Верующий в бога - еще не Homo sapiens (Глава 11 - ТРЕТИЙ ГОД В ВИФЛЕЕМЕ)

Пороки же богами нам даны,
Чтоб сделать нас людьми, 
А не богами...
Уильям Шекспир
Как и договорились, Анахарсис встретился с Иешуа у Северных ворот, открывающих дорогу в Иерусалим. Без лишних предисловий он стал излагать, как целесообразнее было бы построить работу обсуждения третьего, решающего года пребывания его в Вифлееме. По мнению Анахарсиса, за две тысячи лет существования христианство обросло пластами небылиц. На его «хребте», притом, что оно и само недостойно похвалы, накопились груды омерзительного хлама в виде различных сект и конфессий. Эти авгиевы конюшни давно уже пора было очистить, дабы освободить человечество от скверны. Огромную работу в этом плане многие сделали, а многие своими работами продолжают делать, в том числе Фридрих Ницше, Марк Твен, Ричард Докинз, целая плеяда лауреатов Нобелевской премии и многие, многие другие. И теперь встал вопрос: «Какие реки аргументации потребуются для того, чтобы современному Гераклу хватило сил отмыть истину от грязной лжи, нагроможденной теологами прошедших столетий?»
— Мне кажется, — продолжил развивать свою мысль Анахарсис, — христианство надо разоблачать изнутри, представив его наподобие буддистского колеса Сансары, то есть очистить авгиевы конюшни руками самих же христиан путем вовлечения в дискуссию его основоположников по матрице спланированного мной эксперимента. 
— В чем же суть твоего плана? 
— Суть проста. Мы организуем своего рода диалог вопросов и ответов: соберем две команды оппонентов по четыре человека с каждой стороны для обмена «приветствиями». Это будет не просто противостояние личностей, стоявших у истоков христианства, и его противников за последние столетия новой эры, а противостояние двух культур, двух мировоззрений — эпохи Рыбы и вступающей в свои права эпохи Водолея.
— Интересно, кто же эти личности, способные на такое?
— В качестве основного «виновника» торжества выступишь, естественно, Ты — Иисус Христос — как столп, как фундамент той структуры, которая породила христианство. Затем твой главный противник — глава Синедриона Каиафа, естественно, палач, отправивший тебя на Голгофу — Понтий Пилат и, наконец, твой «друг», предавший тебя за тридцать сребреников...
— Иуда... — поморщившись, прошептал Иешуа. 
Ему больно было произносить это имя, ведь предательство друзей во сто крат больнее жестокости врагов.
— А в качестве оппонентов я пригласил Фридриха Ницше, Иммануила Канта, Ричарда Докинза и Автора. Так, имитируя стопы Сансары, мы тем самым приобщимся к мудрости буддизма и постараемся отделить зерна от плевел. 
— Сансары? — переспросил Иешуа. — Припоминаю, в буддийских храмах Гималаев часто рисуют это колесо при входе на внешней двери.
— Да, изображение Сансары, выполненное по совету Будды Шакьямуни, было в свое время преподнесено в дар царем Магадхи Дхармараджей Бимбисарой своему другу монарху Утраяне, оно пробудило в том доверие к Дхарме. И мы, следуя их примеру, пройдем таким образом к достоверной оценке христианства, которая обретет доверие в Ойкумене. Схематическое изображение Сансары в виде колеса не является объектом поклонения, в нем запечетлены основополагающие методологические принципы буддийской мысли. Три яда — неведение, привязанность и гнев — представлены в образе соответственно свиньи, петуха и змеи, находящихся на ступице колеса. Между спицами изображаются шесть сфер (миров) — паранойи (или адских существ), голодных духов, животных, людей, полубогов и богов. Вокруг обода расположены двенадцать звеньев взаимозависимого происхождения. Это колесо держит в зубах Яма, Владыка смерти, олицетворяющий непостоянство. Только Будда стоит в стороне от этого колеса.
— Как! — рассмеялся Иешуа. — Неужели два тысячелетия спустя вы хотите прибегнуть к таким древним, я бы сказал, примитивным способам познания бытия? А где же ваша хваленая наука и прогресс?
— Конечно, в эпоху Водолея человечество, благодаря техническому прогрессу, научилось видеть дальше земных горизонтов, успешно исследуя самые отдаленные уголки Вселенной, познавая окружающий мир. Поэтому мы, конечно же, не станем прибегать к помощи голодных духов, состоянию паранойи, полубогов и другим сферам Сансары, а дадим возможность высказаться здравомыслящим людям в научной дискуссии. 
В предыдущей главе ты плакал под прессом критики Марка Твена и проклинал тех, кто подвинул тебя против врагов дел святых. Но как мы ни старались, ни врагов, ни святых дел, кроме скудных проповедей, ложных исцелений и воскрешений из мертвых в твоих деяниях мы не нашли. Создается впечатление, что вы с апостолами попросту даром ели хлеб. Резонно возникает вопрос: откуда все это, кто за этим стоял и стоит до сих пор? Как говорят — если звезды зажглись, значит, это кому-то было нужно.
— Оставим звезды в покое, а также буддизм, Сансару и прочую белиберду. А то, что я плакал, — преувеличение. Марк Твен не заслужил моих слез, — отмахнулся Иешуа. — Скажи лучше, как ты себе представляешь нашу дискуссию?
 — Все потребует соответствующей подготовки и будет проводиться следующим образом: каждая из сторон задаст вопрос и получит ответ в порядке, который будет согласован. Всего шестнадцать вопросов и желательно шестнадцать ответов, а в общей сложности — по тридцать два вопроса и тридцать два ответа. Последовательность, в которой будут задаваться вопросы, определят, скажем, кости.
