Случайность. Рассказ.

насекомого,  и  в  уши  мне  ударил  надрывный  рев  тормозов.
     Дальше  все  развивалось  как  в  замедленной  киносъемке.  Получив  мощный  толчок  в  бедро,  я  с  удивлением  увидел,  как  мои  ноги,  оторвавшись  от  земли,  описывают  в  воздухе  какую-то  немыслимую  дугу.  Затем  я  почувствовал,  что  лечу,  а  вернее,  проваливаюсь  куда-то,  успев  сообразить,  что  полет  этот  будет  совсем  недолгим  -  считанные  секунды,  и  за  ним  неминуемо  последуют  удар  и  страшная  боль  во  всем  теле…
     И  тогда,  чтобы  избежать  этой  боли,  я  мысленно  напрягся,  сжавшись  в  комок,  и  ВЫПРЫГНУЛ  -  да,  именно  выпрыгнул  -  из  несчастной  своей  оболочки,  тянущей  меня  вниз,  во  мрак,  в  смерть,  и  в  тот  момент,  когда  тело  мое  с  нелепо  выставленными,  словно  отталкивающими  что-то  руками  и  вобранной  в  плечи  головой  с  глухим,  каким-то  утробным  стуком  приземлилось  в  нескольких  метрах  от  сбившей  меня  машины,  я  беспрепятственно  продолжил  свой  полет  (о,  какое  это  было  необычное,  совершенно  новое  для  меня  ощущение!),  все  выше  и  выше,  над  толпой,  в  немом  изумлении  застывшей  на  краю  тротуара,  над  деревьями,  над  крышами  домов…
     Все  это  произошло  настолько  быстро,  что  я  даже  не  успел  удивиться,  сначала  приписав  это  действию  водочных  паров.  Но  спустя  некоторое  время  я  понял,  что  весь  хмель  выветрился  из  меня  несколько  секунд  назад,  то  есть  в  самый  момент  столкновения.  Тогда,  по-прежнему  плохо  соображая,  что  происходит,  я  резко  изменил  траекторию   и   спланировал   чуть   пониже,    прямо   к    тому    месту,    где  сейчас  находились  (мне  все  еще  трудно  было  в  это  поверить)  мои  бренные  останки.
     Скоро  я  действительно  увидел  то,  что  хотел.  Я  увидел  свое  тело (теперь  оно,  собственно,  уже  не  было  моим),  с  неестественно  подогнутыми  руками  и  ногами,  в  луже  крови  посреди  дороги,  машину  «Жигули»,  стоящую  как-то  боком,  с  бледным  как  полотно  водителем  за  рулем,  еще  две  какие-то  легковушки,  притормозившие  поодаль,  бегущих  к  месту  происшествия  людей.  Полный  лысый  мужчина  в  кожаной  коричневой  куртке,  склонившись  надо  мной  -  а  вернее,  над  тем,  что  было  когда-то  мной, -  в  раздумье  покачивал  головой.  У  него  за  спиной  причитало  несколько  женщин.  Одна  из  них,  высокая,  видная,  в  светлом  широком  плаще  -  скорей  всего,  жена  -  шепнула  ему  с  брезгливостью  на  лице:
     -  Смотри,  не  притрагивайся  к  нему.
     Ее  неожиданно  поддержал  стоявший  тут  же  болезненного  вида  старик  в  строгом  костюме  и  шляпе:
     -  Да-да,  не  нужно  трогать.  Вы  можете  ему  повредить.  А  вдруг  он  еще  живой.
     -  Что  вы  такое  говорите!  -  как-то  невесело  усмехнулся  мужчина  в  куртке. -  Будто  сами  не  видите!
     -  Ох-хо-хо,  такой  молодой!  -  заохала  тетка  с  кошелкой. -  И  как  же  его  угораздило!
     -  Пьяный,  наверно,  был, -  предположила  жена  полного  мужчины.
     -  Знамо  дело,  пьяный!  Я  ему  еще  кричала,  куды  прешь,  так  он  даже  не  обвернулси!
     Это  произнесла  женщина  в  красном  демисезонном  пальто  и  с  таким  же  красным  одутловатым  лицом.  На  нее  посмотрели  с  уважением.
     -  Врача-то  хоть  вызвали?  -  спросил  кто-то  из  задних  рядов.
     -  Да  побежали  только  что, -  ответило  сразу  несколько  голосов. -  Хотя  все  равно  уже  поздно…
     Мне  тогда  в  высшей  степени  странно  было  видеть  и  слышать  все  это.  В  тот  момент  я  еще  не  понимал,  что  со  мной  произошло.  Правда,  кой-какие  смутные  догадки  уже  стали  потихоньку  зарождаться  в  моем  сознании,  но  я  упорно  гнал  их  от  себя,  считая  слишком  неправдоподобными.  Я  был  уверен,  что  все  эти  люди,  конечно  же,  ошибаются,  предполагая  самое  худшее,  что  пройдет  немного  времени  -  и  их  ошибка  раскроется…
     «Скорая»  приехала  на  удивление  быстро.  Возле  места  катастрофы  к  этому  моменту  уже  собралась  изрядная  толпа.  Хлопнула  дверь  машины,  и  сухопарый  пожилой  врач  в  распахнутом  халате  подбежал  по  моментально  образовавшемуся  живому  коридору  к  распростертому  на  дороге  телу,  склонился  над  ним,  внимательно  вглядываясь  в  лицо,  потрогал  пульс  на  руке  и  тут  же  отошел,  досадливо  морщась.
     -  Ну,  что?  -  обратился  к  нему  выскочивший  следом  молодой  санитар,  в  то  время  как  его  напарник  с  багровой  от  натуги  физиономией,  тяжело  отдуваясь,  вытаскивал  из  машины  носилки.
     -  Можете  не  торопиться, -  устало  бросил  им  врач  и  нарочито  неспешным  шагом  направился  к  кабине  водителя,  всем  своим  видом  показывая,  что  торопиться  действительно  больше  незачем.
     -  Умер, -  с  каким-то  даже  облегчением  прокатилось  по  толпе.
     Я  не  верил  собственным  ушам.  «Да  как  же  так!  -  хотелось  мне  крикнуть  им  всем. -  Ведь  этого  просто  не  может  быть!  Я  здесь!  Я  живой!  Посмотрите  на  меня!  Услышьте  меня!»  Но  ничего  этого  я,  конечно,  не  крикнул.  Страшная  догадка  стала,  наконец,  сменяться  убежденностью  в  том,  что,  как  ни  печально,  но  все  это  правда.
     Потрясенный,  растерянный,  я,  не  отрываясь,  смотрел  на  то,  как  санитары  небрежно  укладывали  мое  тело  на  носилки,  о  чем-то  переговариваясь   вполголоса.  Тут  же  рядом  невесть  откуда  взявшийся  милиционер  -  совсем  еще  мальчишка  -  с  озабоченным  видом  пытался  выяснить  у  людей  подробности  происшествия,  но  на  все  его  вопросы  они  отвечали  как-то  вяло  и  односложно.  Другой,  постарше,  в  это  время  что-то  быстро  строчил  в  блокноте,  стоя  перед  водителем  сбивших  меня  «Жигулей»,  средних  лет  приземистым  мужиком  с  бегающими,  испуганными  глазами,  чувствующим  себя  явно  не  в  своей  тарелке  из-за  устремленных  на  него  осуждающих  взглядов  толпы,  которая,  удовлетворив  первое  любопытство,  все  свое  внимание  переключило  теперь  на  него.
     -  Что  ж  ты,  паразит,  людей  давишь!  -  слышалось  вокруг. -  Уж  и  пройти  по  улице  спокойно  нельзя!..  Совсем  озверели,  черти!..  Вы  его,  товарищ  милиционер,  на  алкоголь  проверьте!..  Ох,  суда  на  них  нет!..
     -  Да  не  виноват  я!  -  пробовал  оправдаться  вконец  растерявшийся  водитель. -  Он  мне  сам  под  колеса  бросился…  И  откуда  только  взялся!  Я  и  не  заметил  даже.
     -  Ладно-ладно,  разберемся, -  бубнил  себе  под  нос  милиционер,  не  поднимая  глаза  от  блокнота.
     Все  это  я  видел  как  бы  угловым  зрением,  так  как  мое  внимание  в  эту  минуту  было  приковано  к  носилкам,  вернее,  к  человеку,  который  сейчас  лежал  на  них,  глядя  прямо  перед  собой  остекленевшими,  безжизненными  глазами,  и  эти  глаза  говорили  мне  теперь  гораздо  больше,  чем  произнесенные  до  этого  слова.  Да,  в  эту  минуту  я,  наконец,  понял,  что  человек  на  носилках  действительно  мертв,  но  понял  я  и  другое:  тот,  кого  увезут  сейчас  на  машине  «Скорой  помощи»,  вовсе  не  я,  это  лишь  кукла,  муляж,  а  настоящий  я  -  здесь,  живой  и  невредимый,  только  живу  я  отныне  какой-то  другой,  странной  и  непонятной  жизнью,  так  не  похожей  на  жизнь  обычных  людей.
     Но  кто  же  я  есть?  Дух?  Призрак?  Какая-то  мыслящая  субстанция?..
     Даже  теперь,  спустя  время,  мне  трудно  ответить  на  этот  вопрос.  На  первый  взгляд,  я  такой  же,  как  был,  с  теми  же  мыслями,  чувствами,  привычками  и  даже  недостатками  -  просто  я  невидим  и  неслышим  для  окружающих,  их  мир  больше  не  является  для  меня  материальным,  или,  если  быть  точнее,  в  настоящий  момент  я  сам  утратил  эту  самую  материальность.  При  желании  я  легко  могу  проникать  сквозь  любые,  пусть  и  очень  прочные  стены,  могу  летать  со  скоростью  реактивного  самолета,  могу  читать  чужие  мысли  -  да  много  чего  я  могу.  Кроме  того,  я  совершенно  не  нуждаюсь  в  пище  и  питье,  не  страдаю  от  перепада  температуры,  не  чувствую  физической  боли.  Правда,  теперь  я  лишен  некоторых  земных  радостей,  но,  честно  говоря,  больших  неудобств  от  этого  не  испытываю  -  тут  на  все  волей-неволей  начинаешь  постепенно  смотреть  совсем  другими  глазами.
     Впрочем,  мои  мысли  сейчас  занимает  не  столько  мое  нынешнее  состояние  (в  конце  концов,  ко  всему  можно  привыкнуть),  сколько  то,  что  еще  как-то  связывает  меня  с  моей  прежней  жизнью.  В  первую  очередь  я,  понятное  дело,  имею  в  виду  свое  отношение  к  Галине.
     Наша  следующая  встреча  -  если  это,  конечно,  можно  было  назвать  встречей  -  произошла  на  кладбище  во  время  моих  же  собственных  похорон  (согласен,  звучит  по-идиотски,  но  против  фактов,  как  говорится,  не  попрешь).  Сразу  скажу,  что  наблюдать  за  всем  этим  со  стороны  было  для  меня  сущим  мучением.  Все  в  этот  день  действовало  мне  на  нервы:  заунывные  звуки  оркестра,  постные  лица  зевак,  не  слишком  умело  изображающие  скорбь,  деловитая  сноровистость  могильщиков.  Я  уже  не  говорю  о  самой  церемонии,  показавшейся  мне  на  редкость  глупой  и  неуместной  во  всей  своей  показной  напыщенности.
     Особо  тяжкое  впечатление,  конечно,  оставила  по  себе  мать  (после  того,  как  моя  личность  была  установлена,  ее  вызвали  телеграммой  из  Пятигорска,  где  она,  ни  о  чем  не  подозревая,  отдыхала  все  последние  дни).  Я  смотрел  на  нее,  такую  жалкую,  потерянную,  вдруг  как-то  сразу  постаревшую,  и  чувствовал  себя  страшно  виноватым  перед  этой  тихой,  маленькой  женщиной  -  за  то,  что  она  теперь  совсем  одна  (отец  ушел  от  нас,  когда  я  был  еще  малышом,  и  с  тех  пор  ни  разу  не  давал  о  себе  знать),  за  то,  что  так  и  не  порадовал  ее  внуками,  за  то,  наконец,  что  неожиданно  оставил  этот  свет,  бросив,  что  называется,  на  произвол  судьбы.  Эти  мои  мысли  и  особенно  ее  вид  -  за  все  время  похорон  мать  не  проронила  ни  одной  слезинки  и  все  делала  как-то  механически,  глядя  прямо  перед  собой  странно-остановившимся  взглядом,  словно  не  до  конца  понимала,  что  здесь  происходит  -  действовали  на  меня  крайне  угнетающе,  поэтому  я  старался  поменьше  смотреть  в  ее  сторону.
     Зато  я  постоянно  отыскивал  глазами  Галину  -  ту,  кого  считал  главной  виновницей  сегодняшнего  скорбного  торжества.  Она  скромно  стояла  в  задних  рядах  пришедших  проводить  меня  в  последний  путь,  в  группе  сотрудников  нашего  отдела,  как  я  успел  заметить,  почти  сплошь  членов  профкома.  Помню,  меня  тогда  поразило  выражение  ее  лица,  какое-то  не  в  меру  удивленное,  как  будто  она  до  сих  пор  не  в  силах  была  поверить  в  происходящее.  Ее  волнение  выдавали  лишь  необычайная  бледность  да  чуть  заметные  подрагивания  губ  -  но  в  целом  она  довольно  неплохо  владела  собой,  храня  на  лице  приличествующую  моменту  торжественность.
     Только  придя  домой  -  муж,  по  счастью,  еще  не  вернулся,  а  дочка  была  в  садике, -  дала  она  волю  слезам.  Плакала  долго,  беззвучно,  стоя  у  окна  и  крепко  обхватив  руками  плечи.
     Вот  тогда-то,  глядя  на  нее,  я  и  понял,  что  она,  оказывается,  все  еще  любит  меня,  или,  вернее,  полюбила  снова  -  после  того,  как  узнала  о  моей  нелепой  гибели.  Но  самым  неприятным  для  меня  оказалось  то,  что  моя  бывшая  подруга,  как  выяснилось,  вовсе  не  считает  мою  гибель  нелепой,  а,  напротив,  склонна  усматривать  в  этом  тщательно  взвешенный  и  продуманный  шаг  -  другими  словами,  твердо  уверена,  что  под  колеса  машины  я  бросился  нарочно,  чтоб