Случайность. Рассказ.

передышкой,     чтобы    побаловаться  
сигаретой,  не  без  труда  выбрался  из-за  стола  и  слегка  покачивающейся  походкой  (так  как  принял  уже  несколько  больше  положенной  нормы)  направился  к  дверям,  обшаривая  карманы  в  поисках  заветной  пачки.
     Однако  покурить  в  тот  вечер  мне  так  и  не  пришлось.  Кто-то  переключил  дорожку  магнитофона,  зазвучала  медленная  мелодия,  и  тут  я  снова  увидел  ее.  Она  шла  прямо  на  меня  своей  твердой,  уверенной  походкой,  чуть  подрагивая  на  высоких  каблуках,  с  какой-то  деланной  улыбкой  на  лице,  которой  в  эту  минуту  пыталась,  видимо,  скрыть  свое  смущение.
     -  Вас  можно  пригласить?  -  голос  у  нее  оказался  на  удивление  низким,  даже  с  хрипотцой.
     -  Можно,  конечно…  Только  я,  знаете  ли,  неважный  партнер.
     -  Ну  уж,  не  прибедняйтесь!  -  быстро,  словно  боялась,  что  я  убегу,  сжав  мою  руку  длинными  проворными  пальцами,  она  повлекла  меня  на  середину  комнаты. -  Между  прочим,  меня  Галиной  зовут.  Можно  просто  Галя.  А  вас?
     -  Алексей, -  я  старался  отвечать  ей  в  тон  -  так  же  весело  и  непринужденно. -  А  почему  вы  со  мной  на  «вы»?
     -  Не  знаю.  Впрочем,  ведь  и  вы  тоже…
     -  А  я  больше  не  буду.
     -  И  я  не  буду, -  снова  деланная  улыбка  и  быстрый  взгляд  из-под  ресниц.  Но  она  уже  менее  скована,  движения  обрели  плавность  и  какую-то  волнующую  вкрадчивость.  Я  почти  физически  ощущал,  как  теплели  ее  ладони  на  моих  плечах,  как  все  крепче  и  теснее  становились  объятия.  Музыка  словно  обволакивала  нас  липкой  тягучей  массой,  плотно  держала  в  своих  сладких  тисках.
     Близко  -  очень  близко  от  себя  -  я  видел  ее  большие,  широко  распахнутые  глаза.  Они,  оказывается,  были  никакие  не  черные,  а  карие,  даже  светло-карие,  цвета  кофе,  слабо  разведенного  молоком.  Когда  я  глядел  в  них  вот  так,  без  отрыва,  я  ощущал  легкое  головокружение,  как  на  краю  бездонного  колодца;  временами  мне  казалось,  что  еще  немного,  еще  одно  мгновение  -  и  я  не  удержусь,  окончательно  кану  в  эту  темную,  влекущую  к  себе  глубину,  уйду  с  головой,  захлебнусь,  и  тогда  -  все,  конец.
     Но  тут  музыка  внезапно  оборвалась.  Я  почувствовал,  что  спасен,  однако  радости  от  этого  не  испытал  и  все  медлил  отпускать  свою  партнершу.  Да  и  она,  похоже,  не  очень-то  спешила  расстаться  со  мной,  поэтому  мы  оба  еще  некоторое  время  стояли,  прижавшись  друг  к  другу,  посреди  комнаты  и  глупо  улыбались.  Помню,  кто-то  за  моей  спиной  не  слишком  тактично  проехался  по  нашему  адресу  -  мол,  гляди,  прилипли  так,  что  не  разорвешь,  -  но  я  нисколько  не  обиделся  на  этого  остряка,  более    того    -    был    ему    безмерно    благодарен,    ведь   своей    пошлой  
шуточкой  он  вольно  или  невольно  связал  нас  еще  теснее,  из  обычных  партнеров  превратив  в  сообщников,  где-то  даже  в  заговорщиков.
     Следующий  медленный  танец  мы,  конечно,  снова  танцевали  в  паре.  На  этот  раз  я  действовал  увереннее,  не  сомневаясь,  что  не  встречу  сопротивления  с  ее  стороны.  Я  прижимался  к  ней  всем  телом,  жадно  вбирая  ноздрями  терпкий  запах  ее  духов,  часто  и  взволнованно  дышал  ей  в  самое  ухо,  с  замиранием  сердца  отмечая,  что  она  не  отталкивает  меня,  а,  напротив,  сильнее  охватывает  ладонями  мои  плечи,  и  тогда  я,  сам  удивляясь  своей  смелости,  начал  вдруг  неловко  искать  губами  ее  губы,  и  партнерша  моя  опять-таки  не  отклонилась,  не  оттолкнула  меня,  только  глаза  ее  от  удивления,  кажется,  распахнулись  еще  шире.
