Никакого у тебя, Снегопадов, соображения и уважения к старшим.., – продолжил нравоучение главный щекотун, – Совсем от рук отбился! А еще такая светлая фамилия – Снего-па-а-адов! Фамилия-то белесая, а душонка чернявая... Как же тебе не стыдно?!..
– Стыдно, господин генерал-майор! Мне о-очень стыдно! – солгал я, после чего, наигранно скуксившись, солгал повторно: – Я больше не бу-у-уду-у...
– Нук-нук-нук! – мягко тараня меня пузом и буквально прожигая вдруг вспыхнувшим взором, азартно зачастил Грудастый.
– Чего-о-о? – отступая на шаг, вымолвил я.
– Пил?! – болезненно ткнув меня пальцем под ключицу, озвучил суть претензии Грудастый.
– Никак нет, – засмущавшись, солгал я.
– Да не юлил бы ты, Вениамин, – укорил генерал, – Не к лицу тебе, парень, юлить.
Визуально же очевидно, что принял на грудь. Да и перегаром прет как из ресторанной помойки... Ла-а-адно. Прощаю. Иди уж. Но больше не употребляй. У тебя сегодня будет навалом работы...
– С Днем щекотуна! – вприпрыжку припустив к рабочему месту, запоздало поздравил я.
– И тебя с тем же, Снегопадов! – напутствовал Грудастый, – Хоть до обеда потерпи – не пьянствуй!
– Ла-адно! – вполне искренне заверил я...
И дернул же меня черт составить компанию Саньке с Фекалием! Ведь я же в служебное время практически никогда и ни с кем ни-ни – ни капли... А тут... Словно наваждение нахлынуло... И накатил-то всего-то ничего – граммов сто пятьдесят антистрессово, а во-о-они-и!
Обстановка моего кабинета в те дни не блистала изыском: примитивные коричневого дермантина кушетка и кресло, гимнастические шведская лестница и конь, стриптизерский шест, обшарпанный кухонный стол... Все эти предметы интерьера были обильно оснащены средствами телесной фиксации: наручниками, ремнями, тисочками, веревочными петлями, пальцевыми, генитальными и черепными зажимами... В левом дальнем углу блистал новизной объемный аудио-видеозаписывающий блок производства российско-монгольской фирмы «Чугуняка-транзистор-овечка». В правом ближнем углу пестрел клавишами, кнопочками и плафончиками настоящий детектор лжи – плод совместных потуг подмосковного ООО «Веселый нанотехнолог» и сибирской артели «Справедливые табакокурильщики»...
Мое облачение в белоснежные халат и тапочки совпало с окончанием влажной уборки. Всегда скромная буратиноносая пенсионерка Нелли Ивановна подхватила швабру, ведерко и тряпочки и, шлепком ладони по моей ягодице традиционно пожелав удачи, стремительной ласточкой выпорхнула за дверь. Шустрая старушенция...
Когда-то еще девчушкой эта без малого столетняя любимица нашего коллектива начинала правдоделкой в мужском отделении секретной тюрьмы НКВД СССР, где влегкую выводила на чистую воду даже закаленных царскими каторгами соратников В. И. Ульянова-Ленина по революционной деятельности.
С той далекой поры, в совершенстве освоив дзю-до, каратэ и джиу-джитсу, все пытала, пытала и пытала, не покладая рук, ног и головы... По ее стопам пошли дочка, двое внучек и пятеро правнучек, создав крепкую трудовую династию правдоделок-дознавательш...
Отпив из трехлитровой банки подернутого молодой плесенью огуречного рассола, я в ожидании работы прилег на кушетку, с коей вскоре был поднят робким стуком в дверь. Спешно напялив белый поплечный и островерхий колпак с прорезями для глаз и рта (типичный головной убор средневекового палача, предназначенный для обеспечения инкогнито), я дал добро на вход…
Двое облаченных в камуфляж конвойных примерно христового возраста, разнокалиберной телесности и тугомысленного выражения физиономий втолкали в кабинет облаченного в черную робу самозабвенно и дерзко матерящегося узника. Тот отбрыкивался всеми конечностями, грозя перегрызть наручники и впоследствии (привожу дословно) «отпидорасить всех волчар позорных!!!»... Сфантазировав этого причесочно оболваненного под ноль замухрышку, пытающегося в заснеженной лесной глуши в одиночку изнасиловать волчью стаю, я заливисто рассмеялся. Конвоиры подхалимажно подгыгыкнули.
