[i] Виталий ИСАЧЕНКО (Ильич)
ДЕНЬ ЩЕКОТУНА
1.Дополдень
В ту ночь я имел то антиотдыхновенно мелкий сон, то отвратительнейшую (вплоть до исте-е-ерики!) бессонницу... Откровенно говоря, к утру вымотался до изнеможения. Посему и поздний октябрьский рассвет меня ничуть не взбодрил, не обрадовал. Более того, предстоящий ненормированный рабочий день... Да провались все в тартарары!!! Глаз бы мой драгоценный и единственный на мир окружающий не зрил!!! Еще и (вдогруз к вышеозначенным обстоятельствам): понедельник, за окном липкий снегопад, кипяток(!) из горячей и холодной ветвей водопровода и... И-и-и... Жена-а-а(!!!), будь она неладна со своими изощренными до отвратительности капризами... Впила-ась(!) в мою пушистую душу будто зверски голодная моль в свежий валенок: пощекоти, мол, да пощекоти меня, Вениаминчик!..
– Сколько ж можно(?!), ненасытная, – озвучиваю вполне резонное недовольство, – Да я тебя, эталон наглости, помимо интима до четырнадцатикратности в неделю щекочу!!.. Мне силы-то на работу надобны?!! Или все без остатка на твое удовлетворение?!.. Я ж тебя вчера на ночь дважды изощренно отщекотал! А тебе ведом ущерб сей процедуры для моей легкоранимой психики?! А?!.. Чего застыла, взгляд потупя?!.. В глаз. В гла-а-аз(!!!) мой единственный смотри, склочница отстойная!! Да за еду-у-у(!!), которую ты – клуша беспонтовая – готовишь, тебя не то что щекотать... Обозрева-а-ать(!!!) твой гнусный облик, кулинарка бестолковая, тошне-ехонько...
– Козе-е-ел ты, Веня.., – затянула привычную песню Альбинка моя хитромудрая, – Живу, живу-у-у с тобою неприкаянной. Ни чувств, ни радости, ни обоня-яния-я-я!!.. Да чтоб тебя самого-о всю жизнь поголовно гомосексуалистические гомеопаты щекота-али-и-и! – ну... о гомеопатии-то у моей супруженции, похоже, ни малейшего представления... Одно слово – невежда!
– Недомога-а-аю-ю, – как можно жалобнее простонал я, – Вкалываю от зари до зари, а потом еще эта треклятая, изнурительная и беспощадная бессонница!..
На службе щекочу, дома щекочу, на природу отдохнуть выберемся, и там то тебя, то твоих подружек с их хахалями щекоти!.. Осточерте-ели(!) эти групповухи в пух и прах до отвращения...
А эти твои подруги со своими ухажерами, если по сути... Отпетые халявщики! Хотя бы кто-нибудь хотя бы разок мизерно за мои потуги заплатил!.. Жмоты!
– С близких мне де-еньги драть?! – по-жабьи вытаращилась на меня Альбинка.
– Ну и что-о? – несколько стушевался я, – Сегодня – близкие, завтра – дальние, а то и вовсе...
– Что «вовсе»? – пуще прежнего насупилась несносная, – Договаривай уж.
– И договорю, – твердо произнес я, – Сегодня – подруги, а завтра – врагини заклятые. Все течет, все изменяется. Нет в природе пожизненных подруг, а... А мужья пожизненные бывают! Отсюда, кто важней? Я или они?!
А я, между прочим, инвалид! У меня, между прочим, рука протезная и глаз полимерный!
– И что? – потупя взор, промямлила Алька.
– А то-о! – произнес я и... И не нашелся чем продолжить...
Подебатили мы с Альбинкой, подебатили, да и, облачившись в свою майорскую форму, отправился я на службу, демонстративно хлопнув входной дверью и вволю выматерившись шепотом...
На выходе из лифта мой мобильник сыграл «Марш воинственных лесбиянок».
– Ве-е-ень, – заканючила из телефона Альбинка, – Не обижа-а-айся, Ве-е-ень, на свою Толстопяточку!
– Да ла-адно, – подоттаял я душевно.
– Ве-ень, с Днем щекотуна-а! – объявила супруга, – Позабыл, поди, про свой профессиональный праздник?!
