пристроившись на небольшом расстоянии от Дафны, чтобы как следует изучить то, чем она может оказать ему помощь.
Ну а глаз у Антохи в такого рода делах намётан и ему много времени не нужно, чтобы определить то, за что его будут в будущем с благодарностью вспоминать и в сердцах на весь двор угадывать его имя: Подонок, сволочь, урод каких свет не видывал. Но всё бесполезно, ведь под такое описание каждый второй подходит, и тогда некоторые из этих, так называемых потерпевших, обращаются в государственные институты для поиска этого гада, – а какие они потерпевшие, если они придерживаются тех же принципов, что и Антоха, и ни разу в жизни не работали, и выходит, что если, кто и потерпевший, то только тот, чьи-ми результатами труда пользуются эти лодыри, то есть принципиальные люди.
Но а такая гадкая примета мало что даёт для следствия, и ни на шаг не приближает к раскрытию настоящего имени того негодяя и вора, то есть Антохи. – Это вы точно подметили. – Прищурив глаз для важности, проницательно заметит ведущий сыщик, самая светлая голова отделения, со знаковым именем Свят. – Но это будет недостаточно. В моей картотеке каждая первая рожа подходит под это описание. – Закурив сигарету, с досадным сожалением выдохнет Свят и для проформы задаст наводящий на преступника вопрос. – А где я мог вас раньше видеть? – И этот неожиданный вопрос такого проницательного сыщика, каким был Свят, определённо достигнет цели, сбив с толку потерпевших, теперь и не знающих, что обо всём этом думать и куда смотреть, пытаясь отвести свой взгляд от такого прямолинейного взгляда Свята.
А этот Свят умеет смотреть, да так, что тебе кажется, что он насквозь тебя всего видит, со всеми твоими самыми мелкими прегрешениями – а человек не без греха – отчего обратившаяся за помощью жертва преступления, начинает себя чувствовать ещё менее уверенно, чем раньше. А тут ещё на тебя кроме всего прочего, стоило тебе только уклониться от взгляда Свята и посмотреть по сторонам, со стен кабинета смотрят такие малосимпатичные угрожающего вида физиономии, что тебя пробивает озноб в страшном предчувствии – этот Свят определённо видел твою фотокарточку в компании этих страшных людей. И вполне возможно, что Свят в поимке преступников использует свой любимый метод, ловлю на живца. И значит, что твою фотокарточку точно поместят в эту убийственно тёплую компанию, с отметкой: «Его разыскивают преступники!».
– А они думали, что всё знают. Нет уж, в нашем деле не всё так просто. И прежде чем найдёшь ответственного за загадку, придётся как следует поломать голову…И не только свою. – До треска сжимая свои кулаки, в курилке следственного отдела делился с новичками своими навыками работы, гроза местной преступности Свят. – А в таком деле, как сыск, ничего нельзя упускать из виду, и всех, и каждого в отдельности, надо иметь в виду. И пока картина преступления не раскроется, никого нельзя исключать из списка подозреваемых. В том числе и потерпевших. – Свят глубокомысленно затянулся, и выпустил в потолок несколько загадочных и полный затаённых смыслов колец, тем самым заставив приставленных к нему стажёров заволноваться над разгадкой этих колец.
– Порочный круг. – Первым смекнул более расторопный стажёр Фома, осмысленно подмигнув другому стажёру, Гене. Но у этого Генки тоже есть собственное мнение и взгляд, и он, округлив свои глаза до своей последней конечности, тем самым показывает, что Фома не слишком объективен и что он уже который раз за ним замечает, что он совсем не считается с авторитетом этого блистательного сыщика Свята, подозревая того в близких связях с преступниками – типа он позволяет себе мыслить как преступный элемент. С чем Фома совершенно не согласен, и он бы всё в лицо высказал этой недалёкости, Генке, если бы Свят вновь не взял слово.
– Ведь преступник такой скрытный человек, что он для того чтобы оставаться и впредь таким же, обязательно постарается оставить в тайне и утаить свои успехи в своём преступном деле. И для него маскировка под порядочного гражданина, обычное дело. Ну а если удастся себя выдать за какого-другого человека, то это для него вообще удача. Так что в нашем деле знание физиогномики человека первое дело. И ни одно на первый взгляд полностью безнадёжное дело, было раскрыто после того, как я, посмотрев в это белое и пушистое невинное личико якобы пострадавшего (Свят пальцами сделал в воздухе кавычки), огорошивал его неожиданным вопросом, – тут Свят к полной неожиданности и последующему потрясению Генки, резко приближается к нему и, схватив его за плечи, орёт на него: Где ты, паскуда, был вчера с девяти вечера до обеда?
Отчего Генка в один момент становится бледным, как стенка и, потемнев в глазах, выскальзывает из своего пиджака, оставляя его в руках Свята, когда сам в обморочном состоянии оказывается на полу. Но такое поведение Генки совсем не убеждает Свята в его невиновности, и он изучающе посмотрев на пиджак в своих руках, ухмыльнувшись, обращается к оставшемуся на ногах Фоме. – До чего же ловко ушёл от ответа.
– Ага. – С уважением посмотрев на такого ловкача Генку, только и может Фома, как кивнуть в ответ. – А я бы, наверное, так не сообразил ему ответить на этот его вопрос. – Подумал Фома, только сейчас поняв, до чего же хитёр этот Свят, задавая такие даже не вопросы, а целые ребусы.
