ЕВРАЗИЯ. Нищеброд

пирожков. (Может, это последнее, что я куплю перед блокировкой счета). Взял еще белый хлеб – нарезку, салфетки, и маленькую бутылку вина, с надписью – «Привет из Крыма».
    Там была еще лапша – всех видов. (Но как ее заваривать в лесу, без кипятка?) Еще – постные сырные продукты: «Рокфор», «Мааздам» и «Эммерталь», и постная колбаса «Брауншвейгская».

    Сразу за магазином, начинался молодой, но уже зарастающий кустарником, лес. Дороги никакой не было. Я сориентировался по карте. Нашел, нашел я на ней, это озеро Черное, пока ехал до Петровска!
    Выходило, что надо идти на восток. Я пошел, как пионер, поглядывая на компас.

    Деревья становились все выше. Полагаю, коптерам не удобно летать между ними. За весь вечер, я увидел лишь один дрон, который кружил вдалеке, над развалинами исполинского коровника.
    Лес постепенно поглощал Зазамкадье. Иногда, среди молодых сосен, вдруг попадалась полуразрушенная стела, с изображением инопланетян. Или -  космонавтов? С мозаичной надписью: «Мы строим коммунизм!»
    На поросшей земляникой поляне, можно было наткнуться на остов огромного комбайна. Валялись какие-то сеялки, через которые проросли березы, покрытые мхом тракторные покрышки. Останки цивилизационной общности, которая существовала здесь лет семьдесят назад.
    Разрушенных храмов – не мало было и раньше в этих местах. Их руины особо не изменились. Как были покинуты тогда, - так заброшены и сейчас. Храмы не живут без людей.
    Но говорят, у каждого из них – есть свой ангел. Он совершает по утрам Евхаристию.

    Я, все больше сожалел, что не остался у сестер хоть на один день. Я ведь мог послужить Литургию в том, родном для меня, алтаре. Причаститься, помянуть родных и близких. Но, чтобы о них помолиться, надо вспомнить их имена.

    Когда стемнело, я развел костер возле поваленного дерева, (оно заменило мне кровать), и немного поспал.

    Рядом с моим привалом – был широкий, массивный пень. А рядом – другой, поменьше. Словно престол и жертвенник.
    Мне захотелось отслужить здесь, среди сосен, - Литургию.
    У меня были хлеб и вино. Пластиковая кружечка – потир.  Крышка от нее – дискос. Походный ножик с ложкой – копие и лжица.
    Бумажные салфетки – илитон, покровцы и воздУх. А звездицу можно сделать из веток.
    Я облачился в подрясник и епитрахиль. Покрыл пень-жертвенник салфетками и разложил на нем пять ломтиков белого хлеба. Это будут – агнец, и просфоры – Богородичная, девятичинная, заздравная и заупокойная.
    Я положил в кадило угли от костра и немного смолы с ближайшей сосны. Запахло – дивным лесным ладаном. Совершил каждение. И, встав на колени перед пеньком, (по-другому не получалось), начал проскомидию.
    И когда я взял кусок батона, заменявший мне заупокойную просфору, я сразу вспомнил имена девочек, - Вера и Надя.
    Вера, Надежда, Любовь и мать их, София. Но любви не было. Была София. А как ее поминать? Я взял ломтик хлеба, символизирующий заздравную просфору. И не смог вынуть частицу.

