Предновогодняя вошкотня. Повесть

скрипеть подошвами по снегу и не дышать полной грудью. Как всегда, больше всего настораживала кажущаяся абсолютная тишь.
Проверив, все ли молнии застёгнуты, хозяин, не ожидавший непрошеных гостей, припёршихся, к тому же, раньше, освободил шокер от чехла, отжал предохранитель и, не давая себе времени на раздумье, решительно открыл металлическую дверь подъезда, приостановив на входе двигавшегося следом Чирикова. Дверь неприятно взвизгнула и открылась, издав короткую приглашающую мелодию. И хотя заходить очень не хотелось, Лапшин, пересилив себя, юрко проскользнул боком внутрь, ощутив всей вздыбившейся шкурой повисшую в темноте подъезда опасность. Эти гадёныши выключили свет, чтобы их присутствие было для жертвы приятной неожиданностью. Шмыгнув от двери под лестницу, Иван Алексеевич отвёл руку с шокером в сторону и включил фонарь, ловя лучом затаившихся пришельцев. И тут же зажёгся свет на приподнятой площадке 1-го этажа, высветив пару. Лапшин, не медля, нажал на кнопку шокера, и сразу же прозвучал приглушённый и всё равно звучный в замкнутой коробке подъезда выстрел из пистолета с глушителем. Естественно, пуля не попала в того, кому предназначалась, иначе не было бы этой повести, а досталась, как всегда в драке, третьему, и этим  третьим оказался Чириков, беззащитно стоявший, вопреки приказанию, у входной двери. Коротко выругавшись, он медленно присел в углу, обхватив поникшую голову руками, сквозь пальцы выступила кровь, стекавшая к запястьям и дальше в рукава куртки. В звериной ярости от случившегося Лапшин выскочил из-под лестницы и пантерой устремился на пару, непрерывно разбрызгивая отупляющие искры шокером. Амбала с пистолетом зашатало, морду скорчило в болезненной гримасе, но он сумел ещё разок нажать на курок пистолета в вихляющей руке и, конечно, промазал. Пуля погуляла по бетонным стенам, отскочила, ослабев, от железной двери и нашла всё-таки того, кому предназначалась, ужалив в лодыжку. Это был последний выстрел неудачливого киллера. Пьяно зашатавшись и не устояв от мощного электромагнитного удара, он упал, выронив пистолет, и задёргался, засучив ногами. Лапшин отшвырнул пушку ногой, добавил электроудовольствия снайперу так, что тот в беспамятстве затих, изредка вздрагивая, и успел отбить руку второго с зажатой в ней узкой блудкой. Пришлось и этому уделить внушительную дозу электрошоковой терапии. Не выдержав непредусмотренной встречей физиологической процедуры, подельник, не пожелав разделить судьбу поверженного напарника, рванул на выход и опрометью выскочил за дверь, а там завязалась какая-то шумная потасовка с криками и матом. Подумалось, что водитель лады и лейтенантик подоспели вовремя. А сам бенефициант замер на несколько секунд, ощутив невероятную усталость во всём теле, успев за это краткое время удивиться, что несмотря на грохот никто из жильцов не вышел, не полюбопытствовал, что виной, и только дверные глазки, холодно поблёскивая, наблюдали за сварой насторожённо и равнодушно. И ещё почему-то, не к месту и не ко времени, вспомнились толковища с Варягиным о планах и версиях. Какие тут, к чертям собачьим, планы! Быстренько снарядил крестника наручниками, принайтовав для надёжности к железной решётке перил, и поспешил на выход, где, не утихая, слышалась борьба, с болью взглянув на бездвижно замершего окровавленного помощника. Выскочил за дверь и ужаснулся: в свете полной и равнодушно наблюдающей луны легко можно было разглядеть удравшего второго, упёршегося мощным коленом в живот лежавшего на спине полицейского и старавшегося сладить одной рукой с двумя цепляющимися поверженного, тогда как вторая рука гада нашаривала выпавшую в снег финку, чтобы усмирить слабеющего. Наступив на шарящую руку, Лапшин ребром ладони по шее успокоил пыхтевшего верхнего, рывком перевалил набок, освободив нижнего, и закричал, как от собственной боли.