– Чего ржешь(?!!), фраер беспонтовый! – окрысился на меня узник, – Пыта-ать бу-удешь(?!!), падла ментовская!
– Раздевайте, – кивнул я на забияку.
– Догола или... как? – справился дородный сержант-конвоир.
– Если догола, надо ж браслеты сымать, – помыслил вслух долговязый ефрейтор, – А он-то брыка-ается. Придется.., – на этом слове верзила неуклюже тычет в шею конвоируемого электрошокером. Доли секунды искротреска, и обмякший негодник кулем валится на пол. Конвоиры, с грехом пополам раскрыв наручники, принимаются раздевать своего подопечного. Действуют бестолково, ворчливо сваливая друг на друга вину за волокиту.
– Новички? – присев в кресло, озвучиваю свою догадку, – Впервые?
– Ну да, – смущенно признается долговязый ефрейтор, – Из охраны зоопарка сюды на повышенье переведенные...
Со зверьми-то проще было: их же спервоначалу снотворными шприцами из ружья валют. А потом хоть льва, хоть крокодила хоть за хвост таскай... Хоть... свой пенис, к примеру, хоть бурому, хоть белому медведю в пасть засовывай... Вот бы и арестантов этак...
– А зачем медведю... в пасть... твой (импортно выражаясь) пенис? – мысленно обозвав долговязого идиотом, недоумеваю я.
– Ну ка-ак? – затяжно позевнув, произносит тот, – От ску-уки. Для поте-ехи... Но лично я энтим не занимался. Все больше через зрение на расстояньи наслаждался... Пока...
Пока пьяный в дупель начальник нашей охраны не сплоховал: подумавши, что тигра дрыхнет от шприца, для-ради хохмы просунул ей сквозь решетку свою главную мужицкую примету. А она – тигра-то – дрыхла просто так – натурально... Глаз приоткрыла, удивилась, мурлыкнула да й... Чего ей человечий пенис даже и с прибамбасиками в придачу?.. На один жевок. Вместе с корневищами хищница-то начальнику откукурузила!..
После того больше никто-о-о так не баловал... Здоровье-т хохота дороже... Да и стро-ого-на-астрого(!) приказом директора зоопарка запрещено было этак с хищниками баловать. Вплоть до увольнения...
А наш обкусанный начальник-то охраны теперича евнухом в гареме председателя Комитета борьбы за нравственность прислуживает. Ему там сисяндры с жопендриями в рожу суют, а ему хоть бы хны – мычит как удав стеснительный...
Лучше бы не тигре, а уда-аву(!) свою пипетку вставил... Говорят, ежель удаву регулярно по утряне на полчаса в пасть пенис вставлять, то размер энтого самого пениса в длину и толстоту быстре-ехонько(!) прибавляется. Как на дрожжах растет. А удав от энтого наоборот – тощает и укорачивается... И никто энто волшебство научно растолковать не в силах...
Перво-наперво я приказал конвойным отпарить арестанта. Соответственно инструкции – для расширения мерцательного диопазона кожной чувствительности. Во исполнение сей процедуры за ширмой в дальнем углу моего кабинета имелась добротная чугунная ванна лежачей категории. Кто только в ней ни отпаривался(!!!): от зачуханных аграриев и искусствоведов до диссидентов-олигархов и маститых шпионов!.. И ухохатывались в сей купели, и истерили, и патриотические песни распевали, и...
Один слюнтяистый экс-посол России в Шоколандии, даже не дожидаясь пыток, во всех грехах признался и отдушевно покаялся. Более того, добровольно выдал полтора мешка контрабандного шоколада и подтвердил факт своего членства в масонской суперложе «Вольные ассенизаторы»... Всяко было, всяко наблюдалось...
