осталось – надежда. Надежда на то, что когда-то я смогу встретить, быть может, страдающего от одиночества и нуждающегося во мне брата.
Этим я и живу уже несколько лет…
- А если вы ошибаетесь?
- В чем?
- В том, что ваш брат страдает от одиночества и нуждается в вас?
- Тогда я, скорее всего, покончу с собой…
Оба медленно шли по мокрой дороге и думали, каждый о своем. Прошло около получаса; они и не заметили, как удалились от ресторана на то расстояние, которое закрывает створки воспоминаний о месте, где ты находился еще совсем недавно. Первым нарушил молчание музыкант.
- Скажите… Почему все же вы приходили именно в наш ресторан? Заглушать грусть? Навряд ли. Я никогда не видел вас сильно выпившим. Так что связывает вас с этим местом?
- Единственная зацепка, которой я располагал, - хотя, почему в прошедшем времени? – пожалуй, располагаю и сейчас - это музыка.
- В каком смысле?
- Видите ли, мама откуда-то знала, что ее сын, будучи страстно увлеченным музыкой в детстве, стал профессиональным музыкантом. Помню ее слова, когда на его четвертый день рождения брат получил в подарок от матери простенький пластмассовый саксофон, с которым тот никогда не расставался. Саксофон издавал всего парочку смешных звуков, но мальчик, по-видимому, считал, что играет лучше всех. И так это веселило маму, что она каждый раз утвердительно кивала: «Мальчик мой, ты станешь самым известным в мире музыкантом!». При этом она трепала его по волосам и ласково прижимала к себе. Как видите, она не постеснялась рассказать мне такие подробности, а что мне оставалось - просто слушать. Вам, наверное, безразлично, но мне ее воспоминания твердо засели в голову. А, поскольку, из меня паршивый детектив, я не придумал ничего лучше, как искать брата, опираясь на эту детскую и непрочную музыкальную зацепку.
Саксофониста осенило:
- Так что же, вы думаете, что я – это…?
- Не знаю, - холодно и спокойно ответил мужчина. – Пожалуй, я слишком устал от всего, загнал себя в поисках иголки в стоге сена. Посудите сами: уже два с лишним года я выискиваю в этом городе все провинциальные ресторанчики и подолгу в них торчу с той самой надеждой - понять, почувствовать, если хотите, духовную связь с братом. Уже не говоря о том, что пришлось сделать, чтобы сузить поиски до этих самых провинциальных заведений!
Бодрый и подтянутый, молодой мужчина как-то незаметно обмяк: плечи повисли, голова склонилась, на лице застыло выражение обреченности. Пятидесятилетний старик, не иначе.
- Видите, я стал параноиком. Все тщетно…
Дождь стал сильнее, и они побежали до ближайшей остановки, где укрылись под козырьком крыши. Капли, барабаня по пластиковой поверхности, издавали приятный звук, и, если бы не банальное отсутствие стен, то окружающую обстановку можно было бы назвать вполне уютной и даже располагающей к чаепитию.
Мимо пронеслась иномарка, и под светом ее фар можно было разглядеть, как отважный дождевой «десант» с огромной скоростью вдребезги разбивается о мостовую, рассыпаясь на множество мелких капель и мгновенно утопая в себе подобных.
«Видимо, так же быстро исчезают в масштабе Вселенной и человеческие организмы», подумал саксофонист. – «Каждый со своей судьбой… Надо же как забавно – жизни и судьбы разные, а итог один… Все исчезают, стертые ластиком истории».
- А вы знаете, - произнес он вслух, - я ведь болен. Я умираю.
Мужчина оторопело повернулся к музыканту и заглянул в его глаза - там сосредоточилось грозовой тучей глубокое переживание. Которое уже не получалось скрыть. И чем дольше он наблюдал, тем ярче печать мрачного отчаяния выступала на лице саксофониста.
