любовь? Ничего, просто он решил покрутить с подвернувшейся девочкой остаток дней до отъезда на свой континент.
Однако, первым человеком, кто с легкостью променял ее на двух чужих детей, был родной отец.
Вялые и тяжелые мысли потекли вязкой и тягучей рекой болезненных детских воспоминаний.
Марина-пятиклассница замерла на кровати, вслушиваясь в сдавленные стоны и возню за плотно закрытой дверью. Звуки страшат ее до помутнения в голове, до животного ужаса, она накрывается одеялом с головой, зажмуривается и дышит ртом — так легче переносить страх.
После того, как соседи нажаловались в полицию, родители дерутся молча, в полной темноте, не издавая громких звуков, до дочери доносятся только приглушенные охи матери и полное боли шипение. Выбраться из-под одеяла, чтобы пойти туда, сделать что-нибудь, как-нибудь остановить их, невозможно после того как, услышав это в самый первый раз, она заглянула в кухню и вылетела оттуда от крепкого удара по спине. Вся покрывшись липким холодным потом, девочка съежилась под своим укрытием. Стычки между родителями стали происходить все чаще, потому что мама поздно возвращается.
Утром Марина еле поднялась, в школе еле таскала ноги, заснула на втором уроке, на расспросы учительницы только трясла головой — ни один вопрос не доходил до заторможенного сознания. Даже то, что ее отпускают домой с последнего урока, поняла не сразу, а лишь когда подружка проорала ей в ухо:
— Иди домой!
На следующий день, в выходной к ним заявился участковый. Худой, как жердь, высокий, как дядя Степа — его и звали так же, как мультяшного милиционера — он иногда заходил к ним попить чаю и поболтать с ее отцом и расспросить Марину о жизни. В этот раз ее позвали не сразу, сначала взрослые долго беседовали на кухне, за плотно закрытыми дверями, потом участковый тщательно изучал Маринин дневник, читал редкие замечания и пожелания классной руководительницы, написанные внизу страниц, наконец, тихо обсудил что-то с ее родителями и ушел.
С того дня драки по ночам прекратились, но между родителями чувствовалась натянутая враждебность, а через месяц Маринин отец собрал вещи и переселился к другой женщине, с двумя сыновьями которой дочь училась в одном классе.
Отец оказался первым, кто предал ее...
Глубоко вздохнув, девушка погрузилась в беспокойный сон.
* * *
Спать мешала Дашкина возня рядом с кроватью. Марина силилась сказать ей, чтобы шла играть в свою комнату и прекратила скрипеть половицами — дочь она держала в ежовых рукавицах. Дарья слушалась по первому слову, и воспитательница в детском саду неизменно ее хвалила — иначе и быть не могло. Но отчего-то, спросонья язык не хотел ворочаться во рту, а все тело было одеревеневшее, словно она отлежала себе все бока, сколько же она проспала? И будильник не зазвенел, а может, она его не услышала?
— Дарья, немедленно прекрати! — выговорила Марина и открыла глаза.
Вокруг нее была кромешная темнота, что само по себе было странно: окна съемной квартиры выходили на детский сад, на территории которого всю ночь горели два мощных фонаря, заливая светом охраняемый периметр и отбрасывая блики в окна жилого дома. Глаза Марины не находили ни малейшего отблеска — темно, как в подземелье. Распухший нос мешал дышать, от разлившегося по лицу отека правый глаз еле открывался, боль в затылке помогла вспомнить крутящиеся, как в калейдоскопе картины из фильма ужасов, в котором Марина оказалась непосредственной участницей — жертвой.
Она облизала пересохшие губы и ощупала свое ложе — тонкий жесткий матрас лежал прямо на пыльном полу, было темно, тепло, сухо, над головой топтались, отчетливо скрипя половицами. Рядом кто-то заворочался, застонал.
— Кто здесь?! — вскинулась девушка.
От страха по всему телу пронеслись ледяные мурашки, словно колючий зимний ветер ворвался в темноту душного подземелья.
— Не кричи! Сиди тихо! — тут же донесся до нее горячий шепот.
— Вы кто?! — Марина дернулась со своего лежака, но застряла ногой в какой-то дыре и снова упала.
— Да не дергайся! Все равно не убежишь, ты привязана за ногу, неужели не видишь?
Тихий злой шепот исходил уже совсем с другой стороны. Марина завертела головой, и от резких движений скудные очертания выступивших из темноты предметов поплыли перед глазами, к горлу поднялась тошнота, заставив со стоном опуститься обратно на лежак.
— Тише, девки! — предупредил кто-то третий.
В темноте неизвестности становилось людно. Марина отдышалась, поборов рвотные позывы, и снова попыталась вглядеться в окружающую черноту. Постепенно глаза привыкали, скоро она уже смогла различить белеющие пятна — других, таких же несчастных узниц этого помещения. Судя по голосам, их четверо вместе с ней.