     Потом  мы  как-то  незаметно  оказались  одни  в  пустом  коридоре,  и  я  снова  искал  в  темноте  ее  губы  и  шептал  глупые,  бессвязные  слова,  а  она  все  пыталась  удержать  мои  руки,  которыми  я  водил  по  ее  бедрам  и  груди,  но  это  ее  слабое  сопротивление  было  скорей  всего  только  для  виду,  так  как  оба  мы  в  этот  момент  прекрасно  понимали,  что  начало  уже  положено  и  останавливаться  на  полпути  просто  глупо.
     Поэтому,  не  долго  думая,  я  повлек  ее  дальше  по  коридору,  толкнулся  в  какие-то  двери  -  они,  по  счастью,  оказались  не  заперты, -  и  вот  мы  очутились  в  маленькой  комнатке  (кажется,  это  была  бытовка)  с  низким  потолком  и  единственным  окошком,  наполовину  замазанным  синей  краской,  всю  обстановку  которой  составляли  приземистый  шкаф  и  кособокий  письменный  стол  в  углу.  Под  ногами,  рассыпанные  по  всему  полу,  валялись  рулоны  ватманской  бумаги  -  видимо,  старые  чертежи,  и  мы  с  нею  устроились  прямо  на  этих  чертежах,  подняв  при  этом  целое  облако  пыли.
     Тут,  наконец,  я  рискнул  перейти  к  более  решительным  действиям:  покрывая  жадными  поцелуями  ее  лицо,  шею,  предплечья,  попытался  расстегнуть  на  ней  блузку,  однако  у  меня  ничего  не  вышло  -  застежка  оказалась  что-то  слишком  уж  мудреная,  и  тогда  она  сама  пришла  мне  на  помощь.  Я  глазом  не  успел  моргнуть,  как  она  стащила  с  себя  блузку,  а  затем  и  остальную  одежду,  всю  до  последней  нитки,  так  что  в  первую  минуту  я  даже  опешил,  поскольку  полагал:  она  ограничится  лишь  самым  необходимым  (что,  на  мой  взгляд,  все  же  больше  соответствовало  ситуации),  но  моя  знакомая  была,  как  видно,  не  из  породы  пуританок…
     Вот  тут-то  и  произошло  непредвиденное.  Дело  в  том,  что  когда  я  впервые  увидел  ее  обнаженное  тело  -  стройное  алебастрово-белое  тело  Дианы-охотницы  из  греческого  мифа  (именно  это  сравнение,  помнится,  пришло  мне  тогда  в  голову),   я   неожиданно   вместо   животной   страсти  испытал  что-то  похожее  на  эстетическое  наслаждение,  как  перед  искусной  работы  скульптурой  какого-нибудь  античного  мастера.  И  еще  -  стыд,   страшный   стыд   за   себя,   потому   что   не   смог   предложить  ей  -  
такой  таинственной,  такой  неземной  -  ничего  лучше  этой  пыльной  комнатенки  с  обшарпанными,  затянутыми  паутиной  стенами,  но  также  и  за  нее,  потому  что,  находясь  здесь,  она,  похоже,  не  испытывала  никакого  дискомфорта  и  этим  как  бы  унижала  свою  красоту.
     Такие  вот  неожиданные  мысли  промелькнули  тогда  в  моем  слегка  обалдевшем  сознании,  и  я  настолько  был  поглощен  ими,  что  непозволительно  долго  промешкал  перед  тем,  как  начать  разоблачаться  самому,  а  когда,  опомнившись,  приступил,  наконец,  к  этой  нехитрой  процедуре,  от  былой  моей  решимости  не  осталось  почти  ни  следа.  В  довершение  всего  заела  молния  на  брюках,  и  я,  вконец  растерявшись,  вынужден  был  ее  сломать,  после  чего,  для  экономии  времени,  ограничился  лишь  нижней  частью  своего  гардероба.  При  этом  я,  как  назло,  не  догадался  снять  галстук,  и  он  потом  то  и  дело  задевал  ее  по  лицу,  еще  больше  увеличивая  мой  конфуз.
     Одним  словом,  в  тот  раз  я  оказался  явно  не  на  высоте  и  -  самое  обидное  -  даже  не  мог  себе  толком  объяснить,  почему  так  получилось.  Это  уже  позже,  анализируя  минувшие  события,  я  догадался,  что  стало  причиной  моего  позора.  Тогда  же  просто  приписал  это  действию  алкоголя  и  от  стыда  готов  был  провалиться  сквозь  пол.  До  сих  пор  помню  ее  растерянный  взгляд  и  вопрос,  прозвучавший  так  по-детски  трогательно:  «Значит,  я  тебе  не  нравлюсь,  да?»  Я  не  нашелся,  что  ответить  -  лишь  буркнул  под  нос  что-то  невразумительное,  старательно  отворачивая  лицо.
     Так  до  обидного  глупо  и  бесславно  окончился  для  меня  первый  наш  вечер.