Но все эти тайны следствия пока что лежат за пределами внимания и их понимания Антохой, чья самоуверенность настаивает на своей неуловимости, и не только потому, что представители закона по причине своей вторичности перед преступным элементом, уже из-за этого не блещут умом, но в виду того, что он себя считает достаточно осмотрительным и умным, чтобы не попасться в лапы закона. – Да и, вообще, я не создан для того чтобы находиться в неволе. – Подбодрив себя, Антоха уже практически настиг Дафну и, сделав контрольный осмотр, решил, что сыграть с ней в игру с обознавшимся человеком не получится – она всё-таки находится к нему спиной, а с этой стороны хоть и легче обознаться, здесь различия между людьми не столь существенны, всё же это выглядит не так убедительно – а значит, придётся действовать, полагаясь на ловкость рук и свою незаметность.
И вот он уже был готов протянуть свою руку к её сумочке, чтобы облегчить её ношу на кошелёк, как к полному непониманию самого себя, а в частности своей правой руки, которая всегда служила ему верой и правдой в деле его начинаний в вопросах финансирования своей беззаботности, его руки вдруг перестают его слушаться.
Правда причина послужившая такому их непослушанию, Антохой быстро обнаруживается – всему виной внешнее давление на его плечи, в результате чего он, не то чтобы руками пошевелить не может, а застыл на месте, придавленный к земле этим давлением. И, конечно, Антоха не может смириться со случившимся – он больше всего на свете любит свободу – и первое что он делает, так это пробует пошевелить своими плечами, чтобы скинуть с них чьи-то массивные руки (он интуитивно это понял). Но тот, кому принадлежали эти руки, скорей всего был не из хрупкого десятка, и если он за что-то взялся, то уж точно не выпустит это из своих рук. Так что все эти безуспешные попытки Антохи вырваться из под чьей-то опеки, ни к чему не привели, и он, прекратив себя так вести, теперь попытался взглянуть на всё это дело со стороны – он задрал свою голову назад, чтобы посмотреть на того, кто его так пригвоздил к месту.
И судя по загрустившей физиономии Антохи, внешность его опекуна была достаточно убедительной, чтобы ему смириться со своей участью и теперь ждать вестей насчёт себя из-за спины. И вести тут же последовали. Да такие, что Антоха даже примёрз на месте от холода и от обуявшего его страха. – Ты, грязный червь, на кого руку свою решил поднять. – Таким замогильным голосом, отчего Антохе тут же захотелось понизиться в своём росте ниже своих колен, прямо ему в душу, а не в уши вложил эти слова его опекун. Ну а так как Антоха посчитал, что этот вопрос опекуна был риторическим, то он не посмел его перебивать. И верно сделал. – Тебе, что, руку прямо сейчас вырвать. – А вот последовавший следом вопрос опекуна Антохи, звучал не так однозначно риторически. Отчего Антоха вдруг почувствовал себя дурно и неожиданно для себя устремился вниз, прятаться от опекуна в глубину своих коленей.
Ну, а судя по тому, что Антохе удалось осуществить свой дерзкий побег от своего таинственного опекуна, о котором он только знал, что тот как минимум в два метра росту (у страха глаз велики и вполне вероятно, что Антоха был не точен в своих оценках), и спрятаться в своих коленях, то видимо его опекун счёл для себя, что с этого червя хватит или же он восхитился принципиальностью Антохи в отстаивании своих желаний, и отпустил того на все четыре кости.
Но об этом уже никто не узнает и даже Антоха, который открыв перед собой глаза, видел только свои колени и мелькающие лица проходящих мимо людей.
А ведь между тем Антоха самим собой задержал не просто неизвестного опекуна, а он стал своеобразной помехой для нагоняющего Дафну Стаса, который заметив в его лице опасность для Дафны, предпринял такого рода ограничительные действия против его преступных намерений. Ну а такое отвлечение Стаса на Антоху, позволило Дафне оторваться от своего преследователя, Стаса. Правда Стас раз уже её нагнал и теперь даже не сомневается в том, что она далеко от него не уйдёт.
И, конечно, такая его самоуверенность, как и всякая самоуверенность, сыграла со Стасом свою злую шутку. И он, оказавшись по ходу своего пути на перекрёстке, проигнорировав всё, что только можно – профессиональную интуицию, требования внутреннего голоса вытащить навигационное устройство и проверить, в какую сторону пошла Дафна и даже красный свет светофора, как знак свыше – направил свой ход прямо, когда как Дафна, оказавшись чуть ранее на этом же месте, посмотрев на красный свет светофора, решила что это точно знак свыше, повернула направо, – в ту сторону горел зелёный свет, – и направилась в эту сторону.
И пока Стас таким образом удалял себя от Дафны, она сумела-таки найти брешь в этом плотном людском потоке и вырваться на относительную свободу. После чего она перевела дух, посмотрела по сторонам – там вроде бы всё обычно, скучающие и чего-то ждущие люди, в общем, самое обычное для них состояние – затем перевела свой взгляд на находящееся напротив неё здание и сразу же в шоковом состоянии вознегодовала, в первый раз увидев несправедливость – тогда как она здесь голодная стоит, там за стеклянным витражом какого-то заведения, вальяжно расселись два довольных собой и жизнью типа, и с не меньшим удовольствием, под задушевный разговор попивают что-то неведомо великолепное из своих пышущих ароматами и вкусом чашек – вон какая тягучая и завораживающая сознание дымка от них исходит – и закусывают всё это дело распухшими от мягкости булочками.
А ведь она ещё не верила в существование несправедливости, даже когда не раз, хоть и случайно, слышала брошенные себе вслед полные ядовитой ненависти слова: «Какая же всё-таки несправедливость. Одним всё, а другим ничего», и видела перекошенные лица некрасивых людей в