— Пить хочу, — простонал кто-то у самой стены. Пятая девушка.
— Терпи, терпи! — испугался первый голос.
— Не могу терпеть, тошнит меня! — жаловалась пятая узница.
— Девчонки, а мы где, вообще? — снова встрепенулась Марина.
Внезапный ужас сковал грудь, сдавил легкие.
— Ой да заткнитесь вы! — второй голос, наполненный ненавистью, раскалился огнем. — «Где мы?» — передразнил он и сам ответил. — В заднице мы — уж давно пора понять!
Марина осторожно села на лежаке, поморщилась от ноющей боли в затылке, и еще раз осмотрелась: похоже на подвал, слева черным провалом зиял прямоугольник выхода, потолок терялся среди кромешной темноты. Она дернула ногой, ощупала руками металлическую дужку на щиколотке и подумала, что у Дашки давно кончилась еда.
Нужно как-то выбираться отсюда — должен же быть какой-нибудь выход! Надо всего лишь освободить ногу и найти его. Пальцы обследовали самодельные кандалы на ноге — металлическую полоску, скрепленную болтом — пару раз повернуть отверткой — всего и делов-то. Только где ее взять? Марина пошарила на полу, рядом с собой — там было полно мелких острых камешков, но они никак не могли заменить острие металла, здесь, вероятно, еще сгодилась бы заколка, но Марина ими не пользовалась, на худой конец подошел бы гвоздь, и вполне возможно, он валялся в каком-нибудь углу подвала, но, чтобы его найти надо было встать с лежака. Попытки освободиться оказались тщетными, затылок раскалывался, все происходящее казалось нереальным.
— Плохо мне! — металась девчонка. Пятая, лежак которой был устроен возле самого выхода. — Ой, горит все внутри!.. Воды хочу… Холодной, как из мамкиного колодца…
— Вспомнила мамку, — угрюмо усмехнулась девушка рядом с Мариной. — Господи, выбраться бы живыми! Если ничего не изменится за два дня — помрет Олеська, — констатировала она.
— Объясните мне кто-нибудь, где мы находимся?!
Марину внезапно обуял неконтролируемый ужас от ужасной догадки.
— А ты вокруг себя оглянись, — посоветовала ей вторая девчонка, сидевшая чуть поодаль, прислонившись к стене. — По-моему, все предельно ясно. Тебя как зовут?
— Марина.
— Лера, — представилась девушка. — Олеську ты уже знаешь, дальше Настюха, а рядом с тобой Люська.
— А скоро все станем Наташами, — коротко усмехнулась Люся. — Это при самом лучшем раскладе, если не убьют или сами раньше не передохнем. Олеська, сука, заняла первую очередь! — послышался сдавленный всхлип.
— А вторая кто? — продолжила интересоваться Лера. — С тобой еще одну девку привели — дылду такую.
— Я не знаю, — Марина пожала плечами в темноте, ничего такого она не помнила: ни, как ее саму доставили сюда, ни подругу по несчастью.
Значит их тут собралось шесть человек, шестая пленница-дылда не подавала признаков жизни, даже дыхания не было слышно.
— Мама, мамочка, прости меня, — шептала Олеся.
Из спасительного забытья, в котором она пребывала почти все время нахождения здесь, ее вырвал голос новенькой узницы, и теперь сознание то возвращалось к ней, то снова уплывало.
— Похоже, бред у нее, и температура, — заметила Марина.
— А это так всегда после наркоты — жар и понос, — «успокоила» ее Лера.
— Может, крикнуть, чтобы пришли, дали ей лекарство какое-нибудь?
— Ты что, дура, или до тебя все еще не доходит?! — сверкнула белками глаз Люся. — Мы у маньяка! Ты хочешь его позвать?! Садиста и убийцу?!
— Он не похож на садиста, — вдруг влезла в их шепот Олеся. Похоже она приходила в себя. — Мне один раз попался такой клиент, ох! — она тяжело выдохнула. — Заплатил за всю ночь — я думала не доживу до утра. Две недели встать с постели не могла, не то что работать. Привел к себе на хату, а у него там игрушек, каких только нет — ой, девки, какой ад я вытерпела! — Олеся умолкла, только частое хриплое и неровное дыхание говорило, что она еще не уплыла в свое небытие.
Марина опустилась на топчан. От страшных слов соседки, произнесенных обыденным тоном, в затылке запульсировала горячая боль, сидеть не было сил. В этом подвале она не одна была такой ослабевшей, почти все девушки лежали, сидела только Лера. Она подтянула к себе свободную ногу и прислушивалась, подняв лицо к сводам
Ну хоть живы пока, может, что-то придумают - у них все-таки один биологический мужчина есть)
Мамаша Марины - жесть. Как же бесит это ханжество