– Позабыл, – признался я.
– А я тебе к вечеру поляну накрою! – пообещала Альбинка, – Как там Куницын? Не заикается больше засранец об твоей отставке по инвалидности?
– Да он пошутил тогда, – заворачивая за угол своей девятиэтажки, успокоил я, – Кто ж меня отставит?! Да такого щекотуна днем с огнем не сыщешь! – потешил я свое тщеславие, – Нет такого второго в природе! И это не я первым сказал, а наш бывший министр, категорично запретивший своим подручным даже заикаться о возможности моего увольнения по состоянию здоровья!
– Верю, целую, обожаю! До вечера! – с придыханием проворковала Альбинка и, выдержав паузу, отключилась...
Кстати, состоял я на тот момент в качестве щекотуна в штате отдела экзотических пыток центрального аппарата МПАХа (Министерства пресечения антигосударственного хулиганства). Когда-то злые языки отсекли от аббревиатуры начальную букву, и иные несознательные граждане стали втихаря дразнить нашу структуру ПАХом.
По-первости-то мы выявляли этаких злоязычников и заманивали в наши застенки, где и задавали им зна-атную(!) трепку, прививая тем самым азы культурного поведения...
Позже же, осознав, что за внеурочные воспитательные мероприятия никто не собирается доплачивать, наши штатные правдоделы дружно наплевали на дразнильную братию, трезвомысленно рассудив: а какая, дескать, разница между МПАХом и ПАХом?!.. Односвойственно... И служить сразу же сделалось на чуть менее обременительно.
К слову, звались мы – представители пыточного ремесла – правдоделами потому, что на напряге психики и в поте лица добывали из подследственных твердолобо скрываемую ими криминальную правду-матушку...
В то поганое утро я деловито шел по уютным коридорам цокольного этажа. Мой путь лежал в пыточную номер пять, уже седьмой год являвшуюся моим бессменным рабочим местом.
Пыточная но-омер пять!.. Не как попало – не из последних, а пя-ятая(!) из па-ары со-отен...
– Вениамин Дракулович, Вениамин Дракулович! – восторженно сбила с анализирующих мою самость мыслей выпорхнувшая из бокового прохода пигалица Светка – персональная барменша нашего куратора по инструментальным пыткам полковника Кувалдина, – Господин майор! Как вы сегодня прекрасно выглядите! Краса-авчи-ик! Не отщекоти-ите мою бабушку? – скомплиментировав, вопросительно оформила просьбу она... Она-а-а – Све-етка-а-а!..
Если бы стянуть с нее камуфляж сержанта внутренней службы да облачить в белоснежное платье, да поставить нарасшарагу над канализационным люком, да запустить оттуда (из фекальной магистрали) под подол мо-ощный вентиля-я-ятор!!!.. Вылитая бы ретрокинодива Мэрилин Монро – тютелька в тютельку! Только красивее! И отчего говорят, что блондинки умственно отсталые?.. Ну и пусть даже так... Зато они обалденно приветливей остальных мастей!
– Прямо сейчас твою бабуську отщекотать? – здоровой рукой молодцевато одернув полы мундира и приосанившись, осведомился я.
– Да-да-да, – с трудом сдерживая порыв к телесному обласкиванию моей персоны, зачастила Светланка, – Если возможно, то сейчас. Изнемога-ает бабушка!
– Тебя, красотуля, по первому сигналу экстренно бы всяко-разно в любое время дня и ночи отщекотал! – скомплиментировал я, – Но вот по поводу твоей бабу-уси.., – мои пальцы, защемив светланкин подбородок, замассировали его в темпе вальса, – Ужинала, завтракала, спиртное употребляла? Желательно поподробней.
– Вечером – упаковка рыбьих пелеменей и пара жареных кам... кам-ба-лов или камба-лин ли... под поллитру виски безо льда и фунфырик бамбукового лосьона, утром – литра полтора огурцового рассола, стакан кумыса, грамм двести квашенной капусты и миска горошницы с изюмом... Да-а-а!.. Тушка тушканчика!.. Но не утром, а вечером...
– Ну и меню-ю-ю.., – протянул я, – После этакого извращенного чревоугодия твоя бабуська в экстазе мне весь кабинет обгадит!.. Многосерийная клизма и залпом пять таблеток мочегонного! Без оной очистительной прелюдии о сеансе не может быть и речи!..
