Произведение «Огонь ядовитого ветра. Глава 7. Серёжка. Вольному воля» автора Аглая Конрада - Литературный сайт Fabulae (страница 2 из 4)

ресницы, мать принюхивалась.
— А чем это от тебя так воняет?
Над Сережкиной головой мерзко ухмыльнулся Фил.
— Ничего не напоминает, Машунь?
Мать еще раз подозрительно потянула носом.
— Ах ты скотина! — взвизгнула она. — Ты что, курил травку?! А в чем у тебя куртка?! В блевотине, что ли?!
— Хорош у тебя сынок! — злорадно усмехнулся Фил, встряхнув Сережку в руке, он оттолкнул его в сторону и брезгливо потряс ладонью, словно выпачкал ее в навозе. — А ты его посылаешь к каким-то соседям ночевать, как маленького, да этот жеребец, небось, всю ночь с телками трахался!
Сережка поднялся с пола и прислонился к стене, враждебно глядя на сожителя матери.
«Это ты жеребец и скотина!» — мог бы крикнуть он в наглую морду, слова так и рвались с языка, но он снова не решился нахамить, ради матери, и промолчал.
— Что ты молчишь? — бесилась мать. — Я тебя предупреждала! Если они заберут тебя в интернат, я останусь без денег — ты этого добиваешься, выродок проклятый?! Чертов эгоист, второй папаша на мою голову, малолетняя сволочь! Всю жизнь приходится расхлебывать!

Фил с интересом наблюдал за расправой, прихлебывая кофе из чашки. Сережка упрямо смотрел в пол, дожидаясь, пока мать выдохнется: под горячую руку ей лучше не попадать, но она быстро остывает, надо подождать. Ужасно хотелось помыться и поесть. Он закрывался от частых ударов и медленно съезжал вниз по стене.
— Иди сам стирай свои тряпки! Новую одежду я покупать тебе не собираюсь, и на жратву не надейся! Пусть тебя кормят там, где ты валялся!
Мать наступала и лупила своим тапком, попадая куда придется, Сережка уворачивался, пока из отбитого носа не капнула кровь, тогда он ухватился двумя руками за ее кулак.
— Хватит, мам, перестань!
— Машунь, да правда, успокойся, не стоит он твоих нервов, — вдруг поддержал Фил.
Он увлек ее в комнату, экзекуция прекратилась. Сережка тяжело вздохнул, потрогал скулу, куда пришелся особенно хлесткий удар, и отправился в ванную. Яростно тер себя мочалкой, смывая грязь и въедливый запах дыма, потом долго полоскал куртку, намыливал, отчищал одежной щеткой и снова полоскал, вытирая с лица соленые дорожки.

— Выметайся оттуда! — задолбили в дверь острые кулачки матери. — Ты там навечно решил закрыться?! К себе в комнату — и, чтобы до понедельника мне на глаза не попадался!
— Мам, — Сергей остановился на пороге. — Ты правда выходишь замуж?
— А ты что, против? Не хочешь, чтобы твоя мама стала счастливой? — мать поджала губы и смерила его отчужденным взглядом. — Как же ты напоминаешь мне своего папашу! Тот тоже думал только о себе. Все боялся, как бы его женушка обо мне не узнала. А она все равно узнала, я сама ей рассказала, и тебя привезла показать. Вот смеху-то было! До сих пор вспоминаю с великим удовольствием, как она посерела прямо на глазах — старая индюшка! Не на ту напали, пришлось им раскошелиться, никуда не делись! — она торжествующе улыбнулась и толкнула Сережку в спину. — Вперед давай, шевелись!

— Мам, не выходи за него, — упрашивал сын. — Мы с тобой вдвоем справимся! Я все-все буду делать по дому, что скажешь — то и сделаю! И работать могу пойти, меня возьмут, я уже узнавал!
Он врал напропалую, лишь бы убедить мать не связываться с Филом. Умоляющий взгляд туманился жгучими слезами, но слезы на мать не действовали.
— Пойдешь работать? — пропела она насмешливо. — А сколько тебе заплатят, ты не спросил? Не сказали тебе сколько ты будешь получать за свою работу? А я тебе скажу: три копейки ты будешь получать, даже, если найдется такой идиот, который возьмет тебя на свою голову! Нет-нет-нет, для семейки Варламовых это станет праздником, я не могу сделать им такой подарок, пусть платят до твоего совершеннолетия!
Сережка попятился под ее взглядом. Он понимал, конечно, насколько неубедительны его слова, но хуже всего оказалось то, что мать не отмахнулась от них, а разложила по полочкам, камня на камне не оставила от его веры в возможное лучшее будущее и окончательно добила последними словами.
— Ты, может, думаешь, я не знаю, какие гадости плетут про меня по всему городу? — шипела мать, наступая на него. — Ты, значит, предпочитаешь, чтобы все и дальше меня склоняли по-всякому?! А если я буду замужем, никто и рта не раскроет, ты понял?! Ну и потом, тебе уже пора знать, хотя, может, ты и без меня в курсе, что никакие дети не заменят женщине мужа!