— Вот именно — желательно. Нет гарантии, что ответов будет тоже тридцать два. 
— Да, может статься и так.
— Хитро придумано. Откуда ты только взялся на мою го­лову?
— Дорогой, ты не знаешь наших женщин, это они отправили меня в преисподнюю, которая породила столько противоречий, — рассмеялся скиф.
А женщины тем временем с азартом взялись за работу. Долго совещались, где и как организовать диспут, но в конце концов пришли к единому мнению, что лучше всего провести его в доме первосвященника Анны, где был вынесен смертный приговор Иешуа, аудиторией же обозначить всю Ойкумену. После недолгих дебатов в помощь Анахарсису арбитром диспута определили того же судью Анну. 
Анна стал было возражать, аргументируя тем, что это не богоугодное мероприятие. Но Анахарсис возразил: 
— Папа римский, например, принимал участие в форуме физиков, посвященному теме Большого взрыва, и благословил его работу, признав сам факт Большого взрыва, но не разрешил заниматься исследованием последствий, отнеся это к разряду компетенции Бога. Но недалек тот день, когда Папа разрешит под напором фактов (как имело место с теорией эволюции Дарвина) заняться и результатами Большого взрыва, после чего Анна не стал возражать и подключился к работе.
Как только определились с местом, Атира, Уицрик, Леночка и Беатрис принялись убирать помещение. За прошедшие годы, с момента вынесения приговора, здесь накопилось столько пыли и грязи, в том числе бумажно-информационной, что женщинам пришлось немало потрудиться, прежде чем привести помещение в надлежащий вид. Но зато когда в зал пожаловали приглашенные, все блестело, как новый кодрант. 
Слева от Анахарсиса и Анны, на тех же скамьях, на которых когда-то сидели члены Синедриона, утвердившие смертный приговор Иешуа, разместились Иисус Христос, Каиафа, Иуда, Понтий Пилат, справа — Фрид­рих Ницше, Иммануил Кант, Ричард Докинз и Автор.
На возвышении, где скромно беседовали Анахарсис с Анной, расположилось несколько вооруженных храмовых слуг, тех самых, которые взяли под стражу Спасителя в Гефсиманском саду. Сейчас они выполняли роль блюстителей порядка и строго наблюдали за тем, как определялась очередность перекрестного опроса. Две костяшки: белая и черная с цифрами: 1, 2, 3 и 4, две грани пустые. Бросают по очереди для одной и второй четверок. Черными играла команда Ницше, белыми — команда Иешуа. В случае, если выпадали две пустые грани, бросок повторялся. 
Перед началом диспута судья Анна предупредил, что вопросы должны быть корректными и передаваться для проверки арбитрам, прежде чем их вручать опрашиваемому.
После того как выпала решка Анне, он взял костяшки в руки, помолившись, бросил их в специальный темный стакан, потряс и бросил на коврик неопределенного цвета. На белой костяшке выпала тройка, что соответствовало имени Иуды, на черном — пустое поле, что лишало Иуду права первым начать диспут. Анна усмехнулся — он сам был заядлым игроком в кости и постепенно вошел в азарт.
Помедлив, он взял стакан, повторил все предыдущие движения, будто колдуя над костями, и ловко выбросил содержимое стакана, затем, как ястреб, устремил взгляд на кубики: на обеих костяшках значилась цифра два.
Анахарсис показал результат храмовым слугам и только после этого объявил: «Первым задает вопрос Каиафа Иммануилу Канту».
Каиафа передал вопрос арбитрам, и его огласили Иммануилу.
Раунд первый. Каиафа — Иммануил Кант
 — Уважаемый Иммануил, с рождения вы воспитывались в строгом лютеранском духе и благочестии, под бдительным «Божьим оком». Но со временем, занимаясь гносеологией, вы увлеклись проблемами познания. Значит ли это, что ваши религиозные взгляды претерпели изменения? Что именно хотели исследовать, познавая мир, — может, само существование Бога? Насколько преуспели в познании бытия?
 — Вопрос сложный. Теория познания издавна разделяла мыслителей на приверженцев эмпиризма и рационализма. Я же задался целью показать односторонность обеих этих философских школ и выяснить то взаимодействие опыта и интеллекта, из которого и состоит все человеческое знание. Свою гносеологию я развил в работе «Критика чистого разума». Не уверен, знакомы ли вы с этой работой, но вкратце могу сказать, что с самого начала я задал себе вопрос — как возможно само познание, каковы его условия и происхождение. Этого вопроса вся предшествовавшая философия не касалась, довольствуясь простой и ни на чем не основанной уверенности, что предметы нами познаваемы, — вот почему я называю ее догматической, в противоположность своей, которую сам характеризую как философию критицизма.
Я считаю, что все знания слагаются из двух элементов — содержания, которым снабжает опыт, и формы, которая существует в уме до всякого опыта. 
Мир вещей познается нами интуитивно, путем чувственных представлений, а формы интуиции — это время и пространство. Все, что мы познаем посредством ощущений, мы познаем во времени и пространстве, и только в этой временно-пространственной оболочке является пред нами физический мир. 
Но, как я себе представляю, познание на интуициях не останавливается, и вполне законченный опыт мы получаем тогда, когда синтезируем интуиции посредством понятий, этих функций рассудка. Если чувственность воспринимает, то рассудок мыслит. Он связывает интуиции и придает единство их разнообразию, и подобно тому, как чувственность имеет свои априорные формы, так имеет их и рассудок: эти формы — категории, то есть самые общие и независимые от опыта понятия, при помощи которых все остальные, подчиненные им, понятия соединяются в суждения. Я рассматриваю суждения с точки зрения их количества, качества, отношения и модальности.
Только благодаря этим категориям, априорным, необходимым,