– Вениамин Дракулович... Вен... и... ами-ин Драк-куло... в-ви-и-ич.., – попыталась разжалобить меня Светланка, но я был стоически непреклонен:
– И пусть с хозяйственным мылом помоется старая карга! – командирски рокотал мой голосище, – И ногти подстричь, и наодеколониться... И вставные челюсти предварительно повынимать, чтобы ненароком не подавилась!.. Ну и жра-а-ать(!) твоя бабуся. Бездонная утроба...
– Вениамин Дракулович, – Светланка наконец-то укараулила усталостью образованную прореху моего речевого полотна, – Здесь-то – посередь коридора – не мацали б... Сотрудники ходят, коллеги шляются, арестантов туда-сюда водят... Стеснительно как-то. А я ведь девица порядочная! Неловко мне, когда меня при хорошем освещении принародно выщупывают...
– Ой! – отдернув руку, я искренне стушевался.
И было отчего: увлеченный собственной складноречивостью, я и не заметил, как мои шаловливые пальцы, изначально по-товарищески разминавшие светланкин подбородок, переползли на ее левую бюстину. Вероятно, если бы объект пальпирования был обнаженным, я бы спохватился самостоятельно – без укорительного словоблудия со стороны ни к селу, ни к городу застеснявшейся пигалицы... Однако... Мое осязание оказалось введенным в заблуждение бронебюстгальтером листовой стали (аналог докевларового бронежилета), тельняшкой, курткой, хранящимися во внутреннем кармане оной документами и куревом, группокровной нашивкой, пестрым бантом политпартии «Любители госбюджета» и медалью «за Заслуги перед Вышестоящими»...
– Миль пардон, миледи! – скорчил я из себя джентельмена...
Да-а-а, вот как оно в жизни-то: при прекраснейшем освещении нашего подвального офиса шиш кого потрогаешь, а устроить для воцарения тьмы то же короткое замыкание... как-то совестно...
Кстати, а почему испокон веков застенки традиционно обустраивались в цокольных этажах?!.. Нет чтобы на чердаках... Видать, подвал и метрически, и интерьерно, и антипобегно ближе к аду... А почему испокон веков правдоделы, как правило (за исключением, кончно, меня и еще немногих), из некрасивых?..
– Дядя Веня! – похерила мои мыслительные изыски корчившая из себя недотрогу, – А это не моя бабушка пила виски с лосьоном и кумысом и кушала тушканчика с камбалою и горошницей.
– А чья ж? – скорее рефлекторно, чем осознанно поинтересовался я.
– Дя-ядя-я Ве-еня-я-я – вальяжно простонала Светланка, – Так это ж я-я! Я-я-я ж все это самое собственною персоною слупендила!
– Ты-ы-ы?! – представив деваху с торчащей из ротика поджаристой тушкой костлявого тушканчика, я с отвращением передернулся.
– А бабулечка-то моя кушает маленечко, – тараторила Светланка, – Она как привыкла в тяжелом детстве недоедать, так и по сей день диетничает! Да какая ей клизма, да какие ей мочегонные?! Она ж полноценно по-тяжелому оправляется только после великих обжорных праздников: Нового года, Дня рождения подводного ученого Жака Ифа Куста, Восьмого марта, Дней рыбака, танкиста или пчеловода... Ва-ау-у!!! Вениамин Дракулович!! – привлекая пристальное внимание прохожих, развязно проверещала якобы скромница, – С Днем щекотуна-а!!!
– Чего-о-о? – не врубился в суть я, пораженный светкиной прожорливостью.
– Так сегодня же второ-ой понеде-ельник октября-я-я!! – зацеписто повисая на моей шее, Светланка засосно целует меня в губы, – Сегодня ж День щекотуна – ваш професси-анальный праздник!! – перенацеливая губы на правый глаз, верещит будто с цепи сорвавшаяся и с дуба рухнувшая.
– Не «а-анальный», а «о-ональный» праздник-то, – тужась скинуть настырную со своей шеи упертыми в ее бронированные груди натуральной и протезной ладонями, поправляю я.
Наконец-то она
