На юге живет солнечный бог, а бог грозы – у моря, на полуночи. Здесь редко стихают дожди. Небесная влага обтачивает местные скалы, спрямляет в лезвие речные течения, оглаживает древесные кроны так, что они становятся похожими на клинки. Мечи рек, мечи скал, мечи деревьев. Земля, растящая мечи. Даже крыши людских домов – это клинки – высокие, двускатные. На благословенном теплом юге, кровли делают низкими, о четыре стороны, чтобы ласковый дождь быстрее отводился от стен, не гноил древесины. Здесь же, когда нет дождей – идет снег. Вострые высокие скаты не дают ему слежаться, проломить крыши – сразу отводят к земле у стен. И так много здесь скапливается этого снега, что люди живут на втором этаже дома, а вниз спускаются по высокой лесенке.
Любит грозный Перун эту землю. В души местных он закладывает по мечу – растут люди свободными, воинами. Смелые в речах, гордые на людях, в работе упорные, в битвах – безглебые. Щедрой рукой сеет ладожская земля по миру рати своих сынов – где в набег, где в торг, где на новое царство. И смеется в небе отец-Перун, в грозовой свой рог дует – славу ладожанам сулит.
Конь его по небу скачет, с туч росы сбивает. Споткнулся о небесную кочку – обронил на землю подкову. Вырос на том месте княжий двор – подковкою. Для врага да татя – крепость с башнями, для чади да домочадцев – гнездо родное. Из сосен смоленых стены, из кленового теса – половицы, столы же – дубовые. Стены от гула людского дрожат, полы под ногами чади скрипят, столы к пиру готовятся: ждет прибыли к князю послы заморские. Послам – почет готовится, княжьим же ближникам о делах иноземных потолковать с посольской свитой интересно.
Рудаю-боярину – свезло: выскользнул из гостевых покоев свитский жрец. Все по двору да переходам бегал, на все углы двумя пальцами махал, да бормотал под нос по-птичьи. Напоказ – обрядствует, а глазенками по сторонам шарит, нос всюду сунуть успевает. Махал рукой, махал, да солонку расписную за пазуху и смахнул. Ухмыльнулся Рудай, да жреца за рукав и взял. Дернулся, святоша, занудел что-то не по-русски, а солонки от груди – не выронил. У боярина –свой расчет: князь на посуду не обеднеет, а на краже пойманный разговорчивее будет. Его и спрошать о делах иноземных интереснее.
- Ты чего под нос бормочешь? Коль не проклятья дому шлешь – так вслух скажи.
Выдернул рукав жрец, да понятно, на русской речи ответил:
- Бесовщину кругом вижу: в домах ваших бесы понатесаны, в песнях ваших – им угождение, вот в душе вашей места для бога и не осталось. Совсем. Святым крестом осеняю ваши дома, да молю бога послать вам сил нисповергнуть диаволов.
Рассмеялся боярин, варяжскую застежку-чашечку на плаще поправил.
- Да откуда ж тут этой чернобожьей мелочи взяться, коли у нас по красным углам в каждом доме боги стоят?
- Боги ваши – суть болваны пустые! Носите пенькам жертвы, да тем бесов потешаете!
Сказал – и стоит подбоченившись: дескать, что теперь ответите? Боярину есть что сказать: плавал Рудай еще с Бравлином-князем на Корсунь, сбычаи тамошние видел, да памятку о них привез – у жены сережки самоцветные с града эллинского данью взяты.
- Так и вы доскам расписным поклоны бьете, свечи жжете, да оклады златые льете. Соврешь ли, сказав, что того не делаете?
Забегал попик глазками:
- Не иконы чтим, а того, кто на них нам в науку намалеван!
- Так и кумиры наши – не сами боги. Ведь если покрас с даждьбожьего образа потускнеет – солнца на небе не убудет!
- Вместо истинного бога, бездушные его творения чтите!
Разговор стал надоедать, но врожденное боярское вежество не позволяло просто уйти от гостя. Даже если у гостя за пазухой краденая солонка.
- Мы чтим богов, которые на виду, да при работе. Вон – солнце тебе землю греет, вон – земля хлеб растит, вон – ветер паруса кораблю надувает. Боги трудятся – и мы не отстаем. А на твоих руках я мозолей не вижу. И бога твоего не видать. Если вы с ним – на пару бездельничаете, то вам от нас почет должен быть?