Мой сегодняшний пациент, (по его же словам) в переносном смысле половонеравнодушный к так называемым «волчарам позорным», представлял собой побоищное поле на татуировочной почве: кровоподтеки, розгами вспаханные борозды-коросты, разноразмерные ожоги самых заковыристых конфигураций...
Откровенно выражаясь, я залюбовался татушной галереей: погоны старшего прапорщика медицинской службы на плечах, трехконечные в кольцах (мерседесовские) звезды на коленях; Ленин, Сталин и Барак Абама на груди; серп и молот на маковке полового органа и замастыренный во всю спину фрагмент выступления женской российской сборной по фигурному ползанью на льду на Зимних Олимпийских Играх в Вата-на-Шампуре. Судя по живописной тематике, урка явно был из высшего командного состава российского уголовного сообщества... Мытарили же сего субъекта, по всей видимости, без опаски наследить на его кожных покровах. Исходя из чего, ему явно не светило возвращение к свободному бытию: либо пожизненка в казематах сверхсекретной подземки «Оптимистичный тугодум» или в шахтах уранового рудника «Плешивый хохотун», либо... огнестрельный плевок в мозжечок с последующей утилизацией в сернокислотной ванне-джакузи модели «ВОС-100» (в осадок стопроцентно)... С обличьем таких, чей суровый приговор был изначально предопределен внепроцессуально-конфиденциально и окончательно, в наших застенках не церемонились...
Так вот... Совсем скоро из-за ширмы донеслись истошные вопли-протесты подготавливаемого к пыткам, и я без малейшего промедления поспешил туда... Моему одноокому взору предстало довольно-таки драматическое зрелище: конвоиры (пусть и неуклюже, но зело старательно) пытались втиснуть в ванну оклемавшегося от электрошока подопечного, тот же сопротивлялся с таки-им(!) неистовством, что, будь в моем кабинете тотализатор, я бы не задумываясь поставил всю наличность на него, а не на его укротителей. По-видимому, придя в себя, бедолага решил, что его хотят насмерть утопить, что и придало ему недюжинных сил и ураганной скандальности.
Долговязый ефрейтор суетливо пытался усмирить арестанта электрошокером, однако опаска промазать всякий раз останавливала его блуждающую руку в изначалье пути. Попытки повторялись и повторялись, но электроды так и не достигали бунтующего тела...
Наконец-то треск просигнализировал, что электропарализатор сработал. Однако... паралич обрел не бесновавшийся узник, а... сержант-конвоир: сопровождаемый покаянным ефрейторским «прости, Федор!», он рухнул в купель, придавив своей тушей ко дну объект тщетных карательных потуг...
Теперь отмачивались уже двое... Из воды от моего потенциального подпыточного торчали лишь судорогами корежимые руки, от сержанта ж куда с добром поболее: затылок, загорбок, ягодичный двухолмовый остров и ботинки-берцы. В области погружения голов невольных купальщиков поверхность бурлила испускаемыми их дыхательными системами пузырями. Ефрейтор же, застыв с шокером в трясущемся кулаке, взволнованно бормотал:
– Прости-и(!), Федя. Я не хотел! Промазал, Федя. Прости. Земля тебе пухом, божьего тебе гостеприимства. Как, Федя, думаешь: меня за тебя посадят?! И какой срок мне отвесят?!.. А если оправдают или дадут условно, я о твоей Людмилке добросовестно заботиться стану. Не оставлю вдову без поддержки. Будь уверен. Мое слово – кремень!..
– Ты чего-о-о, ирод, горо-о-одишь?!! – стряхнув оцепенение и ринувшись к ванне, взревел я, – А ну-у-у спаса-а-ать утопленников!!!..
С сержантом Федей мы провозились с пару минут. Его на удивление увесистое тело выскальзывало из рук словно гигантский обмылок...
В конце концов, продернув под животом на удачу подвернувшийся под руку эспандер и протолкнув туда же в качестве рычага рогатую одежную вешалку-стояк, мы поимели успех:
