- … Господь за ослушание приковал отступника Люцифера к северному ветру, чтобы не было на земле и небе ему места, где мог бы он задержаться. А в этих землях поклоняются богу-оседлавшему-ветер. Как его? Стрибог? Злое имя. Безбожные земли.
Матвей, епископ из Кракова, туже стянул под плащом удерживающие его края руки. Море бичевало землю ветром. Ревом и рокотом волны сопровождали каждый удар, а на конце невидимого ремня свистел и хохотал всклокоченный демон – повелитель этих мест.
Повозка натужно скрипела осями, точно чувствовала боль от ударов ветра. А вот возница, напротив, весело скалил зубы и понукал лошадей. Местный. Южнее их называют ободриты – «живущие по Одеру», но сами себя они зовут бодричами. Как перевести это слово? «Веселый»? «Подвижный»? «Воинственный»? Наверное – все сразу. Вот и сейчас он смеется в унисон ветру, подставляет мороси свое бородатое лицо. Язычник.
Матвей торопливо перекрестился и тут же богохульно выругался: крестное знамение не только не добавило веры этой каменистой земле, но и распахнуло плащ епископа, отчего веселый Люцифер-Стрибог тут же ущипнул его за подмышки.
- Кидать в эти земли семя веры – все равно, что сажать хлеб на голых скалах! – пробормотал Матвей, стараясь сберечь под мокрой тканью последние крохи тепла.
Среди моря и приморских камней, маленький торговый городок казался диким и упрямым чертополохом, выросшим назло всей природе среди бесплодной почвы. Местные называют его «Росток». Копыта лошадей уже чавкали в растоптанной грязи внутри его стен. Землянки голытьбы давно остались за городской чертой. Здесь же стояли двухэтажные избы на высоких сваях. А у самого устья реки высился княжий терем. И храм. Епископ вздрогнул. Восьмистенная бревенчатая башня показалась ему кулаком, словно бы грозящим от самой земли. И этот кулак уже бил верных слуг Господа. Полторы сотни лет назад язычники уничтожили местные епископства в Бранденбурге и Хальфберге. Мало того, что померк свет истинной веры, так еще и церковь понесла огромные убытки! И вот, эти полтора столетия здесь снова царит языческая тьма.
…На стук открыла девушка. Матвей был готов испепелять презрением все и всех, покуда пребывает в языческих землях, дабы богоотступные твари видели, сколь он выше их. Но сейчас его взгляд точно споткнулся и растерял былой гонор, натолкнувшись на равнодушие в глазах варварки
- Пропусти меня к Цельвансу! – потребовал епископ сквозь зубы.
Девушка промолчала, оценивающе осматривая пришельца, точно решая – впускать его или так же молча захлопнуть дверь перед попрошайкой. Ветер смахнул русую прядь с шеи прислуги, обнажив дорогие стеклянные бусы: маленький Росток, благодаря мастерству своих стекольщиков, был богаче многих больших городов.
- Лебеда, пропусти! – откуда-то сверху прозвучал низкий и звучный голос. Девушка посторонилась и Матвей, наконец-то, ввалился в долгожданное тепло.
…В этой местности печь ставили на нижнем этаже. Топили без дымохода, по-черному. Зато второй этаж, жилой и чистый, был всегда прогрет и сух. Епископ, войдя, перекрестился.
Сидевший в деревянном кресле хозяин отложил книгу и встал навстречу гостю.
- Рад тебя видеть, Мацек!
- Старый вояка! – стуча зубами проскрипел гость – ничуть не меняешься, Цельванс.
Названный воспринял это как намек:
- Лебеда! Подай гостю мою одежду! Он насквозь промок! И собери на стол!
- Проклятая погода!
Цельванс усмехнулся:
- Согреешься вином!
- Сейчас же пост!
- Это у солдат – пост, а у духовного чина – показуха да жеманство!
- Хватит, Цельванс! Ты уже был сослан за похожие слова в эти проклятые земли!