Дверь захлопнулась, как капкан, потрясенный Сережка с размаху плюхнулся на кровать. Это что же получается — получается, для матери посторонний мужик на первом месте, а родной сын уже потом?!
Непрошенные слезы покатились по щекам. Крикнула бы она ему вчера такие слова, заперла бы в комнате — он принял бы, как должное, только бы рад был, и не проспал бы в школу, и вообще!..
А вот сейчас, после такого откровения, после всего, что она ему наговорила, киснуть в четырех стенах Сережка не желал, всем существом взбунтовался против незаслуженного заточения. Это, в конце концов, унижение его человеческого достоинства, сидеть здесь на потеху Филу, этому козлу! Да как он смеет, гад, дотрагиваться до его матери?!

Сережка вытирал слезы, но непроизвольно вместе с дыханием из груди рвались горькие стоны безнадежности, и пришлось накрыть голову подушкой, чтобы нечаянных всхлипов не было слышно.
«Я его убью», — вдруг пришла холодная спокойная мысль.
Единожды проникнув в подсознание несколько дней назад, она никуда не исчезла потом, прочно обосновалась в голове у Сережки, пустила корни и всплыла тут же, как только в ней оказалась нужда, услужливо напомнив от себя:
«Любым оружием!»

От того ли, что с ним так несправедливо обошлись, а может, от того, что жестокие обстоятельства вынуждали совершить преступление, уже сейчас камнем придавившего плечи, на душе сделалось гадко, мерзко, противно. Однако, появившаяся цель заставила собраться, встряхнуть себя за шкирку и начать размышлять.
Да, хватит жалеть себя, раз приговорил Фила — пришла пора приводить приговор в исполнение!

Самое главное и самое трудное — преодолеть свой страх, неуверенность и решиться на Поступок — совершить его уже не страшно. Тот, кто решился изменить свою жизнь не станет беспокоиться о последствиях, сомневаться и оглядываться назад, не побоится ответственности — так поступают настоящие самураи, идя на бой и зная, что назад не вернутся.
А ты, Варламов Сергей, что сделал, чтобы изменить создавшуюся ситуацию? Всего лишь валялся на кровати и плакал, как маленькая малявка!

Древние самураи стыдили за бездействие, их мудрые изречения прогоняли остатки сомнений: уничтожить Фила необходимо — только так можно вернуть себе утраченное достоинство и прежнюю любовь матери. Сережка был полон решимости, однако, чем больше думал, тем больше в его плане появлялось мелких деталей, казалось бы, незначительных, но тем не менее, неожиданно встающих на пути к цели трудноразрешимым и досадным препятствием.
Хорошо было древним самураям рассуждать — оружия у них было завались, убийство преступлением не считалось, о полиции никто и слыхом не слыхал — знай себе маши мечами направо и налево — чем больше голов отрубишь, тем больше почета и уважения, а тут!..

Прежде всего Сережку нервировал вопрос: на основании чего обычно подбирается способ отъема человеческой жизни?
Вот, если бы, к примеру, у него был пистолет, все было бы просто и ясно — можно было бы выстрелить Филу прямо в лоб (не дома, конечно, а подкараулить его в каком-нибудь укромном месте) и хладнокровно наблюдать, как он корчится в агонии, потом со всей дури пнуть его ботинком и плюнуть…
Отличный способ отпадал, так как пистолета у Сережки не было.

А если бы у него случайно оказался яд — можно было бы насыпать его в чашку с кофе (не дома конечно, а… где? Да неважно — где-нибудь!) и спокойно наблюдать, как тот откинет копыта в страшных мучениях, а потом подойти и шепнуть ему: «Это тебе за мою мать!»
Здорово, да, но не проканает — яды просто так не продаются на каждом углу.

Было бы очень и очень неплохо плеснуть Филу в морду кислотой и посмотреть, как будет клочьями сползать кожа.
Где взять кислоту?
Оставался самый доступный способ: прирезать Фила кухонным ножом (слабым местом плана было то, что придется это делать в доме и убирать потом кровь), труп расчленить и выбрасывать на помойку по частям. Конечно, его увидят ребята и заинтересуются, что это у него в сумке? Им можно ответить небрежно:
«Да так, пришлось убрать одну падаль».
А что? Неплохой способ! И во дворе никто не посмеет больше смеяться над ним, уж точно. Впрочем, это будет уже неважно, его ведь посадят в тюрьму. Да и пусть! Когда он умрет там, мать сразу поймет, как ее сын мучился.

Погрузившись в обдумывание разных способов казни, Сережка незаметно для себя задремал. Во сне он кромсал своего врага бензопилой на мелкие кусочки, обливал бензином и поджигал, впускал в клетку с голодными крокодилами, засовывал ему в рот гранату и выдергивал чеку…
Фил взорвался со страшным грохотом, и Сережка проснулся. Оказывается, под подушкой вибрировал телефон, звонили новые друзья,