- Наш истинный бог мир создал! Со всеми вами, с солнцем, да землей!
- Хорошее дело, – кивнул боярин. – А ну, покажи мне этого работягу!
- Он невидим для глаз, но познаваем лишь духом праведно верующих!
- То есть – нет его? Только сами себя морочите?
Святоша аж ногой топнул. Половицы кленовые с угрозой скрипнули – обругали бесстыдного.
- Оглянись вокруг, слепой язычник! Этот мир и есть доказательство бытия бога! Раз мир создан – значит есть и его создатель!
- И вы, христиане, уверены, что знаете о создателе больше других, хотя никогда его не видели? А вдруг – не ваш бог этот мир творил?
Рудай махнул рукой, призывая открывшего рот священника дать договорить:
- Вот, взгляни: здесь стол нашего князя стоит. Ты не видел, как его создавали, так сможешь ли назвать имя столяра?
- Мы знаем главную примету творца, – вздернул подбородок священник. – Он един, как тот мастер, что создал стол вашему князю! Быть может, ты скажешь мне о подмастерьях, варвар? Так я отвечу тебе: быть может – были и подмастерья, коих у бога зовут ангелами, но их труд – подавать инструмент да выметать стружки. Мастер же – всегда один! И потому, что мы первые поняли это, наша вера – истинная!
Это была славная речь. Чужой жрец точно весь вложился в нее, и теперь стоял чего-то ожидая. Быть может – знака от своего бога, или чуда всенародного крещения. Рудай же видел подобие бабьего кликушества.
- А вот сейчас и проверим, – проворчал он, выглядывая кого-то из челяди.
Седой муж в привозной набойной рубахе попался на глаза почти сразу.
- Эй, Корец, поди сюда!
Названный подошел неторопливо, зная себе цену.
- Зачем звал, боярин?
- Ты этот стол для князя сделал?
- Знамо дело, – довольно приосанился щеголь. – Я – княжий столяр, значит, я и сделал.
- А что делал?
- Ну, знамо что: древесину отбирал да сушил… Тес да брусочки строгал, шипы-шпенечки вытачивал… Подгонял все друг к дружке, скреплял, красил… А как стол готов был – князю и отдал.
- А древесину откуда брал? – прищурился Рудай.
- Плотник деревья отбирал да валил, он же на болванки да тес распиливал, а мне – продал.
- Гвозди да стяжки откуда?
- Ну, знамо откуда: кузнец из болотного железа сковал.
- А проволоку златую в резной узор откуда брал?
- Дык, златарь мне на заказ лил! – нахмурился Корец. – А отчего спрошаешь, боярин? Князю стол не мил, али меня в воровстве чаешь?
- Не боись, – хохотнул боярин. – Интерес имею. А злато у златаря откуда?
- Горняки с горных жил наломали.
- А краски сам делал?
- Боги сберегите! – взмахнул руками Корец – Боги сберегите! У красильщика брал! А уж как он их варит – то в секрете держит! Мне оно и неведомо даже!
Боярин стал похож на рысь за секунду до броска.
- А скажи, Корец, ты бы стол такой сам, да без плотников-златарей-красильщиков – взялся бы сделать?
- Да ты что, боярин? Без их труда у меня не княжий стол бы получился, а стойка мужицкая для корчмы, на которую лишь пойло и ставить! Ни красы, ни надежи! А коли про других спросишь, так иные и совсем друг без друга не могут: ни у кузнеца теса без плотника, ни у плотника гвоздей без кузнеца, ни у жен рудокоповых побрякушек без златаря, ни у златаря руды без горняков…
- Да не горячись! Хорошо ответил! – довольный Рудай повертел головой вокруг себя, отыскивая пытавшегося ускользнуть святошу.
- Ну, что, хулитель богов, так кто весь мир с людьми, землей да солнцем создал?
Окрик, словно кнут, хлестнул священника, уже переступающего порог. Он вздрогнул и пробормотал едва слышно:
- Бесы тебя словами заиграли да разум затмили, язычник! Гореть тебе в аду, но я за тебя у господа просить буду.
- Ну, это вы всегда говорите, когда сказать более нечего, – отмахнулся Рудай и аккуратно вынул из ворота рясы украденную святошей солонку.