- Иногда мне кажется, что меня этой ссылкой наградили! Ладно, Мацек! Закрой уже рот: не на проповеди. После ужина и поговорим, иначе завтра мне придется выхаживать совершенно больного человека.
Епископ слишком хорошо знал прямую натуру старого друга, а потому не стал спорить с духовником, который до принятия сана командовал войсками у четырех графов. Цельванс оставался солдатом даже в церкви.
…Вино действительно было отменным. Видимо – привозным: местная земля не была богата на урожай. Цельванс явно не бедствовал в ссылке.
- Ну, с чем пожаловал? – спросил хозяин, устраиваясь поудобнее в любимом кресле и протягивая руку за новой чашей.
Матвей не слишком любил эту прямоту вопросов. Она не давала ускользнуть, скрыть, дать ответу двойную трактовку. После прямого вопроса приходилось всегда говорить прямую же правду, от которой после было сложно откреститься. Цельванс же жил так, и не знал, как жить иначе. Он предпочитал быть открытым.
- Нашей Матерью-церковью я был послан в северные княжества, дабы узнать, насколько силен свет истиной веры в этих языческих землях, и ободрить наших миссионеров, вынужденных коротать век среди дикарей.
- Значит – разведка?
Матвей поморщился:
- Если хочешь – да.
- Ну, смотри. Вот только бы я дикарями звать их не стал.
Хозяин нагнулся и подобрал с пола янтарное пряслице.
- Лебеда обронила – пояснил он на немой вопрос гостя, после чего кинул пряслице ему.
- Взгляни. Ты уже мог оценить тепло местных домов, видел не раз стекло этих земель, а наши армии помнят силу славянских мечей. Теперь посмотри на эту вещь. В христианских землях янтарь чудовищно дорог, а здесь служанка может позволить себе пряслице из него. Нет, друг мой. Они – не дикари. Они просто – иные.
Матвей перекрестился, глядя на пламень свечей.
- Мерзкие безбожники!
- Да ладно тебе, Мацек! – Цельванс снисходительно рассмеялся. – Они-то как раз не безбожники. Среди них много тех, кто принял христианство. И храмы Господу нашему стоят в иных городах наравне с местными святилищами.
- Это же сделка с дьяволом! – гость чуть не расплескал вино. – Как ты можешь представлять Иисуса разговаривающим с сатаной?!
- Вообще-то, он это делал даже в Библии, – подмигнул хозяин. – Помнишь? Евангелие от Матфея, глава четвертая? Твой тезка допускал, что бог может мирно разговаривать с дьяволом, даже если разговор этот – спор. И вообще, среди славян нет поклонников сатаны. Более того, у них есть свой сатана, коего они именуют Чернобогом и которому они обрекают клятвопреступников. Прочих же богов они почитают родней. А себя видят помощниками в божьей работе.
- Как сын блудницы не знает своего отца, называя отцами многих мужей… - прошипел Матвей.
- Цитируешь Климента из Александрии? – хозяин блаженно вытянулся в кресле. – Я же тебе сказал: они – иные. Знаешь, мне часто кажется, что иудеи потеряли своего бога, покуда скитались в пустыне. Мы наследовали от них не бога, а лишь привычку искать его в ветхих книгах, пустых словах и своих ритуалах. А когда бог явился к нам в лике Христа, то, побыв с нами, он ушел, чтобы не видеть косности умов и жадности наших душ. Ушел к северным варварам, готовым принять его, а не к тем, кто, прикрываясь его именем, ищет своей выгоды. Я часто задумывался: а что если Он предпочел этих самых ИНЫХ нам? Мы ищем всюду своего потерянного отца, боясь увидеть его, ибо мы никогда не видели его и не знаем – каков он. Мы ищем его, но, найдя – боимся позвать, ибо, если ошибемся, нас назовут сынами блудницы. В этом Климент был прав. Но он не знал языческих народов. Их боги – их семья, где есть и отец, и мать, и дяди с тетками, и деды и прочие. И вот представь себе, что в этот дом вошел один из нас, христианин, и заявил, что все эта родня – лишь лупанарий, полный свального греха, а сам пришелец знает настоящего отца, которого сам же не может указать. Для язычника это – зависть безродного к родовитому. А зависть у них не в почете. От того-то наши проповеди не имеют смысла в этих землях: славяне судят по делам. И, порой я уверен, что Исус сам предпочел бы быть равным среди божественной семьи славян, чем сидеть у нас царем только для того, чтобы слуги, прикрываясь его именем, заботились о своем благополучии.