- Хотя, простите, не стоило об этом. – Он обхватил себя обеими руками и затрясся. – Ну и мерзко же сегодня, черт возьми! Давайте уже закругляться – пора. Благодаря вам, я многое узнал сегодня, и даже кое-что понял. Вот, заберите куртку, она вам намного нужнее. – С этими словами он легко сбросил с себя дорогую ветровку и напялил на плечи недоумевающему мужчине.
– Подождите! – мужчина схватил свободной рукой саксофониста за руку и крепко сжал ее. – Останьтесь! Почему вы хотите уйти, лишь бросив мне в лицо это жуткое признание и оставив меня с ним один на один? Расскажите же хоть что-нибудь о себе!
- Мне нечего рассказывать. Да и зачем? Для чего? Что может поведать такого интересного о себе умирающий человек?
- Но все же! Да что угодно! И почему вы решили, что умираете? У вас серьезная болезнь? Может быть, она излечима?
- Вряд ли. – В голосе саксофониста звучали нотки неприкрытой иронии. Показалось, он даже слегка улыбнулся – Так что вы хотите обо мне знать?
- Ну я не знаю, могу я хоть чем-то помочь?
- Вы и так уже достаточно сделали. Поверьте, – он медленно, но уверенно сдвинул все еще сжимавшую его руку. – Вполне достаточно… А деньги болезнь не вылечат, даже если вы и намеревались мне их предложить.
Вдалеке сверкнула зарница, окрасив небо в желто-розовый цвет. Мимо остановки, что-то бубня, пробежал вымокший прохожий, прикрывая голову потрепанной газетой. «Разве газета спасет от такого дождя?» - мелькнуло у саксофониста.
Завтра выйдут очередные новости, описывая мировые политические события. Как всегда, с отточенным до мастерства негативным окрасом. Люди это любят. Кто станет покупать хорошие новости? Кому интересно, что, например, в Швейцарии все, по-прежнему, в порядке? Ведь искушенный читатель непременно желает увидеть в заголовках подробную информацию об очередном взрыве, потрясшем улицу Нью-Йорка или Москвы. И чтобы обязательно с точной статистикой о жертвах! Или, скажем, о коррупции в высших эшелонах власти - с фамилиями, тюремными сроками, конфискациями... Разве кому-то есть дело, что вокруг нас тысячи людей вот сейчас (прямо сейчас!) помогают болеющим детям или немощным старикам? Причем не деньгами, а своим трудом, заботой, опекой. Привести статистику? Нет, спасибо, скучно. У большинства населения при виде такой информации начинает сводить от зевоты челюсть, а то и просто разыгрывается дурное настроение - ведь это не та новость, о которой можно долго сплетничать на работе или в баре. А раз так, то никто такое читать не захочет, отчего теряется спрос на прессу. Нет, так не годится. Пусть уж лучше газеты и дальше пестрят «ужастиками».
«А что бы написали про меня?», - вдруг подумал саксофонист. – «Средних лет никому не известный музыкант скончался от тяжелой болезни в больнице». Да, так себе заголовок. Вряд ли найдется хоть один почитатель у подобной новости. Ну и ладно. Кому нужна такая известность? Пусть лучше газеты с идиотскими статьями используют для укрытия от дождей. В промышленных масштабах. И то польза». - Внезапно в ногах появилась жуткая слабость, и сила тяжести потянула его к земле. Он упал.
Очнулся от того, что по щекам лупили холодной и мокрой ладонью.
- Вы слышите меня? – звучало откуда-то издалека. – Слышите меня!?
- Да… - проскрипел голос музыканта.
- Вы упали, я еле успел подхватить, чтобы вы не разбили об асфальт голову. Вам лучше?
- Угу… Голова тяжелая...
- Вам нужно в больницу. Я вызвал «Скорую». А вы, батенька, тот еще боров! По комплекции и не скажешь. – Все тот же собеседник держал его голову правой рукой, а левой ловил стекающую с крыши воду и умывал ей музыканта. Кожанка валялась на мокром асфальте. Мужчина пододвинул ее поближе и аккуратно расположил на ткани голову саксофониста. – Так удобно?
