рыбёшек бурей на морской берег выкинутых, заставлял через горе и боль выбор делать и всегда готов был свою помощь предложить, в мутной воде, в огне горя людского своё ловил. Граф же на это по-другому смотрел: огонь и боль как сталь крепкими души людские делает, Создатель мягок и милосерден и в любой момент на помощь игроку приходит, да вот весь сарказм ситуаций таких – не бегут люди к Создателю, чаще других Богов призывают, думают, что жизнью здесь Люцифер владеет. Что ж, поймут когда-нибудь. Пора. И закрутил граф бал, вино и шампанское, еда и наряды, смех и раскрепощенность, лесть и месть, зависть и злоба как бурный поток из сердец людских вытекают, мысли смрадные, чувства похотливые скрытые за масками приличия уже и сдержать нельзя, да и не надобно. Глаза блудливые по нарядам, да по оголённым женским плечам шныряют, плоть разжигая и мозг туманя. Не время пока козырь в дело пускать, ещё надо смрад из тел поднять, вот и канделябры семицветьем играют уже, вот и искры шампанского в воздухе застывают, как кристаллы горного чистейшего хрусталя о каменный пол со звоном падают. Не видят того люди, в угаре танцев и разговоров и смеха неискреннего и вычурно-громкого, не слышат звон предвещающий. Коснётся огонь адский сердец людских и заразит их сегодня ещё больше, ещё жарче гореть будут, меньше милосердия в душах останется после игры графа сегодня на балу. Стоит графу фитиль поджечь, и не затушишь его потом. Время подходит. Диара не раз наблюдала за людьми, и не вызывало увиденное у неё сострадания. Видела мысли чёрные, глаза огнём тьмы горящие – и не было в ней жалости к ним. Но сегодня впервые испытала грусть от всего мелькающего. Может, потому, что слепы и глухи сердца человеческие, может, от того что и сама так же вот по воле своей на убийство решилась когда-то, играючись и Матушкиного слова не дождавшись, по своему своеволию… грустно за туман в головах человеческих, воистину: не ведают, что творят… Видит Диара больше, чем глаза человеческие, огонь и муки тел сгорающих видит, и боль за души их слабые, за игру жестокую, извечную Света и Тьмы людских сердец – больно становится. Впервые за столько лет из глаз Королевы Мира Тьмы слеза скатилась за детей Создателя. И мольба пошла Царице Ангелов:
«Уйми, Святая, Огонь Ада пожирающий, рукой Своею отведи бурю, сохрани души, готовые в Ад с радостью детей неразумных кинуться. Прояви власть Свою и Силу!»
И гром грянул над замком, оглушив всех в огромном зале, и свечи в люстрах и канделябрах охнули и погасли, ветер пронёсся по телам и холодом по душам людским и снял покров угара и тьмы разнузданной. Глаза людские блеском человеческим засветились, посветлели, очистились. Остановились люди, и музыка смолкла, и тишина воцарилась, люди медленно пытались пошевелиться, непонимающими глазами взирая на всё вокруг, как от сна очнулись, минута, ещё одна и многие поспешили к выходу, дамы к кавалерам ближе прижались, как поддержки ища, сами не понимая от чего. Бал, не успев начаться, закончился. А глаза Диары, горя огнём не мигая, смотрели в глаза графа. И если бы не воля Матушки, то стояли бы сейчас посреди пустеющего зала два факела: красно-рыжий и голубой. Как магнитом их влекло друг к другу и не в силах больше сопротивляться этому притяжению, оба огня сплелись в один огромный факел. Танец Мегрейда и Диары в пустеющем быстро зале, танец-песня двух идеально сложенных фигур под музыку великолепного оркестра - лучшее решение грозившей городу трагедии. Воистину мудрость Матушки непостижима, и, преклоняясь перед её милосердием и волей её, оба игрока с наслаждением исполняли для неё и во имя её танец Радости Служения