    Кто-то вышел из-под густых елей и стал возле меня. Я поднялся с колен. Сначала, мне показалось, что человек одет в плащ с капюшоном. Но потом я разглядел кресты и череп, и понял, что это схима.
    - Не делай этого, - сказал человек. – Пойдем.
    Он быстро стал удалятся, и я, подхватив рюкзак и посох, поспешил за ним. Он шел быстро. Я старался не потерять его среди деревьев.
    Мы вышли на луг. Впереди протекала неширокая река. Деревянный мостик, без перил, был переброшен через нее.
    Над лугом появился дрон. Он летел быстро и целенаправленно по направлению к схимнику.
    Чернец взошел на мост. Коптер перегородил ему дорогу и завис в воздухе на уровне лица. Схимник стоял, не двигаясь вперед, и не пытаясь вернуться назад. Ярко полыхнула вспышка. Видимо, дрон старался идентифицировать человека в капюшоне. И, почти сразу, прозвучал негромкий, словно хлопок шампанского, выстрел. Слышно было, как пуля ударилась в лобную кость.
    Человек некрасиво взмахнул руками и упал на мост. Тело дернулось в конвульсии, соскользнуло с моста, и не всплыло.
    Дрон медленно подлетел ко мне, и завис перед глазами. Маленький, с четырьмя винтами. По сути – детская игрушка.
    Глаза ослепила вспышка. Дрон пытался меня опознать. Но выстрела не последовало. Я, изо всех сил, ударил по дрону архиерейским посохом, и он упал, жужжа и трепыхаясь в высокой траве. Я ударил его еще несколько раз, и стал топтать. Дрон перестал подавать признаки жизни. Единственный глаз уткнулся в землю. Из разбитой коробки торчали какие-то проводки.
    И, сразу же, на моей руке засветился дисплей перстенька. Обычно темный, он горел ярко-красным светом, высвечивая что-то вроде знака – «проезд воспрещен».
    «Пожалуй, в этом перстне «маячок». Он выведет на меня кого угодно», - подумал я.
      Я подошел к мосту, (на нем было немного крови), и, с некоторым сожалением, выбросил социальное кольцо в воду.
      В кармане у меня, трепыхалась «матрешка», дистанционно кем-то включенная на вибрацию. Когда я ее достал, на экране засверкали грозные предупреждения. Крупными буквами высветилось: «НЕМЕДЛЕННО ОТВЕТЬТЕ!»
Я отправил ее в речку вслед за «перстеньком».
   
    Так и не сняв подрясника, я пошел дальше. Я шел несколько суток. Старался идти там, где лес погуще, и отдыхал в каких-либо естественных убежищах, - под поваленными буреломными деревьями, в особенно густых кустах; один раз, как древний подвижник, - в дупле. Иногда я засыпал.
    На второй день, - наткнулся на какую-то заброшенную территорию, окруженную ржавой колючкой, со знаками радиационной опасности на полусгнивших столбах. Обходя ее, я угодил в болото. Когда выбрался, пришлось стирать подрясник в ручье. Он быстро высох на мне.

    Ночью, светлой летней ночью, я нашел наконец эту гостиницу. Двухэтажный дом, с наивной надписью «София».
    На веранде стояли пластиковые столы и стулья. Я присел на один из них. Ноги у меня дрожали, и все качалось перед глазами. Наверное, это старость. Все-таки, почти девяносто лет.
    Я вспомнил, как когда-то сидел на этой веранде. Здесь, по выходным, была живая музыка. Люди даже танцевали. Но София, в такие вечера, никогда не выходила из дома. Некоторые посетители, даже думали, что никакой хозяйки у гостиницы нет. Неужели все это было? Или фильм какой-то, - крутится во мне?
    Но в доме – совершенно темно, хотя вокруг – нет запустения, все в порядке. Только много цветочных лепестков на пластиковых столах.
    Я позвонил. Постучал. Я стучал своим архиерейских посохом в плотную металлическую дверь!
    В двери кодовый замок. Когда-то я помнил код. Очень простой. День, год, и месяц ее рождения. Я набрал код, но дверь не открылась.
    Прильнул к оконному стеклу. В прихожей темнота. И – ни света, ни звука из дома. Все звуки снаружи. Пролетел жук. Вскрикнула сова. В траве шуршит еж.
    Гостиница «София» больше не принимает гостей.

    Я побрел к Черному озеру, к могилам аквалангисток.
    Там было не два, а три креста. Одна могила пахла свежей землей, и крест -  совсем новый.

    Наивно было думать, что она ждет меня, как Сольвейг.

    Хотя, она младше на пять лет, сейчас ей восемьдесят шесть.
    Могла бы и дождаться.

    Полежав немного, возле свежего холмика, я разжег кадило. Луна светила ярко и весело, как будто начался новый день, как будто началась новая жизнь и девочки никогда не погружались в Черное озеро. Я подошел и покадил его спокойные воды, я совершил каждение вокруг крестов, я кадил душистым сосновым ладаном таблички с улыбающимися лицами на фотографиях. Я кадил, и читал написанные черной краской имена – Вера, Надежда, София.