -Не сломают, - одними губами повторяет  Верка. Вслух она уже ничего не может сказать, потому что спит, подперев щеку ладошкой.