столь Великим Богам. Глаза графа ещё секунду до этого горевшие огнём опаляющим и ненавистью к существу смертному, позволившему себе помешать исполнению плана его столь тщательно продуманного и спланированного, сейчас с восхищением в глаза Диаре всматривались, пытаясь силу найти там к которой и сам стремится все эти тысячелетия. Почему Великая Мать на зов смертной откликнулась, почему вмешалась, став на сторону душ гордыней затмивших разум свой – всегда загадка для него была, и потух огонь ненависти в глазах его и улыбка на Божье решение, которое даже он принять обязан безропотно, появилась. Опять детей своих неразумных по милости своей Создатель спас, значит, надежду имеет. Значит, чего-то не усмотрел Люцифер, плохо расчёты сделал, коль допущено изменение в плане, теперь проанализировать всё надо, разобрать и просчитать – ради кого Бог вмешался. Этим и многим другим были заняты мысли графа. А Диара не скрывая слёз радости, благодарила и благодарила Матушку, что на зов грешницы откликнулась, и лились слёзы раскаяния и скорби, а руки графа чувствуя это крепче и крепче стали сжимать свою жертву, рано Диаре из рук адских отрываться, рано. И дал он ей крик своего рождённого сына, встрепенулась Диара и сердцем к сыну устремилась, о нём беззащитном крохотном думать стала, о его защите в мире жестоком. Остановились слёзы, и жёсткость во взгляде её появилась, жёсткость воина-защитника. Опять сыграл граф на чувствах материнских, как прост человек, коли вера его слаба…
Потухли свечи по четырём сторонам в городе: там служанка тлеющую скатерть заметила, да водой из кувшина пролила, там – нянька вовремя Ангелом-Хранителем разбужена и бесноватая из комнаты не выпущена, там – старушке ветерок из печки свечу совсем задул, в четвёртом – заснёт слуга и про свечи после дня тяжёлого рабочего совсем забудет.
Возможно ли, человеку смертному за жизнь краткую познать силу огня опаляющего. И любовь и страх в их отношениях сквозь все жизни проходят. Не может огонь человеку подчиняться и дразнит порой то силой своей жаркой, то мягкостью. Да кто предел его силе знает, кто жар его пожирающий как милость принять смог? Мало таких на земле. Один огонь другим поглощается, сила силою побеждается и нет предела силе той – вот и Божий огонь – все в себе несёт. И всегда загадка для смертных и бессмертных – какой огонь в игру вступит, какой сильнее окажется, а какой уступит и в сторону уйдёт временно.
Тихо из города под туман утренний фигура женская пробирается, слёзы глушит внутри и мыслью одной движима: «Ребёнок мой жив будет, это главное, это счастье моё и чтоб ни случилось – никогда жалеть о содеянном не буду. Что важнее для матери земной ещё есть? Ничего! Жизнь дитя – свята. Боги великодушны, поймут мать, ведь сами они матери и отцы, разве за дитя не отдали бы всё, что имеют, а мне кроме жизни и души и отдать больше уж нечего». Одно забыла несчастная – души не людям принадлежат, а Богу и отдать её без воли её Создателя – грех великий. Ну что ж, время и это поставит на свои места, пока же путь ей длинный и тяжкий судьба уготовила, оставим её и да благословят её те самые Боги, на понимание которых так уповает женщина-мать. Так закончилась эта смутная тревожная ночь, и рассвет вот-вот коснётся вершин горных вдалеке обозначенных. Тихо в городе и спокойно, Ангелы крылами белами как облаками город спящий укрыли, и тьма по углам прячется перед рассветом, чуя приближение огня Вечного светила. Диара прижалась к младенцу и все её мысли сейчас над колыбелькой его витают, светом ласковым нежно-розовым сон его охраняют. Да хранят матери детей своих и в час тяжкий и в час сладкого сна их!