     После  этого  я  думал:  между  нами  все  кончено  -  и  несколько  дней  старательно  избегал  встречи  с  Галиной.  Но  она  сама  отыскала  меня  -  поймала  в  курилке  во  время  перерыва  и,  как  и  в  первый  раз  взяв  за  руку,  под  удивленными  взглядами  сослуживцев  отвела  к  дальнему  окну,  решительно  потребовав  объяснений.
     Но  что  я  мог  сказать  ей?  Я  путался,  мямлил,  краснел,  встречаясь  с  ее  пытливым  взглядом,  и  этим,  наверно,  только  вызвал  у  нее  новые  подозрения,  еще  больше  настроив  против  себя.


     Однако  наш  роман,  вопреки  моим  прогнозам,  на  этом  не  закончился.  Напротив,  он  с  каждым  днем  набирал  силу,  креп,  неуклонно  обещая  вылиться  в  нечто  большее.  Правда,  мы  еще  пока  не  решались  себе  в  этом  признаться  и  даже  в  минуты  откровенности  избегали  напрямую  говорить    о    чувстве,    которое    постепенно,    исподволь,     все     сильнее  овладевало  нами,  отделываясь  только  намеками.  Но  что  это  были  за  намеки!
     Хорошо  помню  один  наш  разговор  на  квартире  у  ее  подруги  (это  произошло  примерно  через  неделю  после  того  достопамятного  вечера).  Запомнился  он  мне  еще  и  потому,  что  в  тот  раз  мы  впервые  смогли  заняться  любовью  в  нормальных,  человеческих  условиях,  и,  хотя  дело  было  днем,  что  несколько  снижало  атмосферу  романтической  таинственности,  мне  это  даже  сыграло  на  руку.  Ведь  теперь  я  видел  перед  собой  тело  земной  женщины,  из  плоти  и  крови,  а  не  какой-то  там  фаянсовой  куклы,  и  оно,  естественно,  рождало  во  мне  вполне  понятные  земные  желания.  В  общем,  во  время  этого  свидания  я,  кажется,  сумел  реабилитироваться  в  ее  глазах.
     Слегка  усталые,  но  довольные,  как  после  хорошо  выполненной  работы,  мы  в  чем  мать  родила  лежали,  вытянувшись,  на  тахте  и  задумчиво  пускали  в  потолок  колечки  сигаретного  дыма.  Внезапно  она  заговорила:
     -  Знаешь,  Леша,  за  эти  дни  я  очень  сильно  привязалась  к  тебе,  как-то  прикипела  душой…  Порой  мне  даже  кажется,  что  я  знала  тебя  всю  жизнь.  Да,  мы  должны  были  встретиться,  непременно,  и  если  б  этого  не  произошло…  я  просто  не  знаю,  что  бы  я  тогда  делала…  Веришь  ли,  ты  мне  частенько  во  сне  снишься.  Правда-правда!  Иной  раз  такого  себе  напридумываешь  -  смешно  делается…  Хотя,  если  трезво  разобраться,  все  это  на  самом  деле  очень  грустно.
     -  Что  ты  хочешь  этим  сказать?  -  я  почувствовал  в  ее  словах  какую-то  тревогу.
     -  А  то,  что  это  когда-нибудь  все  равно  должно  кончиться.
     -  Ты  имеешь  в  виду  наши  отношения?  Но  ведь  они  только  начинаются.  Разве  не  так?
     -  Да,  конечно.  Но  как  подумаю,  что  будет  время,  когда  мы  станем  с  тобой  совсем  чужими…
     Я  не  дал  ей  договорить,  привлек  к  себе,  растормошил,  заставил  улыбнуться.  Через  минуту  мы  говорили  уже  о  чем-то  другом.
     Тогда  я  не  придал  значения  ее  словам,  посчитав  их  просто  следствием  дурного  настроения,  хандры.  Теперь-то  я  понимаю:  она,  по  всей  видимости,  с  самого  начала  не  верила  в  то,  что  наш  роман  продлится  достаточно  долго  и  заранее  готовила  пути  к  отступлению.
     И  в  этом  она  оказалась  права.  Действительно,  развязка  не  заставила  себя  ждать.  Правда,  до  этого  были  еще  полгода  почти  полной  идиллии  -  идиллии,  хотя  и  далекой  от  пасторального  сюсюканья,  но,  кажется,  вполне  устраивающей  нас  обоих.  
     Конечно,  если  быть  до  конца  откровенным,  не  все  так  уж  гладко  складывалось  в  наших  с  ней  отношениях:  были  и  ссоры,  непонимание,  напрасные    подозрения    (один    раз,    например,    она   на  полном  серьезе  приревновала  меня  к  проходившей  у  нас  практику  смазливенькой  девчонке    только    за    то,    что   я   взялся   помогать   ей   с    оформлением  чертежа),  были  долгие  выяснения  с  заламыванием  рук  и  закатыванием  глаз,  были  даже