- Ты-ы-ы! – обнаружил лежавшую навзничь Карцеву. – Каратэ! Мать твою за ногу! Дура! – но на большую встрёпку времени не было. – Наручники есть?
- Есть, - прохрипела, закашлявшись, каратистка.
- Цепляй сзади, - перевернул обмякшего в приятном забытьи гада на живот. Снимай шарф и вяжи ноги, пока не очухался. И ни с места! Карауль! Не давай подняться! Ясно?
- Ясно, - с трудом поднялась примятая караульщица.
- Где Дорошкин?
- Адам сорвался, они – следом, - и опять закашлялась.
- А ты? – Она виновато понурилась, собираясь зарюмить, но сдержалась.
Иван Алексеевич достал мобильник, набрал скорую.
- Дежурная? Здесь пулевое ранение в голову, много крови, срочно машину с опытным доктором. – О фатальном исходе шального выстрела он и думать не смел. Равнодушный голос дежурной ответил, что все бригады в разъезде, и когда вернётся первая, она вышлет.
- Назовите адрес и кто вызывает.
- Что значит в разъезде? – заскрежетал в ярости Лапшин. – Я – начальник полиции, ранен мой помощник, ясно? Если в течение пяти минут скорой не будет, я сегодня же засажу тебя в камеру к уголовникам. Поняла? – назвал-таки адрес и, не ожидая ответа, приказал: - Выполняй! – а сам поспешил к поверженному другу.
У того закровавленные руки опустились на колени, а голова беспомощно поникла на грудь. Ясно был виден след пули, прочертившей темя и затылок и обнажившей узкую просеку в спутанной шевелюре. Кровь перестала сочиться и застыла в просеке потемневшей полоской. В отчаяньи от бессилия что-либо сделать, чтобы не было того, что случилось, Иван Алексеевич в прострации опустился на колени перед пострадавшим вместо него и застонал, схватившись за свою целую голову. И тут же ему ответил еле слышным стоном тот, кто был дорог сейчас до бесконечности. Голова Сан Саныча приподнялась, глаза под окровавленными бровями приоткрылись и мутно глядели на отчаявшегося начальника. А тот чуть не запрыгал от радости и облегчения, сразу решив, что хватит с них таких бойцовских стычек, и больше они, старики, никогда не полезут, очертя голову, в драку с опасностью для жизни. «Хватит ментовского пижонства!»
- Жив? Саша! Как ты?
Еле раздвигая побелевшие губы, тот прошептал чуть слышно:
- Как будто я уже там. – С трудом поднял руку, чтобы стереть с глаз кровь и муть, но Лапшин придержал его ладонь.
- Не надо. Потерпи малость, сейчас подъедут медики, и всё будет ладно.
Чириков скривил один край рта в жалкой полуулыбке.
- А я так и не повесил шары. – От жалости и безысходности Иван Алексеевич чуть не взвыл волком, но помешал шум подъехавшей машины. Вбежали двое в синих халатах: впереди мужик с чемоданчиком, следом - полная женщина, и сразу – к пациенту.
- Не трогать! – завопил фальцетом врач и тоже опустился на колени рядом с Лапшиным, разглядывая рану. Но что здесь в полутьме увидишь? – Помогите погрузить в машину, - попросил начальника полиции.
Иван Алексеевич, сбросив куртку, отстранил медика, ухватил обмякшее тело друга как ребёнка под колени и под спину, попросил в свою очередь:
- Подтолкните. – Медик подхватил его подмышки, помог подняться на ноги.
Чириков, пытаясь уцепиться за плечо носильщика, слабо застонал:
- Голову не забудь, - как будто чувствовал её отделённой.
Не ощущая веса мужика, стараясь не зацепиться за порог и косяки, добровольный санитар, осторожно переступая напряжёнными ногами, протиснулся в дверной проём и вынес беспомощное тело наружу. Уложил с помощью обоих медиков на выдвижные носилки, их вдвинули в кузов, закрыли дверцы, медики влезли внутрь, мотор чуть взревел, машина плавно тронулась и поехала, оставляя закрученную спираль выхлопных газов. Лапшин, разом ослабев, чувствуя противную дрожь в коленях, присел на заиндевевшую скамейку, зябко ёжась в одной рубашке, измазанной у плеча и на груди кровью. Карцева принесла куртку, положила рядом на скамью, набрала в руки снега и, не спрашивая разрешения, принялась счищать кровь. Иван Алексеевич поднял руки и терпел, не сопротивляясь, но когда холод стал проникать вглубь тела, решительно отстранил чистильщицу, снял рубашку и надел куртку прямо на липкий от пота тельник.