- Ты не пил бы больше, Цельванс! – Матвей едва взял себя в руки. – На сегодня я услышал от тебя слишком много богохульств. Пребывание среди варваров еще больше погрузило твою душу в еретическую мерзость.
- У меня приход в полторы сотни местных христиан! – хозяин шутливо качнул в сторону гостя чашей – потому что я проповедую здесь человечного Христа. А сколько язычников приходит к тем, кто проповедует Христа-наказующего или Христа-богоборца? По два десятка? По одному?
- Это же арианская ересь! Арий-отступник верил в то, что бог-отец, Христос и святой дух – это три разных бога!
- И именно через арианство приняли Исуса вандалы, бургунды и руги. Идея трех богов, которые семейным подрядом заботятся о земле им куда ближе идеи триединого бога, который недоступен человеческому пониманию и отделен от этого мира. В таком боге они не видят смысла. Более того, они не верят в то, что такой бог может существовать.
- Слепцы!- Матвей вскочил, и заходил по тесной комнате из угла в угол.
Цельванс наблюдал за ним со снисходительным интересом.
- Слепцы! Ведь давно уже мудрецы древности разобрали в своих суждениях все мироздание! Они сумели доказать, что нет иных богов, кроме бога, создавшего этот мир – бога отдаленного и непознаваемого! Цельванс, ты же помнишь, как навсегда похоронили языческие суеверия Блаженный Августин, Ориген, Тертуллиан..!
С лица хозяина мгновенно исчезла снисходительная улыбка, и Матвей застыл под тяжелым взглядом старого друга. Цельванс, впрочем, смотрел сквозь него, и епископу стало наредкость неуютно: так глядят на вражеские укрепления, на провинившегося солдата, на мертвых соратников. Без эмоций, но словно придавливая к земле, суля тяжелое отмщение. Но что видел Цельванс там, за стеной, куда уперся его взгляд?
- Ты знаешь, - голос хозяина тоже изменился, стал секирой, рубящей слова – ты знаешь, Мацек, у бодричей есть младший князь, его зовут Неклюд. Он очень мудр. И, когда я только прибыл сюда, я был достаточно глуп, чтобы потребовать у него встречи, а встретившись – ссылаться на словесные кружева наших богословов и философов.
Матвей открыл рот, желая высказать еще нерожденную мысль о гонителях христианства и мучениках за веру, но понимающая ухмылка друга заставила отказаться от своего намеренья.
- Нет! – Цельванс по-волчьи усмехнулся – князь внимательно выслушал меня. Не перебивал ни разу. А затем велел слугам подать нам с ним «особый» обед. Ты знаешь, что это за обед?
Матвей помотал головой, с ужасом готовясь услышать об изощренном издевательстве язычника над христианином.
- Так вот, слуги во множестве своем засуетились. Они носили на стол пустые блюда, стараясь, чтобы не пролилось ни единой невидимой капли. Они красиво сервировали столы и нарезали несуществующую еду. Лишь на самых утонченных приемах я видел такое обслуживание трапезы. Всей этой церемонией не погнушались бы герцоги и короли. НО НА СТОЛЕ НЕ БЫЛО НИ КРОХИ ЕДЫ! Понимаешь?
Цельванс недолго помолчал, потом продолжил:
- Тогда я был слишком голоден, чтобы понять, что значит вся эта суета. Но князь Неклюд предложил мне прогуляться по его жилью, и мне казалось невежливым отказывать ему. Князь показывал мне много диковин, как чужеземных, так и местных. А спустя некое время вынул краюху черного хлеба и, располовинив, подал мне кусок. О,