С наступлением утра Диара засобиралась в дорогу. Манил тихий замок в горах, да и встречаться с графом ей не хотелось. Потеря Луизы – верной и расторопной, вызвала бурю протеста в её душе, и подбор следующей служанки занял почти всё утро, но все кандидатуры не устраивали королеву и это нервировало. Граф видя состояние супруги и не смотря на обострившиеся отношения, решил предложить ей несчастную Агнессу на роль служанки. И, предполагая согласие Диары, уже послал за ней посыльного. Диара действительно согласилась и скоро Агнесса изучала распорядок дня и привычки хозяйки, укладывать училась её гардероб и привыкать к её характеру. Утро затянулось, и Диара торопила с отъездом, дорога предстояла дальняя, да и события последних суток требовали спокойствия и отдыха. Лес манил её тишиной и голосами птиц – чистыми как пение Ангелов, как лепет её сына. Да и многое из задуманного осталось там недоделанным, недомысленным, неосознанным. Предстояло продолжить работу и как спринтер, видя впереди близкий финиш, она торопилась. Свитки пергамента, шорох страниц древних книг – приглашали к беседе ищущую и жаждущую душу женщины. Наконец всё было собрано и, несмотря на послеобеденное время, было решено отправляться в путь. Альберт приготовил, на случай если ночь застанет их в пути, факелы. Граф спустился из своего кабинета, места раздумий и планов, и галантностью, присущей только ему, поцеловал руку жены:
- Я всегда рад видеть Вас, Диара, а в эту ночь вы удивили меня, и теперь каждая наша встреча будет для меня ожиданием следующего чуда. Вы были великолепны.
Его улыбка скользнула по губам совершенно непонятным образом: толи с долей действительного восхищения, толи с настороженностью и нотами возможной мести.
- Я рада была принять ваше предложение, граф, и если в следующий раз вы задумаете наслаждаться человеческими пороками я как верная спутница Князя Тьмы с удовольствием приму в этом участие.
Её глаза блеснули гневом и, как всегда в такие моменты, графу это доставило удовольствие, и он не смог сдержать смех. Гнев этой маленькой, но стойкой женщины был сейчас больше похож на стук крыльев ночного мотылька об оконное стекло. Чтоб не доставлять графу ещё большего удовольствия, Диара развернулась и уверенным шагом направилась к карете. Даже в её походке усматривалось сейчас возмущение и пренебрежение поведением графа. А его глаза с грустью долго смотрели на удаляющийся экипаж. Почему эта женщина вызывала у него эту грусть с первого своего появления в его нескончаемой жизни?
Противостояние Тьмы и Света не прошло даром для городских жителей, странное состояние всех присутствующий на балу, передалось и жителям города – задумчивость и непонятный страх присутствовали в их душах, чаще тайком, но крест священный стали на тела накладывать, украдкой Бога вспоминать, и поползли слухи по городу о силе огромной и тёмной, и пошли со страхами своими к батюшке в храм. Пришлось ему на ближайшей проповеди людям о вере напоминать, да о том Великом Создателе, которого единого и бояться надо, живя здесь на земле грешной. Ничего, всё в своё русло постепенно уляжется, нет половодья бесконечного, разливы рек, как разливы людского страха – поднявшись – отступают рано или поздно. Граф же решил на время отправиться в поездку по своим владениям, а по возвращении – его деньги страх последний у людей затушат.
15.
Оставим рутину дня каждого, известная жизнь человеческая, да и жизнь Князя Тьмы не менее известна: пороки и ложь людскую наизнанку вывернуть, чтоб сами в тех пороках дышать от смрада собственного не могли, чтоб невмоготу стало сокрытое, в душах глубоко схороненное. Сутками этим и занят, а в мимолётные минуты отдыха слабость имеет – кофе крепкий и сигару хорошую, да и там – мысль за мыслью летит, кои покоя не дают старому Богу, великим Отцом поставленному, чтоб