Очухавшись, заныл повязанный чухнарь:
- Развяжи, падла, морду заморожу.
- Ничего, - успокоил Лапшин, - яйца отморозишь, тогда и развяжу. – Рывком перевернул бандюгу набок. Тот, поднатужившись, сел. – Кто послал?
Гадёныш криво осклабился.
- Кто послал, ещё пошлёт, - пообещал, сплёвывая скопившуюся мерзкую слюну. – Не жить тебе, начальник, ты нам – поперёк, тебя на учёт поставили, хана тебе, сука! – Лапшин коротко, без размаха, небрежно пнул его прямо в харю, разбив губы. – Мерзокантроп скрючился, пряча лицо, заверещал: - Поплатишься, курва. Не имеешь права.
- Кто? – поднял приговорённый ногу для повторного тычка, но действенному экспромт-допросу помешал подъехавший Дорошкин. – Что? – спросил у него Иван Алексеевич, сдержав рвущуюся оголтелую ненависть.
Лейтенант, увидев кровь лежавшего амбала, поспешил с коротким рапортом:
- Подъехал к ЧОПу, въехал внутрь, через 15 минут выехал с Козловым-младшим и покатили по шоссе в область, - и вздохнул виновато. – Мы их упустили.
Подошедший водитель-сержант попытался оправдаться:
- Разве за ними угонишься на нашей маломощной жестянке? Рассыпется на первом же километре. – Крыть было нечем.
- Везите этого в камеру к уркам, да скажите им, что гадёныш сдрейфил: дело не сделал и с финкой не смог сладить с бабой. Пусть подучат стервеца законам.
- Ты-ы-ы… - снова взвыл амбал с мелкотравчатой душонкой, - если бы не ты, уделал бы… - Лапшин хлёстко ткнул его носком ботинка под ребро. Трус охнул и закорчился от боли, елозя связанными ногами и скованными руками.
- Если бы приделал, то уже лежал бы тёпленьким и с холодными пятками.
- Лежачего… - заныл стервец.
- Кто? – оборвал нытьё упрямый и беспощадный начальник. – Колись, а не то сломаю пару-тройку, дебилом сделаю.
- Сам сядешь, - прохрипел скорчившийся лежачий, слизывая кровь с губ.
Лапшин деланно рассмеялся.
- Падать надо правильно, и ещё, но послабее ткнул ботинком в то же самое место. – Ну? – Финкарь ещё крепился, но чувствовалось, что постепенно сникал. – Твой напарник умнее, - подтолкнул Иван Алексеевич обманом к выдаче заказчика, - сразу назвал: Козёл-младший, безрогий. Зачтут признание, скостят десяток лет, а ты загремишь по полной, на всю катушку. Ну? Он?
Не выдержав напора и предательства напарника, слабак протолкнул, чуть разлепив губы:
- Он, - и неожиданно добавил: - Сказал, что по наводке ювелира. – Мантулить в зоне по полной ему тоже не хотелось.
Лапшин даже зачах от такой новости, не укладывающейся ни в какие планы и версии.
- Его же нет в городе?
- Откуда я знаю! – закричал сексот, дотумкав, что попал в ловушку, из которой уже не выбраться.
Наклонившись, Иван Алексеевич ухватил молчуна за наручники, приказал Дорошкину:
- Развяжи ему ноги и помоги подняться, - и к падле: - Ну, ты, вставай, сволочь, пора на хату. – Когда тот встал, приподнял наручники так, что арестованный согнулся в поклоне, толкнул к машине. – Двигай! – Так в поклоне и затолкали, заставив опуститься на колени между сиденьями. – Держи, - передал наручники уместившемуся рядом лейтенанту, - не давай встать, как бы ни блажил. Артист! – обозвал напоследок скрюченного амбала. – Трогай, - приказал водителю. – Сдадите и сразу за вторым.
- Бригаду вызвать? –