- Да. Спасибо. Мне вроде бы лучше... Что-то вдруг стало нехорошо. – Речь его была все еще слабая и вялая. – Бывает… – попытка улыбнуться не увенчалась успехом.
Вдалеке послышался вой сирены. Из-за угла вынырнула карета «Скорой помощи» и резко остановилась напротив пострадавшего. Из распахнутых дверей выскочили два санитара и склонились над музыкантом.
Дальше все происходило по четко отработанной схеме. Мужчину попросили не мешаться, загрузили носилки с саксофонистом в автомобиль, а на просьбу взять с собой – отказали «по причине отсутствия родственных связей с пострадавшим».
- Приедете потом в больницу и навестите вашего друга! – был безапелляционный ответ медиков.
- Я к вам приеду, обязательно, ждите! Я на два дня улетаю, а потом вернусь - и сразу к вам! А, может, вы уже успеете поправиться, и тогда мы увидимся в том самом ресторане, обещаю! – мужчина тараторил, одновременно стряхивая грязь и песок с мокрой куртки.
Перед тем, как салазки дверей, шурша и похрустывая, обозначили скорый отъезд, саксофонист успел пробормотать слабым голосом: - Я играл там… в последний раз… Сам…в больницу...Давно решил…
- Что? Я не слышу! Что вы говорите? - мужчина так и не смог разобрать слова больного, утонувшие в шуме ревущего двигателя.
***
Спустя два месяца после описанных событий успешный, обаятельный и еще вполне молодой человек в зимнем кашемировом пальто и элегантном деловом костюме возвращался домой. Легкие туфли смачно скрипели на свежевыпавшем снегу, когда он легкими уверенными шагами приближался к подъезду многоквартирного дома бизнес-класса, расположенного в престижном районе города. Пикнула сигнализация. Он засунул брелок от дорогого автомобиля в карман пальто и зашел в подъезд. В вестибюле снял тонкие кожаные перчатки и остановился у почтового ящика. Там его ждала, накопленная за неделю, ежедневная пресса и несколько счетов на оплату. Он сгреб все в кучу и унес с собой.
Позже вечером, разбирая дома подхваченную макулатуру (надо сказать, ему очень ловко удавалось отделять денежные счета от всего остального), он аккуратно разложил по разным стопкам рекламу, письма, газеты и квитки на оплату – потом надо будет все внимательно изучить.
Вдруг внимание мужчины привлек плотный конверт, сперва пропущенный в ворохе документации. Без почтовых марок, просто заклеен. Ни адресата, ни обратного адреса. Только желтовато-грязные следы от пальцев рук по краям нарушали его девственную белизну. Обычно так выглядит реклама, имитирующая письма. Но хоть что-то на нем должно же быть написано!
Мужчина поднес конверт к свету, но не смог ничего разглядеть внутри. Немного поколебавшись – выкинуть сразу или сначала распечатать – он все же оторвал боковину и заглянул в него. Внутри – пачка сложенных пополам тетрадных листов в клетку. Он достал и развернул их. Девять листов, полностью исписанных синей ручкой с обеих сторон. Почерк размашистый и неровный. Таким обычно пишут либо врачи, либо просто в спешке. Мужчина даже подумал, что письмо попало в ящик по ошибке и уже хотел вложить его обратно в конверт, но зацепился взглядом за первые строки. Потом уже не мог оторваться, пока не дочитал до последней точки. Вот каким было содержание этого письма:
«Здравствуйте!
Как тяжело осознавать, что теперь уж точно, после того, как Вы прочтете это письмо, возможность нашей встречи будет сведена нулю.
Хотя, с другой стороны, знаете, мне так будет даже легче: нет лишних вопросов и никому не нужных ответов. Нет эмоциональных сердечных сцен и положенных в таких случаях церемоний.
Сейчас, когда я пишу Вам, мне невероятно легко и спокойно, чего никогда не было прежде. Я почти счастлив. Такое счастье может испытывать птица, возвращающаяся с побывки в родные края. Но насладиться этим
