Предновогодняя вошкотня. Повесть

ни загнуться в долгих поисках в житейском космосе.
- А иначе – как? – снова встрепенулся незадачливый поисковик. – Нам, русским, иначе нельзя, нельзя ошибиться. Мы – коренная нация в государстве, на нас равняются, а мы тормозим, не понимая собственной исторической роли, не сознавая своей силы и способностей, а чаще не придавая им серьёзного значения. Вот и тащимся сонные в хвосте, пока кто-нибудь не отдавит, тогда только и взбрыкиваем. – Пришлось ещё варить кофе. – Многие из наших доморощенных либералов-демократов видят смысл нашего существования в виде только частицы многофункционального развития вселенской жизни. Я категорически против. Мы это уже проходили при коммунистах. Нам это не светит, мы любим жить отдельно и по-своему. В сообществе мы отдаём всего себя другим, не оставляя себе ничего, кроме глубокого разочарования, для нас любая интеграция смерти подобна – интеграторы не полюбят, не пожалеют и санкциями задушат. Нам не годится наднациональное сообщество, где всё равно не будет равных и мирных, как нас старательно, ухмыляясь подло, убеждают те, кто хочет в нём властвовать. Оставьте нас, господа дерьмократы и либерлизы, в покое, дайте пожить отдельно, в свою сласть, преодолеть усталость и равнодушие, накопившиеся после войн и революций, обрести физическое здоровье. Нам надо сохранять себя, заботиться в первую очередь о себе , а не обо всех – на всех штанов не хватит. Если мы, русские, скрепляющая нация, развалимся, то и государство развалится. Лучше всех из всех вождей это понимал Сталин. Нам нужна простая и понятная идеологическая доктрина, доходчивая до любого русича и как можно ближе приближенная к телу. Конечно, не следует забывать и о нашей самобытной культуре, которая является фундаментом здоровья нации, ни в коем случае нельзя давать подтачивать, разрушать её всяким инородным червям, старающимся превратить нас в безликую интернацию, подтачивая исподволь наши корни. Так было давным-давно и не очень с Хазарией. Нельзя отдавать культуру и образование в чужие руки и мозги с чужим мышлением, их должны вершить русские и только. Нам всячески нужно развивать собственное мировоззрение, самопознание и самосознание.
- Слушай, - взмолился единственный слушатель академической лекции, сонно клюя носом, несмотря на бессчётно выпитый кофе, - чтобы всё понять и переварить, что ты городишь, надо сначала хорошенько выспаться, так что я потопал на диван, а ты разоряйся тут сам перед собой, пока не свихнёшься окончательно, - и ушёл.
- О господи! – притворно вскричал лектор. – Перед кем мечу бисер! – Допил давно остывший кофе и тоже тяжело поплёлся укладываться на кровать, спрятанную в углу за шкафом.
Было начало пятого, когда неуёмный, в полиции рощеный, мыслитель разбудил аудиторию, заманчиво и завидно похрапывающую, сбросив одеяло на пол.
- Саша, очнись на минутку, - толкнул приятеля в плечо, - я нашёл.
Чириков перевернулся на бок, к нему лицом, спросил хрипло, не открывая глаз:
- Чего нашёл?
- Идею, - торжествующе похвастался Иван Алексеевич, - звезду свою.
- Ну? – просопел не желающий просыпаться Чириков.
Идеологический астроном присел на стул рядом с засоней.
- Даёшь 100! – с пафосом назвал звезду.
Сан Саныч приоткрыл глаза-щёлки в опухших веках.
- Чего 100? Грамм? Чего так скупо? – зачегошил брюзгливо. – Долей, и норовил снова поглубже уткнуться в подушку.
Лапшин возбуждённо встал, попенял в негодовании:
- Алкаш, он и есть алкаш, даже во сне. Пьёт по ночам, ночует вне дома.
Чириков с трудом приподнялся, сел, опершись спиной о спинку дивана.
- Чего пристал? – опять зачегошил. – Выкладывай и отстань, ведь пока не вытреплешься… - и зевнул с жутким завыванием.
Лапшин опять присел.
- И выкладывать-то нечего, всё очень просто: каждый и все вместе должны жить до 100 лет.
- И только? – сыронизировал Сан Саныч. – Далеко ты, однако, подвесил клок, в жисть не дотянуться. В конце концов, будут в стране одни пенсионеры, - не почувствовал сияния звезды один скорый из них.
Лапшин снисходительно улыбнулся.
- Не будут. Пенсионеров вообще не будет, как и пенсий, - обрадовал скорого пенсионера. – Работать будем до тех пор, пока работается, а кто сдал, тому дадим приличное пособие. Но большинству не захочется уходить.
- Принудиловка, значит? – скис Чириков.
- Собственная, - подтвердил инициатор. Сан Саныч протёр глаза, сел поудобнее, укрывшись до груди одеялом. – У открытой мною звезды-идеи – четыре главных луча-дорожки, по которым нам следует стремиться к ней. Первая и самая яркая – любимая работа, на которой отдаёшь всего себя и не устаёшь, удовлетворён жизнью и, самое главное, чувствуешь, что кому-то нужен. Человек только тогда человек, когда ему есть о ком заботиться, а потому второй яркой дорожкой является семья и обязательно многодетная. Только такая способствует иммунитету и здоровому духу.
- В этом я с тобой безоговорочно согласен, - совсем ожил разбуженный слушатель.
Лапшин поощрительно улыбнулся.
- А чтобы оба луча сияли и не тухли, нужен во всём здоровый образ жизни.
- Скажи себе, - подначил Сан Саныч. – Знаем мы, но как-то не получается.
Иван Алексеевич встал, решительно рубанул ладонью.
- Будем следить и принуждать всем обществом. И последний яркий луч – наша русская культура. Она должна пронизывать всё, что мы делаем, всё, чем живём. Чтобы не забывали себя, кто мы есть. Самобытность, самопознание, уважение к себе, уверенность в том, что делаешь, вот что нам остро необходимо.
- Я уже насквозь засветился, - взмолился Чириков, зевая, - давай теперь покемарим ещё мал-мала.
- Слаб ты, однако, Саша, - поморщился звёздный идеолог, ожидавший не такого приёма Идеи. – День, скорее всего, будет хлопотным.
- Ты чего-то для этого уже придумал? – забеспокоился сонливый помощник.
- На этот раз – не я, - скривился Лапшин. – С утра пошаримся в гараже ЧОПовцев, поищем краску. Попробуем добраться до пульта. А к обеду, по всей вероятности, прикатит областная команда, и день – швахом. Непременно затеют говорильню – там и выспишься. Завтракать будешь?
- Когда высплюсь, если дашь, - отказался Сан Саныч, улёгся и укрылся одеялом с головой, а Лапшин ушёл на кухню, а сна – ни в одном глазу.

-10-
Краску надыбали сразу. Эти разгильдяи не удосужились спрятать понадёжнее, уверенные в полной безнаказанности. Банка стояла в углу бокса, где помещался УАЗик, и была прикрыта всего лишь старым ватником. Тут же были и кисти, погружённые в банку с полузамёрзшей водой. Изъяли чин чином, по протоколу, но вот увидеть хитрый пультик не удалось – Козёл-брат наотрез отказался похвастаться усовершенствованной сигнальной системой, ссылаясь на конфиденциальность информации. Ну, и то хлеб. Отказывает, значит, есть, что не показывать. Порадовал и мобильник, добытый сержантом, в нём оказалась масса любопытных номеров, в том числе Козлова и Книппера и, конечно, Веймара. Есть что пошурудить, над чем поразмыслить в развитие мафиозной схемы. Но это потом, а пока…
Пока встречали областную команду в скудном составе зама начальника СК и старшего следователя по особо важным делам, и с ними совсем неожиданно прибыл генерал – начальник областной полиции. Очевидно, дело Веймара заинтересовало областных силовиков не на шутку. Жаль, присвоят клёвое дело. Совещание наметили на два, чтобы не портить обеденного аппетита.
А до двух состоялось неожиданное рандеву с мэром. Он встретил, широко улыбаясь и предупредительно выйдя из-за стола, только сузившиеся глаза были холодными.
- Проходите, Иван Алексеевич, присаживайтесь, - подвёл к десертному столику, на котором уже дымился кофе и сверкали сахаринками печенюшки. Присели, отпили по глотку для разгона.
- Вы, конечно, в курсе, что у городских властей с самого начала не заладились дружественные взаимоотношения с Варягиным? – начал Яков Захарьевич, подсовывая Лапшину печенюшки. Тот насторожился: очевидно, предстоял доверительный разговор, в котором ему отводилась пока непонятная роль катализатора. Он вообще не любил доверительного трёпа, особенно с начальством, каждый раз ожидая подвоха. – И вы свидетель тому, - пытливо взглянул в глаза майора, принуждая к согласию, - что не наша в том вина. – Лапшин сразу вспомнил разносы и унижения, которые постоянно приходилось сносить на заседаниях мэрии. – К сожалению, не удаётся наладить не только дружеских, но и более-менее сносных рабочих контактов. Ваш начальник, кичась образованием и так называемым интеллектом интеллигента, - Книппер брезгливо поморщился, - ведёт себя намеренно отрешённо, как сноб с белыми манжетами, - обрадовался обидному сравнению, - не прислушиваясь ни к каким советам. – «Это-то и бесит, главным образом, мэра», - точно определил угадливый сыщик. – «Полиция, конечно, не любит советов, особенно от напыщенных некомпетентных типов». – Он – теоретик, - продолжал нудить мэр, а нам нужен практик… - чуть замедлился, - как вы, - то ли похвалил, то ли, похвалив, принизил и опять пытливо заглянул в глаза, ожидая положительной реакции, но не последовало никакой. – Он не понятен ни народу, ни властям. А в нашем городе со сложной бытовой криминальностью нужен начальник, с которым можно было бы разговаривать по-свойски и помогать безотказно поелику возможно. Но Варягин – гордец, и помощи не принимает. Разве это приемлемо в отношениях администрации и силовых ведомств? – Вопрос требовал конкретного ответа и только с отрицанием, но Лапшин упорно молчал. – Как вы думаете? – подтолкнул Яков Захарьевич, но безуспешно. «Большой минус для Варягина», - только и подумал невольный консультант, неопределённо пожав плечами и по-прежнему придерживаясь нейтральной позиции. – «Хотя и не исключено», - тут же вбилось в голову, - «что расторопный мэр обсуждал уже с генералом несостоятельность Варягина для города, но вот зачем ищет поддержки у Лапшина? Неужели?». Иван Алексеевич даже порозовел от догадки, не зная, как к ней отнестись. – Что с расследованием ограбленного Веймара? – сменил тему Книппер, израсходовав все скрытые намёки, на которые не получил ответа.
- Замерло, - не обрадовал ведущий специалист. – Много косвенных улик, но мало достоверной фактуры. Да и вообще, похоже, что этим будут заниматься в области.
И снова колючий взгляд в упор.
- Мы могли бы напару уговорить генерала оставить это дело нам, хотя и в убыток, и общими… дружными усилиями найти преступников. – «Вот она, настоящая подоплёка доверительного трёпа, наконец-то, высветилась», - Иван Алексеевич нахмурил брови, поджал отвердевшие губы, соображая, как отвертеться от навязываемого союза. Ясно, что хитропопый мэр, заполучив Лапшина хотя бы во временное пользование, надеется договориться с приземлённым практиком и направить следствие в нужное русло мимо себя. – Есть конкретные лица? – попёр соблазнитель напрямую.
Иван Алексеевич напрягся, чтобы не дать выудить из себя этих лиц.
- Только подозреваемые, - сообщил сухо, всё более убеждаясь, что не зря имеется фамилия Книппера в мобильнике, не зря он опекает ЧОП и часто встречается с Адамом, не зря спешит избавиться от строптивого Варягина. Но как-то не хотелось много об этом думать – пусть лучше разбираются асы из области.
- Спасибо за откровенную беседу, - съехидничал мэр на прощание. – Надеюсь,